Девочка бережно гладит его по волосам и плачет, роняя соленые слезинки. Никита смотрит на неё. Он смотрит на неё и вспоминает. Он смотрит на неё и чувствует, как что-то липкое полностью погружает его тело, переполняет его.
Радость.
Радость, что она жива.
***
Когда её глаза, наполненные слезами, наконец закрываются, наступает утро. Холодное и пасмурное. Девушка вздрагивает от страха и распахивает глаза, видя голубоватый оттенок потолка, чувствует запах, исходящий от белоснежных подушек и из её груди так и намеревается вырваться болезненный стон, но Белова плотно стискивает зубы и медленно поднимается с помятой постели, проскальзывая мимо зеркала, в которое не хочет смотреть, потому что знает, что выглядит хуже, чем просто ужасно. Тихо проходит мимо ванной и спускается вниз, чувствуя, что сейчас не готова кого-то видеть, но знает, что помимо раненного Киоссе, что лежит в гостиной, в доме находится еще и Влад, который видит девушку, заставшей возле той самой двери, ведущей, казалось, прямо в ад.
— Как он? — Важный вопрос. Слишком важный. До боли в мышцах. Она знает, что должна его ненавидеть, но тревога, ядом выплескивающаяся в кровь, гораздо сильнее ненависти сейчас.
— В себя пока не приходил, но жив, — кивает Владислав, — А ты как, жива?
— Нет, — отвечает резко и грубо может быть, поворачивает ручку двери, входя внутрь гостиной, снова встречаясь со своим страхом и болью, что мешает дышать полноценно, а не урывками глотать воздух.
Настя знает, что никогда не сможет простить его за совершенные поступки. Настя знает, что никогда не забудет всё, что он сделал с её жизнью. Настя теперь знает, что мальчик вырос. Настя знает, что вот он - живой и почти невредимый, но абсолютно чужой для неё. Настя знает, что в уголках её глаз собираются слезы от обиды внутри. Настя знает, что хочет кричать. Настя знает, что этот Никита - не тот, которого она любила. Настя знает, что он всё равно выживет. Такие, какие он не умирают так просто. Настя знает, что продолжает его любить. Настя знает, что хочет, чтобы с ним всё было хорошо. Настя знает, что отдала бы свою жизнь за него, потому что помнит его совершенно другим, настоящим, с чувствами и эмоциями. С улыбкой на лице. Искренней. А не с самодовольной ухмылкой на лице.
И когда её рука касается ладони Никиты, Белова чувствует, что парень слегка сжал её.
— Никита? — Она подходит к дивану ближе и садится на краешек, внимательно смотря на его бледное лицо. Ей кажется, что вот сейчас он откроет глаза и посмотрит на неё, а она не сможет выдержать и обнимет его, послав к черту свою ненависть к нему.
Киоссе медленно открывает глаза и первое, что он чувствует - это тепло. Тепло, покрывающее его ладонь приятными мурашками, поворачивает голову и видит знакомое лицо: распухшее, красное от слез, слегка нахмуренное… и радостное…
Она смотрит на него. Он смотрит на неё. Все слова, которые она собиралась ему сказать моментально исчезли из мыслей. Никита не может сказать, потому что ему больно. Она не может сказать, потому что не сдержит своих эмоций. Вся ненависть уходит на второй план, потому что сейчас он нуждается в заботе, потому что она хочет о нем позаботиться.
Она не знает, услышал ли он её облегченный вздох, но стало легче. Её плечи расслабились и тревога сошла на нет. потому что он наконец очнулся, в значит всё будет хорошо. Оба продолжали молчать, тишину нарушало только рваное дыхание обоих. Настя видела, как лицо Киоссе кривится то ли от боли, то ли он пытается усмехнуться.
Не важно. Важно то, что жив. Важно, что дышит. Важно то, что она может подарить ему свою заботу сейчас, потому что хочет. Белова всё еще продолжает держать его за руку, нежно поглаживая большим пальцем ладонь парня, отдавая ей всё своё возможное тепло, а Киоссе продолжает молчать, чувствуя колющую боль в затылке.
Это не может быть она.
Это не может быть она.
Это не может быть она.
Её голос: немного дрожащий, но уверенный сокрушает эту тишину между ними. Киоссе слышит, и кажется, слушает.
— Я могу принести тебе воды, если хочешь. — говорит Белова, ожидая того, что Никита ответит, но он молчит. Это молчание ударяет брюнетку прямо в спину, когда она поднимается и почти бегом уходит из комнаты за стаканом воды.
Никита так и не сказал, что хочет пить.
***
Влад внезапно сообщил Насте, что хочет увезти её подальше от Киоссе, чтобы она смогла начать новую жизнь вдали от этого изверга, на что девушка отреагировала полным отказом, заявив, что хочет остаться с Ником. По её мнению, так будет правильно. И даже, когда Рамм попытался её вразумить, он услышал только одно короткое: “Нет”.
— Ты уверена, что хочешь остаться с ним наедине? — Влад явно не одобряет такого решения брюнетки. потому что это крайне опасно. И оба это понимали, но сероглазая не собиралась никуда уезжать и бросать раненного Ника, который нуждался в постоянном уходе.
Влад специально выделил последнее слово. Белова поёжилась от неодобрительного взгляда новоиспеченного защитника, но согласно кивнула, будучи полностью уверенная, что в таком состоянии Киоссе вряд ли сможет ей навредить. Хотя, нельзя было его недооценивать.
К слову, она находилась с ним постоянно, поправляла ему подушку, чтобы было удобнее, впускала в гостиную. где он спал солнечный свет по утрам, отдергивая шторы, кормила его, пела ему колыбельные, чтобы он быстрее уснул, меняла ему повязки ежедневно, проверяя как заживает ранение. И он каждый раз замечал, что в её взгляде нет презрения или ненависти. Она улыбалась. Улыбалась ему. Искренне и по-настоящему. Так, что у парня сводило скулы от этой улыбки.
Они почти не разговаривали, но Настя всегда была рядом, когда ему была необходима её помощь, помогала, поддерживала, во всех её действиях он видел только доброту. Она смотрела на него без страха. Она смотрела на него с нежностью что - ли. У парня все внутренности выворачивало наизнанку, потому он же вроде не заслуживает этого?
— Да, Влад, уверена, — кивнула девушка, улыбнувшись, — я не думаю, что мы поубиваем друг-друга, — её взгляд стал серьёзным. — понимаешь, мне действительно хочется помочь ему.
— А ты уверена, что ему нужна твоя помощь? — Девушка нахмурилась и покачала головой.
— Нет, но помощь нужна мне, — кивает, — он не говорит со мной практически, молчит всё время и меня это напрягает, я должна попытаться сделать это сегодня, понимаешь?
— Сделать, что? — Влад внимательно смотрит на Настю, ожидая когда та продолжит.
Стоит признаться, что у неё был стальной характер, потому что после всего пережитого она могла спокойно находиться с Никитой в одной комнате, разговаривать с ним, но при этом не получая никаких ответов, даже банальных кивков головой. Никита молчал. Он не просил её уйти, он не просил её остаться. Он просто терпел её. Каждодневно вдыхал запах, который она приносила в гостиную вместе с собой. Персик и что-то ванильное. Приятное и сладкое. Он терпел, когда она заставляла его есть, чтобы восстановить силы. Он терпел, когда она садилась в кресло и читала ему отрывки из своих любимых книг. Он терпел, когда внутри бушевал ураган эмоций, он терпел её каждодневное присутствие рядом с собой. Он терпел, засовывая свою злость куда-подальше. Он терпел, стискивая зубы её голос, когда она говорила с ним.
Он терпел и молчал.
— Поговорить с ним по-человечески, попытаться как-то, не знаю, понять его, получить ответы, потому что то, что я вижу, когда смотрю на него, не укладывается в голове. Потому что это не мой Никита. Я знаю, что я должна держаться от него на расстоянии, я знаю, что он опасен. Поверь, я провела с ним три месяца, понимаешь? Три. Я даже не задумывалась о том, что это мой Никита, потому что всё, что я пережила рядом с ним, и врагу не пожелаешь. Я должна поставить точку, потому что только я знаю теперь как заставить его говорить.
— Ты-то понимаешь, что он может убить тебя? Сейчас ситуация накалена до предела, мы не знаем, что происходит у него в голове, мы не знаем, какую дрянь он заставлял тебя пить, мы не знаем здорова ли ты полностью. Игра всё еще идет по его правилам, понимаешь? И то, что ты собираешься сделать - вряд ли поможет разобраться. У этого Никиты нет моральных устоев, нет понимания, что такое хорошо, а что такое плохо. Он убивал людей без зазрения совести. На нём висит пожизненное. Он — не человек. Он хуже.