Существует очень много литературы о птичьих яйцах, главным образом потому что миллионы фунтов стерлингов вложены в промышленное птицеводство ради производства безупречных яиц. Безупречных для рынка – но не обязательно для цыплят. Практически все, что мы знаем о птичьих яйцах, берет начало в исследованиях, впервые проведенных специалистами по биологии домашней птицы. И они проделали очень большую работу. Это трудоемкая наука, мотивированная, как минимум частично, коммерческим успехом, и исследования здесь зачастую ведутся с таким размахом, о котором другие биологи могут лишь мечтать. Но прежде чем мы отправимся в путь и увидим, что в итоге удалось узнать ученым, важно, чтобы вы имели в виду, что у меня, как и у научного сообщества в целом, нет ответов на все вопросы. Большая часть из выполненных исследований проводилась на единственном виде, и поэтому есть еще много того, чего мы не знаем. В текущей экономической ситуации среди исследователей существует тенденция оправдывать свое существование, придавая большее значение результатам своей работы, чем они того заслуживают, и преувеличивая собственные знания. Для меня же осознание того, что мы очень многого не знаем, чрезвычайно важно: именно это обстоятельство делает научное исследование захватывающим, – и я не стесняюсь открыто говорить о пробелах в наших знаниях. Я поступаю так в надежде на то, что это поощрит других исследователей заняться какими-то вопросами, на которые пока нет ответа.

Здесь я попытался свести воедино все те вопросы о яйцах, которые, я думаю, интересны с биологической точки зрения. Я попытался дать представление о том, как и когда были сделаны ключевые открытия. Куриные яйца были обычным продуктом питания в истории человечества, но люди едва ли задумываются о том, как они устроены или какова биологическая роль их отдельных компонентов. А из-за того, что яйца, которые мы покупаем в супермаркете, неоплодотворенные и не инкубировались, мы видим лишь малую часть того биологического чуда, которым являются яйца. Близкое знакомство с яйцами одного вида заслонило от нас необычайное разнообразие размеров, форм и строения яиц 10 000 других видов птиц, которые существуют в мире в настоящее время. Короче говоря, моя цель состоит в том, чтобы рассказать вам, что мы знаем, и вновь наполнить удивлением это вроде бы будничное чудо природы.

В 1862 г. американский борец за права женщин Томас Вентворт Хиггинсон написал: «Если бы от меня потребовали под страхом смерти назвать наиболее совершенную вещь во Вселенной, я назвал бы птичье яйцо»[3]{3}.

И яйца действительно совершенны во многих отношениях. Им приходится быть такими, потому что птицы откладывают и высиживают их в почти невероятном разнообразии условий разных мест обитания и ситуаций – от полюсов до тропиков; в средах влажных, сухих, стерильных и переполненных микроорганизмами; в гнездах и без них; обогревая теплом собственного тела или не пользуясь им. Форма, цвет и размер яиц, а также состав их желтка и белка – все это составляет самый необычайный набор приспособлений для выживания. А тот факт, что птичьи яйца дали биологам первую догадку в отношении того, как сами люди воспроизводят потомство, делает историю их изучения еще более весомой.

Мы начнем наш путь не на острове Скомер, а на восточном побережье Англии, на Бемптонских утесах мыса Фламборо.

Огромные отвесные известняковые утесы сияют ослепительной белизной в ярком солнечном свете. Следуя вдоль острого края земли на восток, вы можете увидеть мыс Фламборо; севернее лежит курортный городок Файли, а вне поля зрения на юге – Бридлингтон, еще один курорт. Но если смотреть на них с вершин Бемптонских утесов, то можно представить себе, что эти населенные пункты могли бы находиться и в сотнях миль отсюда, потому что вас отделяет от них дикая местность – располагающая к себе в ярких лучах солнца, но ужасная в дождливый и ветреный день. Однако этим ранним летним утром греют лучи солнца; вовсю распевают жаворонки и просянки, а вершины утесов горят от красной смолки. Тропинка вдоль верхнего края утеса тянется блуждающей линией, которая отмечает прерывистую границу возделываемых земель, и с каждого мыса, выступающего в море снизу, доносятся какофония звуков и причудливая смесь запахов. Над кобальтово-синим морем в неисчислимом количестве кружатся и парят птицы, но их еще больше в стаях, покачивающихся на воде.

Если взглянуть с края обрыва, то вы увидите, что крутые утесы облеплены тысячами и тысячами птиц. Самые заметные среди них – шеренги кайр, которые сидят, тесно прижавшись друг к другу. Все вместе они издалека кажутся почти черными, но каждая в отдельности, если освещена солнцем, похожа на маленького пингвина, высотой сантиметров в тридцать, коричневая, цвета молочного шоколада сверху и белая снизу. Их густые бархатистые перья на голове и темные глаза наводят на мысль, что это существа кроткие, и большую часть времени они действительно ведут себя кротко, но если их раздразнить, они могут весьма эффективно пустить в ход свой длинный острый клюв. Ниже поселения и над ними – белоснежные моевки, выкрикивающие свое «китти-уэйк»[4] и визжащие из своих гнезд, свитых из травы и покрытых коркой экскрементов. Менее многочисленны гагарки, гнездящиеся в щелях между камнями. Они известны в этих краях как «лудильщики», названные так за свое словно закопченное на спине оперение. Есть здесь и «морские попугаи», или тупики, уже редко встречающиеся, с рдеющими красными клювами и лапами. Они, как и гагарки, скрытно гнездятся среди разломов в известняке. Звуковая гамма в этом скоплении птиц – это писклявое сопрано моевок, перекрывающее хор рычащих тенором кайр, в смеси с редким высоким гудением немногочисленных тупиков. А запах… ну, мне нравится он и вызываемые им ассоциации, но – здесь я рискую смешать в кучу свои метафоры – это сугубо приобретенная привычка.

Стоит июнь 1935 г. В том участке утеса, известном как Стэпл Нак[5], перед нами захватывающее дух зрелище – человек, повисший над морем на веревке длиной около 100 метров. Опасно раскачиваясь возле отвесной стены известняка, он плавно возвращается к ней и вцепляется в ее выступ словно краб. С безопасного места на вершине утеса смотрит на него в полевой бинокль другой человек. Это Джордж Лаптон, богатый адвокат. В свои пятьдесят с небольшим он – мужчина ростом выше среднего, с небольшими усиками, глубоко посаженными глазами и выдающимся носом; воротник и галстук, твидовый жакет и манера держаться – все это говорит о его богатстве. Лаптон наблюдает, как человек на веревке заставляет кайр взлетать, паникуя и оставляя на произвол судьбы драгоценные для них яйца; некоторые при этом скатываются вниз и разбиваются о камни внизу. Многие из тех, что удержались на карнизе, ориентированы своим заостренным концом к морю. Человек на веревке берет их одно за другим и складывает в холщовую сумку на длинном ремне, которая уже почти доверху набита его добычей. Он отталкивается ногами от выступа, где нет яиц, чтобы качнуться назад и вернуться уже в другое место, чуть дальше в сторону, и продолжить там грабеж колонии кайр. Забыв о безопасности скалолаза, Лаптон почти не помнит себя от переживаний за судьбу содержимого этого холщового мешка. На вершине утеса сидят в ряд еще трое мужчин с веревкой, надежно закрепленной вокруг их спин. Они готовы по первому сигналу тянуть ее в предвкушении того, как скалолаз покажется из-за края утеса – целый и невредимый.

Джордж Лаптон прибыл сюда поездом из своего дома в Ланкашире. Он здесь уже больше месяца, остановился в Бридлингтоне, как и многие другие коллекционеры яиц{4}. Этим прекрасным утром вершины утеса были полны людей, царила праздничная атмосфера. Небольшие группы туристов в страхе смотрели, как «ск’лолазы» спускаются вниз, висят на веревках и втаскиваются наверх по поверхности скалы со своей добычей.