— Олег Власович, вы чай будете? — Катя заглянула в лаборантскую, придержав дверь ногой и продемонстрировав в проеме плоский японский чайничек.

Хорошо хоть, не во время пары.

Катя любила церемонно вплывать в занятую аудиторию с вазами фруктов, пакетами печенья и коробками из-под пиццы прямо на глазах голодных студентов, чинно кивать преподавателям, прерывающимся на полуслове, и неспешно сворачивать в соседнюю дверь.

«Катенька, вы лаборантка, а не правящая королева Великобритании», — тактично напоминал, журя, профессор Кукушкин, ухмыляясь в седые усы.

Катя кивала, обещала больше не чаевничать в учебное время, но почему-то всегда делала по-своему.

— Вкусный чай, — похвасталась Катя, — зеленый, с клубникой.

— Нет, спасибо, — Олег едва поднял взгляд от учебника. Сегодня все особенно раздражало. И чаи с клубникой, и жесткая пружина в диване, и нечеловеческое расписание, по которому приходилось работать.

— Тогда пойду завкафедрой предложу, — бодро отозвалась Катя и уже собиралась убрать ногу, которой держала дверь, когда Олег беспокойно подорвался:

— Вы Артёму Михайловичу понесете? — он отложил учебник и вяло пробормотал: — Погодите, я тогда в этот чай плюну.

Катя замерла.

Сощурилась хитро и спросила, театрально растягивая слова:

— А вы-ы, Оле-е-ег Вла-а-асыч, чего-о это на Артёма Миха-а-алыча взъе-е-елись?

Олег вздохнул.

Хотелось ответить честно и в сердцах: «Затрахал!»

С идиотским распределением нагрузки, бумажной волокитой, концом рабочего дня под полночь.

Но Катя жуткая сплетница, и пяти минут с новостью не просидит, и профессору Кукушкину скажет, и Марье Денисовне, и в деканат заглянет поболтать, да еще и поймет неправильно. Вот будет весело, если по универу расползутся слухи, будто Артём Михайлович несчастного аспиранта Олежку ебет во все щели без стыда и совести!

— Ничего, — быстро пошел на попятный Олег, кисло улыбнувшись. — Просто на мне чуть ли не все вечерники, графики, отчеты… Устаю.

О главной причине усталости, Олег, конечно, Кате говорить не стал.

Его маленькие ночные приключения должны оставаться в тайне, иначе и вечерников ему не видать, и работы вместе с зарплатой.

Это началось в середине прошлого месяца.

Олег плелся поздним вечером по опустевшим коридорам и лестницам на четвертый этаж, чтобы занести в лаборантскую кипу проверенных работ и журнал. Выключатель не сработал, так что пришлось пробираться к столу на ощупь и ориентироваться по блеклой полоске света из коридора. А потом дверь с тихим скрипом захлопнулась, погрузив лаборантскую в кромешную темноту и чуть не сделав Олега седым в лихие двадцать четыре.

Он даже опомниться не успел, как его вжали сильным телом в стенку и хриплым шепотом велели не шуметь.

Олег, не будь дураком, уже собирался орать «мама!» со слабой надеждой дозваться старенького глуховатого вахтера, с кроссвордами зевающего далеко на первом этаже.

Но его заткнули поцелуем, и не каким-нибудь робким и целомудренным, а жарким, умелым и развратно-глубоким. От этого поцелуя подкосились коленки и растаяло желание вырываться до победного.

Олега так давно не целовали и не лапали.

С чувством, до звона в башке и неожиданного стояка.

По правде говоря, Олега вообще никогда и никто так не целовал, а мужских рук на себе он не помнил с первого курса, когда одногруппник перебрал с алкоголем и решил, что хочет попробовать с парнем. Дело закончилось разбитым сердцем Олега и разбитым глазом, когда одногруппник протрезвел.

Где-то на задворках сознания Олег понимал, что зажиматься в темноте не пойми с кем не очень-то правильно для прилежного аспиранта, еще и преподавателя. Но куда же попрешь против того, кто раза в два, судя по напору, с которым Олега вжимали в стенку, сильнее тебя? И против поцелуя, который впервые за долгое время напомнил, как он чертовски молод, и как не хватает ему в бесконечной научно-бытовой рутине простой человеческой ласки.

Незнакомец терзал его губы целую вечность, вдумчиво водя ладонью вверх-вниз по его встопорщившейся ширинке. Олег осоловел от тесного контакта тел и разбавлявшего поцелуй шепота, который обещал такое, от чего пальцы поджимались на ногах и сердце стучало чаще.

Только когда Олег, крупно вздрогнув всем телом и застонав, кончил в трусы, незнакомец отступил и тихо велел:

— Иди.

Олег на негнущихся ногах пробрался к двери, врезался, чертыхнувшись, в край стеллажа и выбежал из лаборантской. Опомнился он уже в метро, прикладывая билет.

И почувствовал, как запекло от стыда и воспоминания о пережитом удовольствии щеки.

Дома, разбирая постель, он пытался логически вычислить, кем же был незнакомец из лаборантской? Студент, боящийся «выйти из шкафа», но польстившийся на тощую Олегову задницу? Кто-то из преподавателей?

«Ага, профессор Кукушкин!» — тут же одернул себя Олег и громко фыркнул в пустоту квартиры, помянув старичка на ночь глядя.

Как бы Олега ни грызло любопытство, о незнакомце с планированием занятий и диссертацией пришлось забыть.

Ровно до следующего рабочего вечера.

По той же схеме — с трудом поддающийся ключ, не сработавший выключатель, захлопнувшаяся дверь и жаркий поцелуй, на который Олег, к собственному изумлению, отозвался так, будто втайне ждал повторения. А может, действительно ждал.

Олег уже не сопротивлялся, а незнакомец смелел.

Шептал всякое чаще, руками залезал туда, куда раньше Олег не позволял.

Дошло до того, что уже через неделю от стенки они переместились на стол, а оттуда — поближе к жесткому дивану.

По шепоту незнакомца опознать не получалось, на любые попытки достать телефон и включить фонарик незнакомец мягко, но довольно настойчиво выставлял Олега за дверь.

«Ну и ладно, — решил Олег про себя, покупая в аптеке смазку и воровато оглядываясь, будто бабульки из очереди так и норовили наброситься на него за творящийся в жизни разврат. Но те стояли, уткнувшись либо в смартфоны — какие продвинутые пошли бабульки! — либо в ценники на витрине. — Мне… хочется. Очень-очень хочется. Когда еще выпадет шанс?»

Олег побаивался после истории с разбитым глазом даже косвенно намекать в кругу знакомых и коллег на собственную ориентацию.

А незнакомец в темноте ничего не требовал и ничем не грозил.

Более того, в его руках Олег почему-то чувствовал себя в безопасности. Чувствовал себя нужным, до одури желанным.

Как-то раз Олег после тяжелого рабочего дня, едва лег рядом с незнакомцем на диван, убаюканный шепотом на ухо, не заметил, как провалился в сон.

Проснулся через час от прозвеневшего будильника, заботливо накрытый пледом. А рядом на столе оказалась тарелка с бутербродами и один из чайников Кати с еще не остывшим молочным улуном.

Как ни странно, в тот вечер Олег, щелкнув на удачу по выключателю, смог врубить свет. Естественно, незнакомца уже и след простыл.

Олег вспомнил об этом, пока Катя сочувственно кивала и уговаривала пойти к завкафедрой с боем выбивать нормальное расписание, и спросил:

— Катя, а вы случайно не знаете, почему в лаборантской свет вечером то работает, то нет?

Катя посмотрела на него с искренним изумлением.

— Без понятия, — сказала она. — Может, охранник обесточивает на ночь аудитории, мало ли чего?

— Может быть, — с сомнением отозвался Олег и вновь уткнулся в учебник. — Ладно. Мне еще надо к парам подготовиться.

— Но вы все-таки подойдите к Артёму Михайловичу, — посоветовала напоследок Катя, прежде чем закрыла за собой дверь. — Он не такой деспот, каким хочет казаться.

Олег со вздохом пообещал, что подойдет, и продолжил читать.

«А подойти и сказать Артёму Михайловичу, что с кем-то зажимаешься по вечерам в лаборантской его кафедры, святая святых, ты не хочешь?» — прорезалась внезапная мысль в сознании.

Олег захлопнул учебник: сосредоточиться на чтении он уже не мог, стоило только представить, какое лицо сделается у Артёма Михайловича. Как приподнимутся его темные брови в сдержанном удивлении, как он усмехнется, поцокает языком и спросит: «Вам не стыдно, Олег Власович?»