Армия подошла к Очакову на пушечный выстрел, где кое-как расположилась лагерем, уже при наступлении ночи. Она увидела горевшее предместье, зажженное по приказанию коменданта.
11-го числа, утром, армия перенесла свой лагерь на местность между лиманом (так называют устье Днепра) и Черным морем. Фельдмаршал держал большой военный совет и было решено атаковать город со всевозможною силою до прибытия новых ожидаемых там подкреплений, или даже всей турецкой армии, собиравшейся при Бендерах для той же цели. Совет еще не кончился, как в десять часов утра неприятель вышел из крепости в числе 15 тыс. человек. Разделясь на два отряда, они подошли в одно время справа и слева армии; а как главная их сила находилась справа, где стояли донские казаки, то с целию удержать неприятелей против них был отряжен барон Левендаль с пикетами армии и несколькими полевыми орудиями. Огонь был сильный и продолжался около двух часов; но как неприятель лишился большого числа людей, то он принужден был отступить. С обеих сторон убито до 200 человек. Русские не потеряли ни одного офицера.
Когда фельдмаршал Миних собирался в поход, он в то же время отдал князю Трубецкому приказание спуститься с флотом, выстроенным в Брянске, по Днепру, нагрузив суда частью тяжелой артиллерии, боевыми снарядами в большом количестве, провизиею и всяким материалом, необходимым при производстве осады. Всего этого армия не могла бы взять с собою, будучи и так обременена огромным обозом. Но, по недостатку ли соображения, или доброй воле со стороны начальника, флот не подошел к устью Днепра в назначенный срок. Князь Трубецкой оправдывался тем, что флот часто был задерживаем противными ветрами и бурями; что на днепровских порогах вода была так мелка, что перевалить через них суда потребовало гораздо больше времени, нежели ожидали. Оттого, пришедши к Очакову, вместо того, чтобы найти гам флот, фельдмаршал удостоверился, что во всем нужном для ведения осады был недостаток: не было лесу ни для дров, ни для фашин; не было подножного корма на 8 лье кругом, так как неприятель все выжег, как я уже выше заметил. Лошадей граф решился приказать отвести в тяжелый обоз; всего более затруднял недостаток в лесе и в необходимых для осады материалах, которые должен был привезти флот. Но фельдмаршал полагал, что суда не замедлят подойти, и в этой надежде осада началась.
Удивительно, как мог Миних, при своем уме и дальновидности, вторично поручить такую важную экспедицию князю Трубецкому, который в прошлом году так худо выполнил данное ему поручение, и от лени, чтобы не сказать хуже, был причиною, что от недостатка в продовольствии погибла немалая доля армии. Другому на месте князя Трубецкого пришлось бы дорого поплатиться за такие ошибки, но Миних, который был к нему расположен, выручил его, и даже оказал ему большие услуги. В благодарность за эти благодеяния, этот же князь Трубецкой причинил ему много горя.
11-го числа, вечером, откомандированы 5000 землекопов, под охраной 5000 солдат, для возведения в ночное время пяти редутов и насыпей между Лиманом и Черным морем, чтобы они могли впоследствии служить контрвалационными линиями и прикрывать тыл траншеи. Ночь была месячная, к тому же короткая, а земля тверда как камень; так что, несмотря на все усилия войска, не было возможности отстроить хотя один редут до рассвета. Фельдмаршал желал, чтобы хотя средний редут был окончен, и для этого велел поставить сюда 2000 землекопов; когда же солнце взошло, то земли было раскопано не более как на два фута в глубину. В то же время турки открыли сильный огонь с вала на войска, находившиеся ближе чем на пушечный выстрел, что заставило фельдмаршала отозвать их обратно в лагерь. Бригадиру Ливену и полковнику Еропкину поручено было наблюдение за двумя редутами на крайнем конце правого крыла, близ Черного моря. Они нашли их готовыми с бруствером и рвом; приказав их исправить и окружить рогатками, они разместили тут свою команду. Это были городские сады, которые отделялись друг от друга достаточно глубокими рвами и земляными насыпями. Оба сада, или редута, занятые Ливеном и Еропкиным, находились на расстоянии пол выстрела пушечного от города, из чего можно было заключить, что неприятель сделает вылазку с этой стороны. На рассвете подошел сюда генерал Румянцев во главе пикетов правого крыла, с несколькими полевыми орудиями; в то же время пикетам остальной армии, гренадерским ротам и казакам дано приказание выстроиться впереди своего лагеря.
12-го числа, в шесть часов утра, передовые посты завязали между собою дело с большою храбростью с обеих сторон. Вся армия стала под ружье: одна половина полков с знаменами вышла по направлению к городу, а другая, под начальством принца Гессенского, осталась в лагере. (Принц Гессенский заболел в тот самый день, когда казаки взяли в плен первых неприятельских солдат и выздоровел уже по взятии Очакова.)
У неприятеля справа, в стороне лимана, находился ретраншемент, или выбитая дорога, в которую засели люди в большом числе, а слева он занял несколько тех садов, о которых я упомянул выше. Здесь он упорно отбивался, однако под конец его вытеснили, и он скрылся за палисадами. Русские тотчас же заняли эти посты и, под защитою этих же садов, подошли на ружейный выстрел к контрэскарпу. Огонь с обеих сторон продолжался с утра до наступления ночи.
Фельдмаршал приказал подвезти тяжелые орудия и мортиры, так как и полевую артиллерию; а когда нашелся удобный сад, то все это было в нем расставлено и не потребовалось устраивать ни батареи, ни платформы. Артиллерия действовала беспрерывно; днем в разных пунктах города вспыхивал пожар, но его тотчас гасили.
Ночью принялись за работу в траншее. Хотели по крайней мере устроить сообщение между садами, но твердость почвы противилась успеху. Нужно бы было двое суток времени на поправку парапета и устройство защиты от ядер. По особенному счастию, в этой работе не оказалось надобности. В продолжение всей ночи продолжалась пальба из пушек и мортир. За час до рассвета, 13-го числа, в середине города показался огонь; бомбами старались помешать, чтоб его не гасили. Это удалось. Пожар распространился и охватил, как ясно было видно, несколько улиц. Фельдмаршал захотел воспользоваться этим. Стоявший с дивизией своей в центре атаки и в ближайшем расстоянии от города генерал Кейт получил приказание подойти к гласису на ружейный выстрел и открыть беспрерывный огонь, чтобы выманить гарнизон на вал, держать его в тревоге и тем помешать ему тушить пожар. Кейт отвечал, что он стоит ближе, чем на ружейный выстрел от гласиса, что у него на теперешнем посту уже много людей побито и ранено ружейными выстрелами с вала. Немного погодя, пришло приказание от фельдмаршала поддерживать постоянный ружейный огонь против вала. Кейт повиновался. Не прошло пяти минут, как велено ему выйти из редут и стрелять с открытой местности. Кейт немедленно исполнил приказание, но в то же время представлял, что этот маневр причинит только бесполезную потерю людей. Едва люди очутились впереди редута, как фельдмаршал снова прислал своего адъютанта сказать, что он, фельдмаршал, да генералы Румянцев и Бирон со своими гвардейцами подвинулись с правым крылом до гласиса, почему он надеется, что и генерал Кейт последует их примеру. Такое же приказание получил и Левендаль, стоявший с левым крылом и артиллериею шагах во сто позади центра. Он примкнул к Кейту, и оба они направились к городу. Подойдя к гласису, войска наткнулись на первый ров, футов в 12 ширины; нельзя было перелезть через него, за недостатком всего нужного для штурма и для перехода; тем не менее они простояли тут около двух часов, под сильнейшим огнем, не отступая ни на шаг, а беспрестанно отыскивая, где бы можно пройти. Некоторые успели и перелезть через передний ров, но это не могло заставить город сдаться. Наконец, видя, что нельзя ни пройти через передний ров, ни засесть в прикрытом пути, войско обратилось назад в большом замешательстве и возвратилось в сады или редуты, которые оно занимало прошлую ночь. В то же время несколько сотен турок вышли из города в погоню за отступающими и побили многих, особенно раненых, которые не в силах были поспешно уйти. Если б сераскир и комендант крепости догадались сделать вылазку с гарнизоном, то они разбили бы совершенно русскую армию, и заставили бы ее, сняв осаду, возвратиться в Россию.
