Впервые я видела его совсем рядом: странно, но вблизи он оказался меньше, чем выглядел издалека, к тому же глаза у него разбегались в разные стороны.

– Садись! – устало скомандовала Анна Жановна.

Одним глазом Крендель посмотрел на ряд у окна, другим – на ряд у стены, а сел на мой – средний, совсем близко.

– Новенькая? – спросил, повернув голову.

Я закивала и снова почувствовала, как чешутся от красноты щёки. Ни у кого в моей прежней школе не было таких загадочных глаз – даже не угадаешь, каким из них он на тебя смотрит.

– Будешь давать списывать, – сразу заявил мне Крендель и снова отвернулся.

А я поняла, что напрочь забыла весь алфавит…

– У меня двойка за диктант! – Крендель тряс перед моим носом своей тетрадью.

– Угу… и у меня…

– Зачем ты написала «бросился на утюг»? – Он тыкнул пальцем в краснючее исправление. – Видишь, как надо было: «бросился наутёк»!

– Вижу…

– Почему же ты разрешила мне списывать свой двоечный диктант?

Я пожала плечами, не зная, что и ответить. Мне было очень стыдно: Крендель так на меня надеялся и верил, а я подвела… Сама не знаю, как это получилось. Когда Крендель был рядом, со мной что-то непонятное творилось. Сначала я очень боялась, что он до меня дотронется. А потом стала бояться, что он никогда до меня не дотронется…

– Не стану больше у тебя списывать! – сказал он и вышел из класса, хлопнув дверью.

Я начала запихивать учебники и тетради в портфель, из глаз туда капали пузатые слёзы. И тут вдруг увидела катающуюся по дну шоколадку, которую мама дала мне этим утром, вытащила её из рюкзака и побежала за Кренделем. Он успел уже пройти весь коридор и был теперь у самой лестницы, болтал с какими-то незнакомыми пятиклассниками.

– Извини. – Я догнала его и протянула мировую шоколадку. – Я больше так не буду…

Взрослые мальчишки громко засмеялись, спускаясь вниз, но мне было всё равно.

– Катись отсюда! – гаркнул Крендель и побежал за ними.

Нет. Он так и не дотронулся до меня. И не взял шоколадку. Но я почувствовала, будто меня оттолкнули: лестница сама собой ушла из-под ног. Мир вдруг перевернулся и уже не был прежним…

Я всё лежала и смотрела вверх, где повис незнакомый мир, и вдруг из чужих лиц выпрыгнуло одно – необыкновенно знакомое, почти родное. Я попыталась вспомнить его имя… Как же тебя зовут?.. Почему-то в памяти завертелась кручёная булка… Крендель… Да, конечно, это был сам Слава Кренделев! Он что-то очень громко говорил мне в лоб, и я счастливо улыбалась ему. Он дотронулся до меня и даже взял из руки шоколадку. Пальцы его оказались тёплыми и сухими, даже шершавыми. Наверное, он забывал вытирать руки полотенцем после мытья. Моя мама всегда говорила насухо вытирать руки, иначе они обветрятся и покроются цыпками. А сегодня утром она, кажется, впервые в жизни забыла проверить, почистила ли я зубы. Заплетая тугую косу и чуть дёргая волосы дрожащей рукой, мама тихонько сказала мне в шею, так что стало тепло:

– Катя, знаешь, а у тебя скоро будет братик!..

До школы я понятия не имел, что бывают хорошие цифры, а бывают плохие. И гордая двойка с гнутой шеей нравилась мне даже больше пузатой пятёрки. Но с возрастом вкусы меняются, и вчера на уроке английского всё вдруг стало иным.

Училка, как обычно, вошла в класс и громко сказала:

– Хелоу, чилдрен!

Все закричали, и я закричал:

– Хелоу, тича!

Мы сели за парты. Англичанка сразу раздала всем листы с заданиями и сказала, что у нас будет контрольная работа. Я стал оглядываться – у кого же списать? Новенькой Романенко до сих пор не было на месте, Пирухин тупо пялился в окно, Шпица уже дремал, распластавшись по парте. Крендель взял листок двумя пальцами, будто это был использованный обрывок туалетной бумаги и присвистнул:

– Да ну вас-с! – Глаза его разлетелись: один глянул в окно, а другой на дверь. – С-скукота с-смертная!

На этот раз дверь понравилась ему больше. Крендель снова собрал глаза в кучку, взял портфель и спокойно вышел из класса, для уверенности хлопнув так, что вздрогнули все, кроме англичанки. И через секунду под закрытой дверью к нам прополз листок с контрольными заданиями. Кобылянская, ухахатываясь, подобрала его и отдала училке.

– Приступайте, – сонно сказала англичанка, даже не взглянув на дверь и на подобранный Мартой листок. – Осталось сорок минут.

Все задания в листке были написаны на английском – никакого уважения к российским ученикам! Потому ответы я решил писать на родном русском языке, не зря же меня этому научили. Пришло время применять знания. Неожиданно я так увлёкся, что мне даже понравилось это дело. Буквы выходили красивые, ровные, я был просто в писательском ударе! Слово за слово, вскоре весь листок с контрольной оказался исписан. Я огляделся – все ещё корпели над заданиями – вот дураки!

– Я всё сделал, – гордо поднял руку. – Можно сдавать?

– За десять минут справился? – без удивления спросила англичанка.

– Ага, тича!

– Ну, иди сюда, кид, тащи свой листо-ок, – зевнула она, – погляжу.

Я сдал контрольную самым первым и возвращался на место досрочно освобождённый, под завистливые взгляды одноклассников. Сел себе за парту и стал тихонько следить, как англичанка читает мои ответы. На её лице не было видно восторга, но это простительно: она всегда такая отмороженная – не помню, чтобы хоть однажды улыбнулась или разозлилась. Училка проверила всё до конца – ни одного исправления! – а потом разом черканула что-то и положила мой листок на край стола.

– Вы уже поставили оценку? – Мне не терпелось похвастаться перед всеми, кто ещё кряхтел мозгами над заданиями, своей заслуженной пятёркой.

– У-гу…

– Что? Что я заработал?

Англичанка ответила медленно и тягуче, пожёвывая язык:

– Ся-яткин – два!

– Как два?! Не может быть! Покажите!

Я сорвался с места и подскочил к учительскому столу.

Англичанка протянула мне раненый, рассечённый поперёк красным лист. Под перечёркнутой работой гордо выгибала шею, точно дразнилась, огромная двойка.

– Нет! Я не мог на двойку написать! У меня всё было правильно!

– Сяткин, умей признавать свои ошибки, – тихо и спокойно сказала англичанка.

И тут же я завизжал противным тонким голосом, какого у меня с детства не было. Я не мог понять, откуда взялся этот звук, только он совершенно не хотел кончаться. Не в силах закрыть рот, я всё тянул и тянул поросячье «и-и-и!». А сам смотрел вокруг, будто мне фильм ужасов показывают. Все стали затыкать уши. Димка Пирухин под парту залез и начал оттуда мне подвывать. Шпица за грудь схватился и по стулу сползает, а сам весь белый как зефир. Лишь англичанка сидит спокойно, точно приклеенная, даже глазами не шевелит. И тут мне пришлось закрыть рот, лишь на секунду, чтобы носом воздуха набрать. Но я не потратил это время зря: схватил с учительского стола листок с контрольной – и давай рвать его на мелкие кусочки. Пусть он никому не достанется, раз не заслужил пятёрку! А потом стал рассыпать обрывки по классу, очень уж хотелось, чтобы англичанка сказала хоть слово. Да ладно, фиг с ней, пусть молчит, лишь пошевелилась бы! Но она не шелохнулась, даже не моргнула, сидела себе, точно пришлёпнутая к стулу фотография. И опять у меня визг изнутри полез. Англичанка – ноль эмоций, – не было у неё кнопки ВКЛ! Кричал я, пока у меня опять воздух не закончился, но кнопку эту так и не нашёл. Может быть, у англичанки кнопка ВКЛ называется ON и на русский громкий клик не реагирует?..