Зыбкая грань сознания. Кажется, что может быть проще, отпустить все, последовать в зыбкое ничто. Писк приборов то становится тише, словно это комар вьется где-то неподалеку, то вновь начинает долбиться в голову, вызывая желание заткнуть уши, чтобы не слышать его.

Глаза закрыты. Так легче. Можно представить, что рядом нет никого, кроме противных пищащих приборов. Слишком тяжело видеть заплаканные глаза мамы, вмиг постаревшего отца. Можно попробовать уснуть, пока действует укол. Но так тяжело просыпаться потом от дикой боли и понимать, что все, прежняя жизнь закончилась.

Еще несколько дней назад были сборы, она – одна из кандидатов в олимпийскую сборную по спортивному фехтованию на саблях. Какое это было счастье, стать одной из первых, ведь до этого женщины соревновались только на рапирах и шпагах. И все. На спортивной карьере можно ставить крест. Ладно, остаться без ног, можно было продолжить с паралимпийцами. Но руку ей никто не вернет.

Нет, не плакать. Стиснуть зубы и перетерпеть. Сегодня рядом отец. Ее молодой папка за эти дни постарел лет на двадцать. Тихо, Ташка, тихо. Вот так, сосчитать до двадцати, медленно-медленно. Двадцать вдохов и выдохов. Успокаивайся.

Тихий скрип двери, шаги. Мама пришла. Значит папке скоро на работу. Медленно открыть глаза и нарочито бодро улыбнуться родителям.

– Наташенька, – мама присаживается на место отца, осторожно проводит ладонью по щеке. От ее пальцев пахнет дыней – ее любимый крем. – Как ты?

– Жива, – слово выдыхается с трудом. Подкатывает боль, не душевная, а физическая. Действие укола заканчивается.

– Девочка моя, – мама с трудом сдерживает слезы.

– Мам, пап, – говорить больно, но надо. – Обещайте мне одну вещь.

– Какую, доченька, – папа наклоняется над кроватью. Да, слишком тихо говорю, с расстояния и не расслышать, но громче нет сил.

– Сначала обещайте, – знаю, если дадут слово, то уже точно не нарушат его.

– Обещаю, милая, – да, в папе я не сомневалась.

– Все, что только попросишь, доченька, – мамочка, спасибо тебе за это обещание.

– Смотрите, вы обещали, – радостно улыбаюсь, скорее глазами, губы не хотят складываться в улыбку. – Я хочу братика и сестричку.

– Наташенька, – родители недоуменно переглядываются.

– Ма, па, вы обещали. Что бы со мной ни было, – так я буду спокойна, что они не останутся они, когда меня не будет.

– Хорошо, дочь, – твердо произносит папка, вглядываясь в мои глаза. Кажется, он уже понял, что будет дальше. Слишком пристален его взгляд. Наклоняется к моему уху, тихо шепчет, – Наташка, доченька, – голос дрожит. – И братика, и сестренку, и про тебя все-все им расскажу.

Целует осторожно, чтобы не задеть какой-нибудь шланг. Потом выпрямляется и отходит. А глаза блестят. Старается, чтобы мама не заметила.

Мама снова проводит рукой по волосам.

– Раз ты так этого хочешь, – силится улыбнуться.

– Очень, – тихо, но она поняла. Я всегда хотела братика или сестричку. Но сначала дома было плохо с деньгами, а потом мой спорт. Только последние полтора года, как мне шестнадцать исполнилось, стали одну отпускать.

– Поспи милая, – мама поправляет одеяло, осторожно целует.

Закрываю глаза. Да, теперь можно. Писк приборов становится все тише. Боль, начавшая усиливаться, отступает. Даже потерянные рука и ноги не болят, хотя им не важно, был укол или нет. Можно расслабиться, перестать бороться за каждый вздох, соскользнуть в долгожданный сон.

Приборы взорвались криком, по мониторам ползла прямая линия, а лицо девушки озаряла неожиданно счастливая улыбка.

– Спит, – мужчина в одеянии жреца отошел от узкой лавки, на которой вытянулась девушка лет восемнадцати-двадцати.

– Давно? – второй мужчина в кожаном доспехе с пришитыми к нему металлическими полосами и кольцами положил на край свободной лавки ножны с мечом, чтобы не мешали сидеть, но легко можно было схватить оружие в случае необходимости. Рядом, у стены, стоял с виду тяжелый щит.

– Да часа три как, – бросил взгляд в окно первый, потом подошел к шкафу, достал оттуда кружки и большую глиняную бутыль в оплетке.

Второй подошел к девушке и долго всматривался в бледное осунувшееся лицо. Худенькая, словно после тяжелой болезни. Венки просвечивают сквозь тонкую кожу. Тусклые русые волосы рассыпались по подушке. Под глазами залегли тени. В чем только душа держится? Словно насмешка богов над их молитвами о помощи.

– Просыпайся, – потряс он ее за плечо. Жрец только недовольно покачал головой.

Девушка вздрогнула. Несколько минут она лежала, словно к чему-то прислушиваясь, после чего осторожно села, словно не доверяя своему телу, и только потом открыла большие синие глаза.

– Вставай. Еда на столе, потом поговорим.

Девушка кивнула. Медленные, немного неуверенные движения удивили мужчину, как и то, что она не использовала правую руку. Девушка испуганно осмотрелась, стараясь понять, где находится. И чего испугалась, подумал воин, вроде ничего такого в помещении не было. Стол, лавка вдоль стены, скамья по другую сторону стола, пара сундуков да новомодный шкаф с утварью. В углу печка. Да много ли надо в сторожке привратника святилища. То, что есть, и так перебор. Вечером они будут в замке, а там и комнат куда больше, и посмотреть есть на что: гобелены, картины, еще бабкой да матерью принцессы и их фрейлинами шитые, мебель резная, росписи по стенам. Да еще от ушедших наследие – светильники магические, да водопровод и водоотвод, чего в городах да деревнях полтора века как не сыщешь. Вода холодная да горячая прямо в умывальни подаются, и по нужде на двор бегать не надо, али посуду специальную использовать. Тем временем глаза девушки расширились от удивления. Воин проследил за ее взглядом, но ничего, кроме своего щита и меча, не обнаружил.

– Где я? – наконец услышал он тихий, немного хриплый со сна голос.

– В Келурии, – мужчины удивились странности вопроса, ведь избранница богов должна все знать. Из какой глуши они ее вытащили?

– А где это? – новый вопрос озадачил еще больше.

– Это в Ватлорнесе, – воин начал терять терпение. Девушка словно издевалась над ними. Да сейчас любой обитатель этого мира, едва увидит жреца всеблагих богов, сразу поймет, куда его занесло.

– А ты кто? – новый вопрос был лишь немногим более логичен, чем предыдущие.

– Ричард, первый рыцарь принцессы Эллени, – мужчина изобразил поклон.

– Наташа, – кивнула в ответ она. На этот раз настала очередь мужчин задуматься. Больно странное имя было у посланной им богами.

– Вставай, – он протянул руку.

Девушка выпуталась из одеяла, и с удивлением посмотрела на свою руку, потом несколько раз сжала ее в кулак, сделала несколько жестов, в которых Ричард с удивлением узнал основные фехтовальные движения. Потом, замерла, словно пораженная какой-то догадкой, и резко отдернула одеяло, обнажая ноги в штанишках по колено. Сам рыцарь с удивлением рассматривал странное одеяние девушки, состоящее их уже помянутых светло-желтых штанишек и кофточки с коротким рукавом такого же цвета с изображением, отдаленно напоминавшим медведя, попутно отмечая необычайную худобу и болезненную бледность. Девушка же с не меньшим удивлением смотрела на свои ноги.

Убедившись в том, что ноги, как и рука, ей не приснились, Наташа села, и Ричард в последний момент успел подхватить ее на руки, прежде чем она встала на ледяной каменный пол. Мысленно помянув богов, столь странным образом отреагировавших на его просьбу, Ричард перенес девушку на лавку. На столе уже стоял котелок с похлебкой, деревянные миски и ложки, лежал хлеб.

Девушка с удивлением рассматривала и сам стол, и утварь. Когда, как ей показалось, никто не смотрит, она украдкой провела рукой по столешнице, потом ущипнула себя и помотала головой, а взгляд ее то выражал панику, то становился спокойным и немного мечтательным, то вновь отражал внутренние переживания и ужас. Мужчины лишь переглянулись. Непонятно, почему боги послали им столь странную защитницу, но выбора не было. Если эта девушка способна защитить принцессу, они сделают все от них зависящее, чтобы подготовить ее к этой миссии.