Я дополнил стакан доверху, виски было мутным и излишне холодным, но в мозг ударяло изрядно. Том сидел напротив - это был его дом - дом холостяка, где царит идеальный порядок. Разве мужик способен на такое? Но Тому я простил и свыше этого - ему всегда все всё прощают."Скажи, Томи, ведь дурак я был, раз отпустил жёнушку в Мюнхен? Поди там кувыркается с каким-нибудь бюргером. Меня, конечно, беспокоит её здоровье, но надо просто почаще заниматься сексом", - гнусаво промолвил я, уставившись на пустой стакан."Если ты ревнуешь, значит у вас всё хорошо, - ответил захмелевший друг. - Где волна, там жизнь"."Тебя на философию потянуло, смотрю? Не понимаешь ты меня. Потому что на месте меня должен был быть ты".Том попытался сходить к холодильнику и взять ещё виски, но рухнул на пол, разбив две тарелки и перевернув жареную индейку. В голове его плыли облака, я это сам понял. Не люблю, когда пьют и быстро хмелеют; в этом деле нужно всё с математической точностью рассчитать, выверить свои силы... как и с женщиной."Ты простил бы Милане, если она б тебе изменила?", - спросил я затихшего Тома, похлопывая по спине. Его рубашка треснула под мышками, виски разлилось по скатерти - полный хаос, и это в присутствии почти трезвого меня, Джека Свенсона, мужика с железной хваткой."Ни за что! - выпалил Том. Он с невероятным трудом слегка поднял голову, протянул ко мне руку и погладил мой нос. - Я женщин не понимаю, как и они меня. А Милану не понимаю ещё больше: она всех жалеет, даже тех, кто в этом не нуждается. И тебя ей жалко, и меня, и даже Сидни."Я внимательно на него взглянул. Чёрт, вылитый чёрт! Интересно, до скольки лет он был девственником?"Ты прав, Том: жалость - худшая черта характера. Но меня ей не за что жалеть. Хотя...""Ты думаешь, я не слышал, чем вы занимались в туалетной кабинке... - у Тома окончательно развязался язык. Так бывает перед истерикой или белой горячкой. - Плескани мне ещё... Милана стонала на весь аэропорт... Джек, как ты мог такое сделать? Ты же превращаешь её в шлюху!!!""Я не политик, чтобы всего опасаться. Она была не против экстремального секса и у меня взыграли чресла, что тут особенного?! Она долго мне не давала, я кое-как перебивался с Сидни, но жена есть жена. Я буду настоящим козлом, если пойду на такой шаг без каких-либо оправданий. Пойми меня, Томи: я был ужасно голоден, мне нужна была женщина, которую...""У тебя была Сидни... Мог бы с ней…"Я наполнил стаканы, и даже перелил, окончательно испачкав ткань. В доме было излишне жарко, от меня воняла потом и соляркой."С Сидни я был от случая к случаю... Не дай Бог тебе найти такую супругу, у которой чердак сносит в то время, когда тебе хочется просто потрахаться. Сидни подкрадывалась ко мне манерами паучихи, и я держал её на расстоянии. Милана для меня особенная, к ней влечёт постоянно, но её болезнь..."Виски кончилось, я встал из-за стола, отвёл Тома в спальню, где он и захрапел. Надо выключить электрокотёл, в доме просто нечем дышать из-за перегрева. Кожа стала сухой и чесалась. Я вышел во двор, помочился у забора, сел в машину и уехал, виляя по улицам, пока не нашёл дорогу на Лас-Вегас.Я едва не уснул, ожидая, когда пройдёт грузовой поезд. Включил радио, играла задорная кантри-музыка. Постукивая пальцами по рулю, я запел в полголоса, сам себе улыбаясь как последний придурок. Как там Милана, я гадал, что ей скажут, когда она пройдёт полное обследование. Я не рвался, во что бы то ни стало заиметь детей, но без них мой род бы не продлился, а это уже личное преступление.Въехав в Вегас, я ощутил мощь улиц, набитых толпой. На Сент-Луис-авеню мне помахали рукой несколько афроамериканцев. Не приняв на грудь, я проехал бы мимо, но мне взбрело в голову разнообразить свои эмоции другими людьми. Их было пятеро, в кожаных куртках, шапочками всевозможных расцветок от зелёного до иссиня-чёрного."Старина, подвези нас до "Атлантик-бара", о`кей? - обратился ко мне один из них."А где это?" - пожал я плечами."Мы покажем. Ну как?"Да садитесь уже, черти заморские. Я закурил, бросил опустевшую зажигалку в окно. Начал сыпать снежок, похожий на муку."А ты откуда едешь?""Из Литл-Кёртча. Слыхали?"Мне никто не ответил, но я на это не обратил внимание. В горле пересохло, я выбросил надоевшую сигарету."К подружке едешь, не бойсь?" - сказал самый низкорослый, в зелёной шапочке. Я запомнил его родинку над губой. Большая такая, упитанная. Так и проситься под нож."Подружка моя на том свете", - мрачно изрёк я и завернул на вторую улицу."Вон там притормози, у плаката с утюгом. Пока", - они начали выходить из машины.Мне бы распрощаться с ними, но взыграло шофёрское самолюбие."А расчёт?" - вякнул я и сверкнул взглядом. Проснувшийся лев, через которого переступили."А не пошёл бы ты, сука?!" - было мне в ответ. Я едва открыл рот, но меня уже выкинули из "Форда-пикапа". Ноги стали превращать меня в фарш, адская боль пронзала мышцы и сосуды, в теле рвались нервные клетки. Я сжал зубы, но от удара по печени приоткрыл рот, и потерял несколько зубов."Ну, что, чмо, мы в расчёте?" - они ржали как обдолбанные наркоманы. Да они, наверняка, и были ими: такая жестокость неподвластна не затуманенному опиатами мозгу. У меня болел весь организм, каждый его клочок взывал о милосердии. Но эти твари продолжали бить, добравшись и до головы. Последнее, что я услышал: моя машина развернулась и помчалась от того места, где меня забили до смерти. Я окончательно распрощался с этим миром. От такой адской боли сломался бы и кремний.

"Кто из людей жил - и не видел смерти, избавил душу свою от руки преисподней?"Мое месторасположение теперь – небо: зрелое, исходящая мыслями о вечности; такое близкое, что душа моя изнывает от жара других человеческих разумов.Мне, Джеку Свенсону теперь всё по барабану - деньги, секс, машины. Меня интересует теперь: когда я увижу Бога, и мне станет известно - Отец он или Мать.Ещё меня интересует та женщина, которую я оставил на земле - моя драгоценная жена, соперница моих чувств, в которую я осмеливался проливать столько своих соков. Мне ужасно скучно без неё, а небесный день так долго длиться."Да лобзает он меня лобзанием уст своих, ибо ласки твои крепче вина», - и слышу, как Милана вспоминает обо мне, и эти воспоминания как мёд кормят меня.Мой гроб уже готовится опуститься в могилу. Тридцать семь человек смотрят на моё бездыханное тело, они трепещут от холода, и только Агнесс тихо улыбается, глаза её закрыты очками; Альберт держит её за руку. Я ехал к ней и меня забили до смерти. Грустная история, но такая обыденная. На свете есть только любовь и ненависть, они и управляют человечеством. Но ненависть выше любви."Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему; он пасет меня между лилиями. Доколе день дышит прохладой, и убегают тени, возвратись, будь подобен серне или молодому оленю на расселинах гор".Я плачу по Литл-Кёртчу: там должна появиться моя возлюбленная. Нет, первым делом она окажется в Лас-Вегасе, там аэропорт, спа-салоны и рестораны, в которых она должна отдохнуть. Она теперь иная, в ней дышат горы и водопады, а раньше Милана была похожа на кладбище. Что меняет человека? Может быть, чужая боль. Мы начинает сострадать, берём в себя чужую боль, и мы разбухаем милосердием."На ложе моём ночью искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла его".Милая, я помню со всеми изюминками нашу первую брачную ночь. Луна была огромна; она вползала с ветром в нашу крохотную комнату, ложилась на кровать, у которой две ножки были поломаны и у меня всё не доходили руки отремонтировать её. Помнишь, я целовал твоё лоно, такое трепещущее, гладил твою попку, спина твоя выгибалась, но руки мои не уставали дарить тебе ласки. Счастлив тот мужчина, нашедший в женщине продолжение себя самого. Твоё лоно стало моим; твои груди - нежнейшие из самых нежных - были отданы мне. Вот это и есть счастье."Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, которого любит душа моя; искала его и не нашла его".Ты изменилась, потому что в жизни твоей стало больше свободы. Ты снизошла до калеки, отдалась ему как последняя проститутка, но это и дало тебе свободу, о которой ты так мечтала. А что если у вас будет ребёнок? Ах, ты только ласкалась с ним? Я хохочу во всё горло: это только начало - ты ещё отдашься ему целиком, но станет ли твоё лоно его лоном? Сомневаюсь."Но едва я отошла от стражей, как нашла того, которого любит душа моя, ухватилась за него, и не отпустила его в дом матери моей и во внутренние комнаты родительницы моей".Агнесс улыбается от того, что потрясена до глубины души моим убийством. Хочу ли я отмщения? Я хочу понять: за что? Это самый часто задаваемый вопрос человечества. Вопрос Иова. Все ждут ответа от Бога, но он молчит как самый суровый судья. А может он не знает ответа? Где твоё лоно, милая Милана? С кем ты будешь без меня? Как много вопросов. Меня распирает любопытством, словно я превращаюсь в задачник математика."О, если бы ты был мне брат, сосавший груди матери моей! тогда я, встретив тебя на улице, целовала бы тебя, и меня не осуждали бы. Повела бы я тебя, привела бы тебя в дом матери моей. Ты учил бы меня, и я поила бы тебя ароматным вином, соком гранатовых яблок моих, левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня".Вижу, как скоблят мою кровь с дороги улицы. Работайте, ребята, но не проклинайте: такая стужа, что сжимаются яйца. Потом, через неделю у одной дворника удалять мизинец. У второго вылезет грыжа на позвоночнике. Да, задал же я работёнку благословенному американскому народу! Теперь, когда рядом со мной Сидни (она передаёт вам привет), я задумываюсь: а не остаться мне в чистилище подольше: осмотреться, обзавестись связями и т.д. "Положи меня, как печать, на сердце твоё, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы её - стрелы огненные; она пламень весьма сильный".Сидни сейчас наблюдает за одни человечком, ему осталось недолго жить Подготавливает к смерти, ведь все бояться её (смерти), прячутся за таблетками и опиумом, но жрут мяса, столько, что пучит животы и кишечники; пьют столько виски, сколько не выпьет верблюд. Сидни, ангел мой, бросай ты этого сердечника и поспеши ко мне! Секса не будет, зато получится разговор славный."Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют её. Если бы кто давал всё богатство дома своего за любовь, то он бы был отвернут с презрением".Гробовщики "Ньюман и сыновья" уже опустили мой гроб. Тайна сия велика: уйти в землю, рождаясь из неё. Вот и Сидни рядом со мной. А там - Агнесс от помрачения сознания падает прямо в могилу, все кричат, но стоят на месте. Грязь в ногтях Агнесс, ноги пронзены иглами боли. Один из гробовщиков бросает верёвку, двое держат её и ужасно грязная мать Миланы выкарабкивается, злая и раненная судьбой в сердце. Скоро ли ей к нам, мне не известно."Беги, возлюбленный мой; будь подобен серне или молодому оленю на горах бальзамических!"Агнесс уводят в кабинку, где есть вода и зеркало. Кто-то несёт ей одежду: комбинезон и шапочку. Том стоит вблизи, у пихты и кому-то звонит. Может, он говорит Милане, что меня уже нет. Пойдёт ли она к своему калеке, продолжиться ли их секс-безумие? Даю 1/4 – нет; но с кем она будет, кому родит наследника, с кем ночами будет упиваться любовью? Том? А, может разочарованный в стареющей Агнесс, Альберт перебежит к ней?"Жительница садов! товарищи внимают голосу твоему, дай и мне послушать его".Теперь надо мной памятник из чёрного гранита. Я улыбаюсь с фотографии, сделанной для водительских прав, в 2013 году. Улыбаюсь, что любил машины больше жизни. Однажды, я едва не перевернулся на гололёде в Спарксе, вышел на встречную полосу, но сработали отлично налаженные тормоза. Рассказываю Милане, а она молчит. Что тогда она думала об этом? Вот попаду в ад, там и узнаю, кипятясь в инквизиторском котле."Я - стена, и сосцы у меня как башни; потому я буду в глазах его, как достигшая полноты".Милана, не спеши ко мне: мы разошлись навечно - здесь нельзя иметь двух жён. Я знаю, ты будешь счастлива, только поменьше делай ошибок. И помни: Белла Свон не зря являлась тебе - будущее тебя не разочарует. Всё только начинается.