Дрю гордился своими крепкими нервами. В Полицейской академии их приучали справляться со стрессом, не теряя невозмутимости. Умение владеть собой было обязательным условием завершения учебы. Но до вечера этой пятницы, 6 февраля 1981 года, до того момента, как сестра его невесты подошла к столику в пабе «Ратскеллер» в Хантингтон-Бич и выпалила на одном дыхании: «Дрю, позвони своей маме», ему и в голову не приходило, что эти навыки – умение молчать и смотреть вперед, когда все вокруг в страхе таращат глаза и визжат, – понадобятся ему так скоро и так близко от дома.
Дэвид и Мануэла жили в доме номер 35 по улице Коламбус – одноэтажном типовом доме в новом жилом районе Ирвайна, Нортвуде. Словно одно из щупалец пригорода, этот район тянулся по прежней территории старого ранчо Ирвайн. На его окраинах еще преобладали апельсиновые плантации, и проникшие сюда бетон и асфальт граничили с безукоризненно ровными рядами деревьев, упаковочным цехом, общежитиями для сборщиков фруктов. О будущем меняющегося ландшафта свидетельствовали звуки: в реве бетономешалок тонул шум тракторов, которых становилось все меньше.
Конвейерный характер преображения Нортвуда маскировала атмосфера достоинства. Ряды высоких эвкалиптов, посаженных фермерами в 1940-х годах для защиты от суровых ветров со стороны Санта-Аны, не выкорчевали, а предназначили для иных целей. Застройщики воспользовались деревьями, чтобы разделить автомагистрали и отгородить от них микрорайоны. Жилой комплекс, где жили Дэвид и Мануэла, назывался Шейди-Холлоу и включал 137 домов с четырьмя вариантами планировки. Супруги выбрали планировку 6014 – «Ива»: три спальни, площадь 1523 квадратных фута. В конце 1979 года, когда дом был достроен, они переехали туда.
По мнению Дрю, дом выглядел очень по-взрослому, хоть Дэвид и Мануэла были всего на пять лет старше его. Прежде всего, он был совершенно новый. Кухонные шкафчики блистали новизной, внутри холодильника пахло пластиком. И места здесь хватало. Дрю и Дэвид выросли в доме примерно такой же площади, но в нем ютились семеро жильцов, которым приходилось в раздражении дожидаться своей очереди принять душ и сталкиваться локтями за обеденным столом. В одной из трех спален дома Дэвид и Мануэла хранили велосипеды, в другой Дэвид держал свою гитару.
Дрю старался не обращать внимания на уколы зависти, но правда заключалась в том, что он действительно завидовал старшему брату. Дэвид и Мануэла, женатые уже пять лет, оба имели работу и стабильный заработок. Она оформляла кредиты в «Первом банке Калифорнии», он занимался продажами в отделе импорта одного из дилерских центров «Мерседес-Бенц». Стремления, свойственные среднему классу, сплотили их. Они подолгу обсуждали, стоит ли мостить двор перед домом кирпичом или где лучше искать качественные восточные ковры. Дом номер 35 по улице Коламбус представлял собой только контур, который еще требовалось заполнить. В его пустоте содержалось обещание. По сравнению с ними Дрю чувствовал себя неопытным и неимущим.
После первого визита в дом родственников Дрю редко бывал там. Причина заключалась не столько в зависти или обиде, сколько в недовольстве. Мануэле, единственному ребенку в семье эмигрантов из Германии, была свойственна резкость, которая порой озадачивала. В «Первом банке Калифорнии» знали о ее способности напрямик заявить кому-нибудь, что ему не мешает подстричься, или указать на чужие просчеты. Ошибки своих коллег она заносила в список, который вела на немецком. Мануэла была тоненькой и миловидной, с высокими скулами и грудными имплантами: она сделала операцию после свадьбы, так как не отличалась пышными формами, а Дэвид, как она объяснила одной из коллег, неприязненно пожимая плечами, по-видимому, предпочитал большую грудь. Новой грудью Мануэла не хвасталась. Наоборот, предпочитала носить водолазки и складывать руки на груди, словно в ожидании схватки.
Дрю видел, что эти отношения устраивают его брата, человека замкнутого и нерешительного, который предпочитал говорить не прямо, а недомолвками. Но слишком уж часто Дрю уходил из этого дома подавленный: сменяющие одна другую обиды Мануэлы словно устраивали короткое замыкание в каждой комнате, куда она входила.
В начале февраля 1981 года Дрю услышал от кого-то из родных, что Дэвид нездоров и лежит в больнице, но не планировал навещать брата, с которым не виделся уже довольно долго. В понедельник, 2 февраля, Мануэла отвезла Дэвида в больницу общины Санта-Аны и Тастина, где ему поставили диагноз: острая гастроинтестинальная вирусная инфекция. Несколько последующих вечеров Мануэла придерживалась одинакового распорядка: сначала ужинала у своих родителей, затем отправлялась в больничную палату номер 320 проведать Дэвида. Каждый день они общались по телефону. Ближе к полудню в пятницу Дэвид позвонил в банк, где работала Мануэла, но узнал от ее коллег, что на работу она не явилась. Дэвид попытался дозвониться ей домой, слушал гудки и удивлялся: их автоответчик всегда включался после третьего гудка, обращаться с ним Мануэла не умела, значит, и отключить не могла. Тогда Дэвид позвонил ее матери, Рут, которая согласилась съездить к ним домой и проведать дочь. Не дождавшись, когда ей откроют дверь, мать отперла ее своим ключом и вошла в дом. А через пару минут близкий друг семьи Рон Шарп[8] был вызван туда же истерическим звонком Рут.
– Как только я посмотрел влево, я увидел ее раскинутые вот так руки и кровь по всей стене, – рассказывал детективам Шарп. – Но я никак не мог сообразить, как кровь попала на стену с того места, где она лежала. – В комнату он заглянул всего лишь один раз.
Мануэла лежала на постели лицом вниз. Она была одета в коричневый велюровый халат и частично закутана в спальный мешок, в котором иногда спала, когда зябла. Вокруг ее запястий и щиколоток виднелись красные следы от веревок, которыми ее вначале связали. Большая отвертка валялась на бетонном полу патио в двух шагах от раздвижной застекленной задней двери. Замок на двери был взломан.
Девятнадцатидюймовый телевизор вытащили из дома в юго-западный угол заднего двора, к высокому дощатому забору. Угол забора слегка разошелся, словно кто-то ударился о него или повис на нем всей тяжестью. При обследовании места преступления были замечены отпечатки подошв с рисунком в виде кружков как перед домом, так и за ним, а также на крышке газового счетчика с восточной стороны дома.
Первой из странностей, замеченных следователями, стало то, что единственным светом в спальне был тот, что проникал в нее из ванной. Об этом спросили Дэвида. Он находился в доме родителей Мануэлы, где собрались родные и друзья, скорбя и утешая друг друга. Следователи заметили, что Дэвид выглядит потрясенным и растерянным, от горя у него путались мысли. Отвечая на вопросы, он сбивался и резко менял тему. Вопрос о свете озадачил его.
– А где лампа? – спросил он.
Лампа с квадратной подставкой и хромированным круглым металлическим абажуром исчезла со стереоколонки, стоящей слева от кровати. Ее отсутствие позволило полиции предположить, каким именно тяжелым предметом, как дубинкой, Мануэлу забили насмерть.
Дэвида спросили, известно ли ему, почему из автоответчика пропала пленка. Он растерялся. Покачал головой. Можно предположить только, сказал он полицейским, что на автоответчик записался голос того, кто убил Мануэлу.
Все это выглядело очень странно. Особенно для Ирвайна, где преступления были редкостью. И это показалось странным полицейским Ирвайна: кое-кто из них счел все это инсценировкой. Пропало несколько ювелирных украшений, телевизор вытащили во двор. Но какой взломщик забывает на месте преступления отвертку? Может быть, Мануэла знала убийцу? Ее муж ночевал в больнице. Она позвала к себе знакомого. Вспыхнула ссора, он вытащил из автоответчика пленку, зная, что на ней его голос, взломал замок на раздвижной двери, а затем, в качестве последнего штриха, оставил там же отвертку.
