— Но она-то хотела ребенка, — заметила Кэти, — а я нет!

— Наверное, твой разум повел себя похожим образом. Наверняка из-за страха и сильного чувства вины у тебя появились те же симптомы.

С улицы донесся топот копыт. Кэролайн с детьми возвращалась с пляжа. Услышав стук, Кэти встала.

— И она так и не родила?

— Кто? Королева? Нет. Трон унаследовала ее сестра.

— Ну ладно... ваше семейство возвращается с прогулки, хирург. Не стану вас задерживать. Теперь я могу начать жизнь с чистого листа.

Дуайт тоже поднялся.

— Не волнуйся и постарайся не расстраиваться. Это станет главным деревенским чудом на Рождество, но ты и оглянуться не успеешь, как все позабудется.

— Мама дорогая! — воскликнула Кэти и остановилась, как ужаленная.

— Что такое?

— Певун! — проговорила Кэти и шлепнула себя по ляжке. — Мне не придется выходить за Певуна!

После секундной паузы Дуайт ответил:

— Да. Не придется.

— Душенька моя! Вот теперь-то я чувствую облегчение! Аллилуйя! Я вообще не должна ни за кого выходить!

Они подошли к двери.

— Певун сильно расстроится.

— Ага, наверное. Думаете, ему доступны обычные чувства, как любому другому?

— Несомненно. Разве ты этого еще не поняла?

— Да поняла. Знаю, что очень ему нравлюсь. И он мне нравится. Он такой безобидный, не единой дурной мысли. Он вежливый и добрый. Но я не хочу за него замуж.

— Что ж, — сухо сказал Дуайт, — это твой выбор. Как и всегда.

Грозовые облака все сильнее раздувались, как злобно сомкнутые на небе кулаки, но когда Кэти вышла за дверь, заходящее солнце послало косой луч из-за туч.

— Теперь я не могу за него выйти. Я ведь делала это по расчету. Может, мне его и жаль, правда жаль. Но он ведь знал, почему я так поступаю. Придется ему смириться.

Вернувшись от Дуайта, Росс достал письмо от Кьюби.

Дорогая леди Полдарк!

Я пишу из Каэрхейса, где уже три недели живу с родными. Возможно, мне стоило написать вам в первую очередь, но, если честно, я не знаю, что сказать матери человека, которого я так сильно любила, любящей сына не меньше меня. Когда мы встречались в последний раз, вы сильно волновались за отца Джереми, и, слава Богу, он вернулся домой целым и невредимым. Для меня лично это приятные воспоминания: когда мы впервые познакомились, и Джереми сделал все, чтобы скрепить эту дружбу. Теперь, когда все потеряно, я надеялась приехать к вам с его ребенком и разделить с вами горе. Сэр Росс сказал, что я стану желанным гостем в Нампаре и могу остаться до рождения ребенка. Уверена, что вы присоединитесь к этому приглашению. И все же мое присутствие в доме может стать постоянным и болезненным напоминанием о гибели Джереми, магнитом, притягивающим к себе печаль и чувство утраты.

Так что с вашего позволения, дорогая леди Полдарк, я для начала приеду на две недели, а затем, возможно, еще на какое-то время вернусь в Каэрхейс. Посмотрим, как будет лучше, в особенности — как лучше для вас.

Если это удобно, то я приеду в следующий понедельник, семнадцатого. Я хотела бы взять с собой мою сестру Клеменс, чтобы она переночевала у вас и уехала с грумом на следующий день. Но прошу, назначьте другую дату, если это вам неудобно. Я, как вы понимаете, совершенно свободна.

Поверьте, дорогая леди Полдарк, я с нетерпением жду встречи с вами.

Ваша любящая невестка,

Кьюби

Демельза послала записку с сообщением, что они с нетерпением ждут ее приезда.

Это случилось как раз перед тем, как приехал молодой моряк, сообщивший о несчастье со Стивеном.

Днем Росс дошел до Уил-Грейс, переоделся и спустился в шахту вместе с Беном Картером. Новых жил было мало, и увиденное его опечалило. Многие годы шахта давала богатую оловянную руду с нескольких уровней, а теперь иссякла. Южную жилу закрыли два года назад. Северная жила уже несколько раз казалась полностью истощившейся, но еще подавала надежды — время от времени там еще находили небольшие залежи. Но это лишь ненадолго отсрочивало злополучный день закрытия шахты.

В плену у Росса оказалось достаточно времени, чтобы все просчитать, и он принял решение, что если вернется домой, то немедленно закроет шахту. Сейчас на ней работало всего сорок человек, остальных перевели на Уил-Лежер, которая продолжала расширяться. Теперь она, пожалуй, сможет принять еще десятерых.

Но смерть Джереми свела на нет его расчеты, как свела на нет и многое другое. Росс сказал Бену, что старая шахта должна продолжить работу еще какое-то время, но самый нижний уровень, шестьдесят саженей, следует бросить и работать на сороковом и выше. Нижние насосы, установленные Джереми, и другое ценное оборудование предстояло демонтировать и поднять наверх, прежде чем старые уровни затопит. Но насос, собранный Буллом и Тревитиком двадцать пять лет назад и модернизированный Джереми в 1811 году, мог продолжить работу с меньшей нагрузкой. Тогда число рабочих можно урезать до тридцати. Больше, чем необходимо, но все равно немного. Прибыль от Уил-Лежер упадет примерно на двадцать процентов.

Бен спросил, не хочет ли он на следующий день спуститься в Уил-Лежер, но Росс сказал, что займется этим на следующей неделе. На самом у него не было других дел, но только за последние пять лет шахта практически перешла к Джереми — он принимал все решения, касающиеся ее открытия, проектирования и подвода воды, а также разработки вновь обнаруженной шахты Треворджи, и Росс не желал очередного напоминания о сыне. Когда он приехал домой, то по привычке осмотрел шахты, но рана до сих пор кровоточила.

Это случилось всего четыре с половиной года назад, сразу после его возвращения из Испании. Они спускались в Уил-Грейс, а затем все вместе возвращались домой. Тогда-то Джереми и предложил снова открыть Уил-Лежер. Высказывая соображения, он задавал, казалось бы, невинные вопросы о Тревэнионах — видимо, незадолго до этого он познакомился с девушкой, что так его опьянила. Впрочем, Росс не знал, что первая встреча Джереми и Кьюби произошла во время некой авантюры, предпринятой вместе со Стивеном Каррингтоном, когда они высадились на берег недалеко от Каэрхайса. Роман был обречен в самого начала, но все же подарил несколько ярких месяцев безоблачного счастья. Возможно, это лучше, чем ничего. И Кьюби, при всем ее своеволии и упрямстве, оказалась достойна его любви.

О чем еще не знал Росс тем морозным февральским 1811 года, так это об интересе сына к паровым двигателям, о таланте, который позволил ему разработать новые идеи. Росс никогда не переставал винить себя за недостаток осведомленности, недостаток проницательности во всем, что касалось сына. Хотя, как сказала Демельза, Джереми хранил все в такой тайне, что Росс все равно не смог бы ничего узнать. У них, как часто бывает у отцов с сыновьями, возникли скорее сложности в общении, чем недостаток привязанности.

А еще перед смертью в столь юном возрасте Джереми сделал неплохую карьеру в армии, получив повышение лично от Веллингтона. Еще один капитан Полдарк. Казалось бы, военное дело — последнее, в чем мог бы преуспеть этот высокий, долговязый, творческий молодой человек, слегка сутулящийся, легкомысленный, любящий пошутить и ненавидящий кровопролитие.

Господи, думал Росс, какая потеря! Какая утрата — для Демельзы, для Кьюби, для Изабеллы-Роуз, но прежде всего — для самого Джереми...

Он уже собирался выйти из шахты, когда его затуманенный взор упал на приближающегося молодого человека. Такой же высокий, как и Джереми, но на три года моложе, длинноносый, с вечным прищуром и худыми ногами, смуглый и с темными волосами. Выбившая из-под шляпы прядь волос падала на лоб. Плащ и лицо, промокшие под недавним дождем, блестели.

— Черт побери, да это же кузен Росс! Какая мерзкая погода! Отсиживался в шахте? Повезло же тебе! А мне, как видишь, не очень. Эти тучи просто вычерпали всю воду из моря и вылили ее как дети из ведерка!