Допрос производился в январе 1756 года, в канцелярии тайных розыскных дел, в присутствии генерал-аншефа Александра Ивановича Шувалова. Приводим из обширных показаний Зубарева только то, что относится до Манштейна.
Зубарев винился: в прошлом 1755 году, после праздника Богоявления Господня, нанялся он у русских беглых купцов, живших в польской раскольничьей слободе Ветке, отвезти товары в Прусской Королевец[37]. Был он в пути недель шесть. По приезде в Королевец, вышел прогуляться на биржу. Тут подошел к нему прусский офицер и, померясь с ним ростом, говорил ему по-польски: «Я слышал от твоих товарищей, с которыми ты сюда приехал, что ты хочешь ехать в Мальтию, но ты не езди, а прими нашу службу». Зубарев отвечал: я в вашу службу идти не желаю. Офицер пригласил его в трактир и стал там расспрашивать, какой он человек, как его зовут и где он состоит на квартире? Зубарев сказал о себе всю правду. Офицер, записав его имя, стал вторично звать на службу, но Зубарев не согласился. Поутру, на другой день, пошел Зубарев поить лошадь и на дороге попался ему опять тот же офицер, с солдатами, взял его, привел на ротную съезжую и сказал капитану, будто он, Зубарев, нанялся в волонтеры за девяносто рублей. Зубарев не принял ни предложенных ему тут же денег, ни мундира. Его посадили под караул.
Перебывав у разных прусских властей, Зубарев очутился, наконец, в крепости, в доме фельдмаршала Ливонта[38]. В то время как фельдмаршал его расспрашивал, вошел незнакомый Зубареву офицер, принял участие в этих расспросах, а потом велел его отвести под караулом на гауптвахту, но через несколько часов приехал на гауптвахту сержант с лакеем и отвезли Зубарева в дом вышеозначенного офицера. На дому офицер расспрашивал его по-русски: «Скажись, пожалуй, какой ты человек?» Зубарев отвечал, что он подлинно купец. — «Поди-де ты служить в гвардии. Ты-де будешь честный человек (в почете), мы тебя произведем. Я-де тебя куплю у г. капитана и для того поедем мы с тобою к королю». Зубарев прожил у этого офицера трое суток в отведенных ему особенных покоях, обедал и ужинал за одним столом с офицером. Тот стал его опять уговаривать поступить в гвардию. После долгого колебания, Зубарев отвечал: «За волю-де вашу, я готов служить». Офицер сел в карету, Зубарева посадили в дорожную коляску, и под крепким присмотром, чтоб он не сбежал, повезли в Берлин. «И будучи в пути недели с две, оный офицер заехал незнамо в какой город и, по приезде в тот город, приехал во двор прямо к принцу Гольштинскому (а о том, что оный принц Гольштинский, сведал он, Зубарев, из разговоров людей означенного офицера). Оный офицер, будучи в покоях принца часов восемь, прислал за ним, Зубаревым, в нижние покои и велел привести в покои к принцу». У принца Гольштинского подвели его только под мирку, устроенную в сенях для измерения роста поступивших в гвардию[39]. На другой день вечером поехали они в Берлин. Пробыв там сутки, офицер повез его, Зубарева, в местечко Потсдам и, оставив в квартире своей, пошел к королю и пробыл там до вечера. К вечеру приехал незнамо с каким человеком и велел привести его, Зубарева. — «Знаешь ли ты этого господина?» — Зубарев отвечал, что не знает. — «Этот-де господин — принц, дядюшка родной Ивану Антоновичу, который был у вас императором, а вы-де присягали, да изменили. Вы изменники. Знавал ли ты его (Ивана Антоновича)? Он-де был одного году?» — Зубарев отвечал: мне знать его не почему, я был в Сибири. — Офицер говорил: «Я сам у вас в службе был при фон Минихе адъютантом. Я чаю ты слыхал про Манштейна? Я — Манштейн и служу ныне у его королевского величества генерал-адъютантом. Как тебе про меня не знать? Ведь ты был в гвардии. Вы-то свели Ивана Антоновича и его под арест взяли, а ты теперь купцом называешься ложно! Пожалуй, скажи правду: ты, конечно, был в лейб-компании? А буде не скажешь правду, так тебя будут здесь так мучить, что там в России ты таких мук не видал. Не один брат, ты, ваших-то вить здесь много и донские казаки к нам согласны. Смотри-де вот, как у вас служить верно можно, что Краснощеков был человек знатный, а ныне-де детей его обидели и мать их, лишась отечества своего, живет в Польше, а на место отца их определен Данило Ефремов. Поди ты к нам на службу, у нас пожалуют тебя королевским офицером. У вас же вот за веру, смотри как, мучат и сами жгутся, а у нас его королевское величество этого делать не изволит. И порядки лучше».
Зубарев, слыша от Манштейна означенные обнадеживания и опасаясь, чтобы и доподлинно не стали его мучить, сказал Манштейну, что он в России в службе был лейб-компанским гренадером и проигрался в карты и от того бежал; а ныне в службу его королевского величества идти готов. Манштейн говорил: «Ну, мы радуемся, что ты нас послушал, пожалуй, скажи истинную (правду), где ныне Иван Антонович держится?» — Зубарев отвечал: я, ей-ей, где он, не знаю, и ни от кого не слыхал.
Манштейн говорил: знаешь ли ты город Архангельской, а от него недалеко город Холмогоры, так тут-то Иван-от Антонович содержится. — Зубарев отвечал Манштейну: я про город Архангельской слыхал, только-де я в нем не бывал, и где он — не знаю. — Манштейн спросил его, Зубарева: а знаешь ли, где содержится фельдмаршал фон Миних? — Зубарев отвечал: я-де не знаю. — Манштейн сказал: он держится в Польше. Что вы думаете? Мы знаем о всех, где кто содержится.
И потом на другой и на третий день оный же Манштейн, при показанном же принце, говаривал ему, Зубареву: «Господин Зубарев, сделай эдакую милость и послужи за отечество свое: съезди ты в раскольнические слободы и уговори раскольников, чтоб они склонились к нам и чтоб быть на престоле Ивану Антоновичу; а мы, по их желанию, будем писать к патриарху, чтоб им посвятить епископа, ибо у нас был их один поп, да только он обманул нас и уехал. А как посвятим епископа, так он от себя своих попов по всем местам, где есть раскольники, разошлет, и они сделают бунт. А ты, пожалуй, сделай только то, что подай весть Ивану Антоновичу, а мы будущего 756 году, весною, пошлем туда к городу Архангельскому корабли под видом купечества».
Тут вошел один капитан. Манштейн стал рассказывать, что дядя Ивана Антоновича с этим капитаном в Архангельске раз были. Их там узнали и они насилу, через великие деньги, оттуда уехать могли. Капитан тот опять пойдет в Архангельск, так чтоб Зубарев мог узнать его там; Зубарев ехать согласился. Манштейн, по показанию Зубарева, заставил его писать, как его зовут, и отца, и мать, также и всю родню, для того, «что ежели ты нам в чем солжешь, то ты ни в какой земле не уйдешь». И он, Зубарев, написав своею рукою на трех листах, как чин свой — якобы он лейб-компании гренадер — имя, отчество и прозвание, так отца и мать свою, и где они жительство имеют, отдал тому Манштейну. И Манштейн говорил, что «вот как мы тебя отсюда отправим, так пошлет королевское величество в Варшаву к своему резиденту письмо, что как кто от раскольников в епископа выбран будет, тогда б он его, ни мало не мешкав, отправил в Потсдам, а чтоб от России не было причинено тем раскольникам, в выборе епископа, помешательства, так мы будем писать к князю Чарторижскому, чтоб он защищал».
Зубарев говорил Манштейну: «Статочное ли дело и князь Чарторижский сделает ли это, чтоб с Россией ссориться?»
Манштейн говорил: «А как нас он не послушает, то мы его местечко, которое поблизости нас, все разорим; да мы б и давно уже с Россиею зачали войну, да только нам жаль Ивана Антоновича, что его зашлют в Сибирь, и там уж его и сыскать будет трудно, и для того мы означенного 756 году, весною, не умешкав, пошлем того капитана, которого ты видел, к городу Архангельскому, чтоб он Ивана Антоновича и отца его, как можно, скрал. Да тут же (в Архангельске) держится и адъютант; да нам он не так нужен. А как мы Ивана Антоновича скрадем, то уже тогда через показанных епископов и старцев сделаем бунт, чтоб возвесть Ивана Антоновича на престол, ибо Иван Антонович старую веру любит; а как сделается бунт, то и мы тогда придем с нашею армиею к российской границе».
