Бурен толкнул Юаня носком ботинка.

– Поднимайся. Хотел бы я полюбоваться на поросячий хвост – пошел бы в свинарник.

На миг Юань замер. От грубого замечания американца о его тщательно заплетенной и свернутой спиралью бянцзы, косице в честь отца, порядком отросшей за семнадцать лет, щеки вспыхнули огнем, однако он заставил себя подняться.

– Вот так-то лучше, – сказал Бурен, подбросив монету и поймав ее пухлой ладонью. – Значит, хочешь лучшей жизни для брата? – Он снова фыркнул. – А отчего не попросишь малость удачи для вас обоих?

– Я не дерзнул бы…

– Это точно. Такие, как ты, никогда не дерзают.

Пыхнув сигарой, Бурен повернулся к компаньонке:

– Ханг-нэ, по-моему, этот простофиля – как раз то, что нам нужно.

Та слегка склонила голову.

– Мы готовы предложить тебе удачу и достаток, если ты отыщешь и вернешь нам кое-какую потерю.

– Топор, – добавил Бурен.

– Да. Хранящийся под замком. Мы хотим, чтобы он вернулся к нам до захода солнца.

– Топор? – переспросил Юань, не в силах скрыть изумления.

С чего этой странной паре так нужно вернуть себе нечто настолько обычное? Ведь их богатства наверняка хватит, чтобы купить хоть сотню новых топоров!

– Держи, – сказал Бурен, швыряя монету Юаню.

Упав на раскрытую ладонь юноши, монета преобразилась. Превратилась в ключ.

– И это все, чего вы от меня хотите?

Мысль о том, что жизнь брата зависит от такой пустяковой вещи, казалась едва ли не оскорблением. Или это Будда Амита посылает ему испытание?

– А я думал, вы – народ тихий и старательный.

Склонившись к стоявшей на прилавке керосиновой лампе, он раскурил новую сигару. До этого Юань никакой лампы на его прилавке не замечал. И – вот странное дело – сигарный дым пах точь-в-точь как его любимая рыбная похлебка! Рот тут же наполнился слюной, и Юань поспешил сглотнуть, чтобы не забывать о деле.

Сложив ладони чашей, Ханг-нэ зачерпнула из воздуха пригоршню сигарного дыма и принялась лепить, мять его ловкими пальцами, пока дым не обрел форму. Тогда она дунула на ладони, заставив встрепенуться и сердито взъерошить перья серую ласточку.

– Ступай в город, за ней. Она отведет, куда нужно.

Птица немедля взлетела и закружилась по комнате.

В последний раз поклонившись, Юань направился к выходу. Стоило ему открыть дверь – ласточка выпорхнула наружу.

Стараясь не отстать от птицы, Юань шагал сквозь лабиринт улиц. Казалось, приземистые дома из кирпича и стали глядят ему вслед, точно хмурые, зловещие великаны. Никакого сравнения с уютным, приветливым Чайна-тауном, пусть тесным, зато нарядным, кипящим праздничной жизнью, проявляющейся во всем – в ароматах многочисленных закусочных, в шуме игорных заведений, в багрянце и золоте вывесок и витрин!

На ходу Юань все гадал и гадал, зачем этой паре мог так понадобиться топор. Обычно отвлечься от скучной тяжелой работы и мук голода помогали молитвы Будде Амита. Даже многие месяцы, миновавшие со дня отъезда из Гуанчжоу не стерли из памяти коротких мантр, которым он выучился от монахов. Мать так хотела, чтобы эти люди в шафрановых одеяниях приняли его к себе… «Ты слишком смышлен, чтоб оставаться крестьянином, Юань, – не раз говорила она. – Это Чень в меня выдался, а твой ум остр, как у дядюшки». Семья их была так бедна, что о книгах и об учебе, необходимой для сдачи экзаменов на чиновничью должность, и мечтать не стоило. Лучшей судьбы, чем монастырь, ему, пожалуй, было бы не сыскать.

К этому все и шло, пока не прослышал Чень о богатствах Золотых Гор. С тех самых пор брат Юаня сделался сам не свой. Даже в поле мечтал о сокровищах Калифорнии, начисто забывая о работе. Несколько человек из их деревни уже уехали туда. Но если бы мать не умерла от горячки, Чень ни за что не решился бы покинуть Китай. Ну, а Юань не посмел рисковать остаться без единственной родной души, да и духи предков требовали, чтоб с Ченем ничего не стряслось: ведь монахам не позволено жениться и продолжать род. Потому-то он и оставил монастырь, не успев обрить головы и облачиться в шафрановые одежды. И смирился с этой потерей. И даже с тем, что уют и покой предначертанного будущего сменился полной неизвестностью, терзавшей Юаня в долгом плавании на борту парохода. Что делать? Семья важнее всего. Даже переселения в Чистую Землю – неземное царство, где Будда Амита наставит его на путь к Просветлению.

Наконец ласточка села на карниз прочного каменного здания с широкими ступенями у входа. Но ни один из пары духов ни словом не обмолвился, что сквозь эти двери ходят туда-сюда столько белых людей! Разжав кулак, Юань взглянул на ключ, успевший согреться в ладони. Теперь ему сделалось ясно: топор заперт под замок вовсе не Буреном и не Ханг-нэ, а кем-то другим. Но кто же стал бы прятать его от могущественных духов? И для чего?

Остановившись на противоположной стороне улицы, Юань немного понаблюдал за входом. За все это время внутрь не вошел ни один ханец или тан. А юноша прекрасно знал: некоторые места в Сан-Франциско – только для белых. Зачем же духи вынуждают его войти? Может, храбрость испытывают?

Вспомнились слова матери: «Огонь притягивает взгляд первым, а дым – последним». Да. Лучше быть незаметным, чем броским.

Дождавшись, пока к двери не направится обеспеченный с виду американец, Юань быстро пошел за ним, держась поближе, чтобы в глазах зевак выглядеть его верным слугой. Кому придет в голову придираться к лакею, следующему за хозяином?

Внутри обнаружилось много людей в мундирах. Иметь дело с полисменами Юаню еще не доводилось – даже с теми, что патрулировали Чайна-таун. Держась от всех в стороне, он медленно, вдоль стенки, двинулся вперед.

Но один из полисменов заметил его и поманил к себе. Юань заколебался, не зная, что предпринять – послушаться или притвориться непонимающим, но в конце концов медленно, волоча ноги, подошел к полисмену. Тот сказал что-то по-английски. Не разобрав ни слова, юноша мелко закивал и забормотал:

– Да. Да. Да.

Он не раз видел: при помощи этакой тактики соотечественникам вполне удавалось отделаться от внимания белых. Однако полисмен схватил его за плечо и поволок к выходу. Юань приготовился к тому, что сейчас его вышвырнут вон, но в последний момент кто-то неподалеку окликнул бдительного полисмена. Тот заколебался, разрываясь между желанием выставить Юаня за дверь и чувством долга, но долг победил. Подтолкнув Юаня к дверям, полисмен отправился куда-то со своими товарищами.

Как только полисмен отвернулся, Юань поспешил спрятаться за угол. Здесь он остановился, чтобы немного прийти в себя, беззвучно запел мантру, постукивая по подбородку ключом, и оглядел коридор впереди. Рядом имелась дверь, и он, не раздумывая, сунул ключ в замочную скважину. Ключ подошел и легко провернулся в замке. Юань улыбнулся. Наверное, Будда Амита проявил благосклонность к его беззаветному подвигу! Осторожно, ровно настолько, чтобы протиснуть в щель тощее тело, приоткрыв дверь, он проскользнул внутрь.

Комната, где он оказался, вела в небольшой коридорчик с решетчатыми дверями по обе стороны. У дальней стены отдыхал на наклоненном назад стуле еще один полисмен, а за ближайшей решеткой, на грязной циновке, сидел его соотечественник.

Охранник открыл глаза.

– Ты что здесь делаешь?

Спрятав ключ в рукаве, Юань поднял руку и указал на человека за решеткой.

– Моя идти здесь, к брат, – отвечал он, коверкая английский куда сильнее, чем обычно осмеливался.

Ничего, Будда Амита простит: ведь на самом-то деле его уста не изрекли лжи.

Полисмен грубо захохотал.

– Это твой брат? Ну и семейка у вас!

Охваченный любопытством, Юань подошел к решетке, не забывая поглядывать на охранника краем глаза. Тот внимательно следил за ним и, кажется, от души забавлялся.

Сидящий за решеткой выглядел не моложе отца Юаня, вот только юноша в жизни не видел Цзи-старшего таким избитым. Ухо в запекшейся крови, левый глаз так заплыл, что превратился в узкую щелку. А вот разорванная одежда еще недавно имела очень пристойный вид, не то, что тряпье Юаня…