– Зверь еще держится, даже слегка отреагировал на мою медведицу, – произнесла Рамона с задумчивой надеждой и вдруг поманила меня к кровати. – Сядь, положи руку сюда и позови, позови зверя. Плачь, кричи, ругайся, бей, но дозовись! Ты его истинная пара, ты его ахиллесова пята, ты сможешь! – в голосе Рамоны было столько силы и материнской веры, что я и сама поверила, что получится.

Отрешиться от окружающих и сосредоточиться на главном помог бисерный стук сердца под моей рукой. Время словно исчезло, оставляя меня наедине с дорогим и любимым мужчиной.

– Мишка, Мишенька, Мишутка, – приговаривала я, – не бросай меня, возвращайся! И этого счастливчика с собой тащи. Наслаждается там один, без нас, представляешь? Давай, мохнатенький, возвращайтесь оба.

Момента, когда все остальные покинули палату, я не отследила, не до того было. Запомнила лишь деликатное обещание Флина заглянуть позже. Подозреваю, что именно брат всех выгнал, когда понял, что я сконцентрировалась и мне не стоит мешать.

За окном стемнело, а я всё продолжала звать своего мужчину, понятия не имея, как это правильно делается. Нужно разговаривать? Что-то обещать? Или заверять в своей любви?

Я не знала.

В итоге решила перепробовать всё. Я рассказывала сказки, вспоминала разные кинофильмы и книги, истории из жизни. По палате метался мой одинокий голос, и лишь иногда мне чудилось жалобное поскуливание или тихий, полный отчаяния рык. И тогда я начала говорить, обращаясь к Мишке, потому что казалось, что именно сейчас он меня услышит и откликнется.

Когда стало совсем темно, в палату заглянул Курт. Постоял у двери, послушал, как я сиплю, и ушел, а через несколько минут вернулся с огромной кружкой какого-то целебного чая.

– Голос восстановит и предотвратит обезвоживание, – коротко пояснил целитель, смотря на меня как-то сочувственно. Словно думал, что всё это впустую. – Разомнитесь пока, я проверю изменения…

Я поднялась и чуть не упала. Так сосредоточилась на главной задаче, что даже не заметила боли в затекшем от неудобной позы теле, в которой я просидела несколько часов. Размяться удалось с трудом. Доктор пробурчал что-то вроде «хуже не стало» и вышел, а я кинулась растирать бесчувственное неподвижное тело, стараясь разогнать кровь, и подбадривая себя пением, лишь бы не молчать. За этими хлопотами я полностью успокоилась.

«Врешь, не возьмешь», – думала я, напевая «Врагу не сдается наш гордый Варяг». Мишке вообще нравились маршевые песни. Когда я пела что-то из репертуара Высоцкого, клянусь, мне подрыкивали в такт, я чувствовала это ладонью. Это было чертовски забавно и отвлекало от плохих мыслей.

Рано отчаиваться.

Ближе к ночи в палату вновь вернулись родители Ричарда. У меня в руках тут же появилась чашка с бульоном, в то время как отец Ричарда переворачивал тяжелое тело сына на живот, приговаривая:

– Залежался ты совсем, скоро до пролежней дойдет, – словно ругал маленького ребенка, а после, подумав, веско припечатал: – Лентяй!

– Выпила? – Рамона забрала чашку и, взяв меня за руку, потянула в сторону выхода. – Пойдем-ка умоемся, детка. Прогуляемся, пока мужчины проверяют Ричарда, а то засиделась совсем.

Вернулись мы в палату спустя час, перекусив, справив обычные потребности организма и прогулявшись вокруг госпиталя, изрядно продрогнув. Зато мысли встали на место.

– Все идет гораздо лучше, чем я мог надеяться, – целитель Курт ободрительно похлопал Рауля по плечу. – А, вот и Лиза. Силу вливать пробовали? – Я отрицательно мотнула головой, вновь устраиваясь на стуле подле кровати. – Пробуйте. Ну же, прямо сейчас.

И я повиновалась. Слегка с опаской, переживая, что могу сделать лишь хуже. Шутка ли, очередной вид влияния на Ричарда. Не хватало только нового конфликта. Но, к удивлению, все прошло… спокойно.

– Теперь можете понемногу, по капельке в минуту вливать в него сырую силу, – Курт кивнул, проверив результат. – Я удивлен, но вашу силу организм воспринимает и усваивает. Только это невозможно, если связь односторонняя.

– Они истинные, что удивительного? – Рамона погладила сына по волосам. – Его зверь стал сильнее, моя медведица это отчетливо чувствует. Возможно, и связь укрепилась? Лиза, не припомнишь, может, ты сегодня испытывала какие-нибудь странные ощущения?

Я задумалась лишь на секунду.

– Утром… почувствовала сильную боль вот тут, – показала рукой на солнечное сплетение, – и задыхалась без видимых причин. Потом и вовсе потеряла сознание.

Такое чувство, что это было не утром, а очень-очень давно. Но для Курта и Рауля, оказалось, это имело огромное значение, так что не прошло и получаса, как в палате оказались Сайтон и его помощники.

– Лиза, мы думаем, что ты взяла на себя часть боли Ричарда. Именно в солнечное сплетение попало проклятие, а с дыханием могли возникнуть проблемы, когда его придавило кувалдой.

– Но как такое возможно?

– Пока точно не скажу, но по закону сохранения сила не могла просто раствориться в воздухе. Тем более что Ричард попал под удар столь разнородных энергий одномоментно. И если он до сих пор жив, то вполне вероятно, что он усвоил эту силу. Тогда слова Рамоны о том, что зверь стал сильнее, обретают смысл. А вместе с ним укрепилась и ваша связь.

– Это же замечательно! – мама Ричарда сияла, как новогодняя гирлянда, улыбаясь сквозь слезы. – Продолжай звать, Лиза, он тебя точно услышит! Зови сильно. Твоя любовь должна быть сильнее грез, и тогда Ричард вернется к нам.

И опять рука на бледной груди, капля силы, строчка из песни, капля силы, вторая строчка. Легче всего было под ритмичные тексты, которые я уже не напевала – шептала и сипела.

Курт вновь заглянул с отваром, это помогло.

– Мишка, прекращай лениться, – увещевала я, – я знаю, ты слышишь меня! Возвращай нам Ричарда, постарайся. Мы же без него пропадем оба. Тебя устраивает вот так валяться без движения? Помнишь, как хорошо мы резвились в снегу? Вот вернетесь оба, сходим посмотрим, может, речка встала? Ты был на зимней рыбалке? Это задачка под силу самым сильным. Ледяная прорубь не то же самое, что теплое море, кишащее рыбой.

Вспоминала, как здорово было на острове, какая вкусная была рыба. Обещала побегать по лесу и бог знает что ещё. Контраст между этим безжизненным телом и тем Ричардом из моих островных воспоминаний был так разителен, что, не выдержав тишины и отсутствия результата, я расплакалась.

А потом разозлилась. Да так, что руки задрожали, а голос буквально завибрировал от переполняющих эмоций.

– Сколько можно тебя уговаривать, сладкоежка ленивая, а ну возвращайся! – каждую фразу я сопровождала шлепком по груди Ричарда. – Разлегся, герой, бросил меня! Возвращайся сейчас же! А ты, Мишка? – переключилась я на более доступный объект. – Вот какой из тебя медведь? Да из тебя даже плюшевой ушастой чебурашки не выйдет, даром, что когти… коврик блохастый.

Я распалялась все сильнее и сильнее, от моих увесистых шлепков бледная кожа слегка порозовела. Мишка в ответ порыкивал, явно огрызаясь, а я ругалась и ругалась, не забывая с каждым шлепком вливать толику силы.

– Кролик вислоухий, а не зверь, «Ми-ми-ми», – дразнилась я, как Тута на Амирчика. – Вылезай и покажи, какой ты грозный!

В ответ была тишина.

Всплеск гнева вытянул из меня остаток сил, и я, устроившись на краю кровати, вытянулась вдоль бесчувственного Ричарда, обняв его за пояс и уткнувшись носом в шею.

– Возвращайся, Ричард. Обещаю, реальность лучше твоих фантазий, – прошептала я, оставляя на горячей коже влажную дорожку от слез.

А потом заснула.

На фоне стресса приснился кошмар. Меня, связанную, заточили в сильно натопленной парилке, на самых верхних полках, да еще тулупом укрыли. Я извивалась червем, чтобы скинуть с себя ненужный мех и сползли пониже, подальше от жара. Но вдруг все полки разрушились, и я кулем свалилась на пол, сильно ударив плечо.

Грохот стоял такой, что сон слетел моментально. Пробуждение было резким, как вдох после ныряния.