Лор Сан Текка внимательно рассматривал её, прикрыв глаза.

— Нет необходимости в том, чтобы архиепископ аннулировал брак, если брак является недействительным ab initio. — Он пересёк каменный пол, приближаясь к алтарю. Рей вздрогнула. — Вы дали согласие выйти замуж за мельника? Ваше духовное согласие?

Воцарилась долгая тишина. Бен вскочил на ноги, как будто он был в ярости от того, что Сан Текка уступает Рей, а не ему.

— Нет, — прошептала Рей. Она не согласилась духовно. Она дала своё согласие по необходимости, но душа её иссохла, когда она произнесла эти слова.

Сан Текка вздохнул. Он не казался удивлённым. Репутация Ункара Платта была такова, что даже он, избавленный от сплетен и ссор деревенской жизни, знал это. Мужчина оглянулся на Бена, который, казалось, испытал странное облегчение.

— И вы согласны на это?

Было ясно, что имел в виду Сан Текка. Он знал, чего хочет барон — это не секрет, — но он хотел знать, чего хочет она. Рей думала о свободе — около ста одного дня — и о тёплых руках барона на её обнажённой коже. Её тонкий голос был полон стыда, когда она выдохнула:

— Да.

Священник глубоко вздохнул. Он нежно коснулся её макушки, словно благословляя.

— Тогда я одобряю это. Да помилует Бог твою душу.

***

Неожиданный экстаз от разрыва её законных связей с Ункаром Платтом продлился недолго. Рей была бесцеремонно брошена на круп лошади, и на рассвете они скрылись из деревни. Держась обеими руками за пояс барона, девушка чувствовала себя свободной, как ястреб, парящий в небе. По дороге в Йорк они никого не встретили. В течение прекрасного отрезка времени Рей чувствовала, что в Англии не осталось ни единой души.

В одном Йорке было больше душ, чем Рей могла себе представить. Окружённый стеной город был громче и оживлённее, чем любое фантастическое место, о котором Рей мечтала в одинокие тоскливые ночи. Девушка сидела в седле, неловко сжимая поводья белыми пальцами, а барон вёл свою лошадь по узким, заполненным грязью и экскрементами улицам.

Для Рей было небольшим утешением то, что никто из людей, мимо которых они проезжали — нищие, продавцы фруктов, студенты, негодяи — не смотрели на неё с любопытством или суеверным страхом. Она была бы изгоем в Альдераане. Один тяжёлый день изнуряющей езды — и она уже была незнакомкой.

Деревянный забор и каменный дом в Йорке примыкали к собору. Высокий и узкий, он возвышался через мощёную площадь от дома гильдии. Это было неправильно — находиться в тени Церкви Божьей, живя при этом в отвратительном грехе. На мгновение Рей забеспокоилась о том, что её привезли в публичный дом.

Бен протянул поводья конюху и выжидательно вытянул руки. С некоторой неохотой Рей соскользнула в них с дрожащего, загнанного зверя. Её ноги тряслись, как от нервов, так и от усталости.

— Это гостиница?

— Это дом члена гильдии. — Бен шагнул к двери. — Теперь он свободный человек, но служил моему отцу много лет.

— Он — свободный человек? — повторила Рей, чувствуя толчок в животе. Она пыталась сохранить невозмутимое выражение лица.

— Он выковал доспехи, которые спасли жизнь моему отцу, — объяснил Бен. Подняв свой огромный кулак, барон гулко постучал в дубовую дверь. Дверь открыл крупный мужчина — крупнее, чем барон. Они разговаривали тихими голосами.

Рей не могла не смотреть на кузнеца с негодованием. Старый барон оказал ему неслыханную милость из благодарности или любви. Теперь Бен был бароном. Он мог освободить её, но он не захотел. Он намеревался держать её при себе. Это было гораздо более терпимое и приятное рабство чем то, к которому она привыкла, но тем не менее это было рабство.

Взмахнув пальцами, барон жестом приказал ей следовать за ним в дом кузнеца. Рей беспомощно подчинилась. Она могла бы бежать и попытаться ускользнуть от него на год и день. Она этого не сделала. Она не знала ни души в Йорке. Она знала его. Она знала его всю свою жизнь.

Шаткая лестница была невероятно скрипучей. Рей задавалась вопросом, предупредит ли шум, который они поднимали, каждого жителя дома — кузнеца и его ученика на нижнем этаже, а жену кузнеца на втором о том, что они собираются на третий этаж, чтобы совершать нечестивые вещи.

— Я снимаю комнату за два шиллинга в неделю, — объяснил Бен, закрывая за собой дверь. — И ты тоже.

Ощутив необоснованную злость, Рей вспыхнула. Она полагала, что он должен обращаться с ней, как со шлюхой, — она отдала своё тело, чтобы получить свободу, которая была милее, чем золотые или серебряные монеты — но это шло вразрез с теми глупыми романтичными словами, которые Бен произнёс в доме Ункара перед ревущим огнём.

Бен, казалось, не заметил её сердито задранного подбородка. Подойдя к окну, он распахнул ставни, ненадолго ослепив девушку ярким светом. Стоя у окна, барон начал расстёгивать камзол, ни капли не стесняясь. Он кивнул на низкую, неровную кровать в углу маленькой, тусклой комнаты.

— Ещё рано, но я хочу, чтобы ты лежала в постели.

Рей поднялась во весь рост.

— Вы — не Барон Йорка!

Бен остановился, распахнув камзол до пояса. Мгновение он выглядел донельзя удивлённым, а затем удивление медленно сошло на нет. Мужчина вальяжно подошёл к Рей, снял перчатки и бросил их на пол.

— Я барон, куда бы я ни пошёл, милая.

— Так что же я здесь делаю? — Рей стояла на своём.

— Моя госпожа, — сказал он прямо, касаясь её щеки тыльной стороной пальцев, на его лице была написана невыразимая тоска. Его голос упал на октаву, словно растеряв всю надменность, с которой он велел Рей лечь на кровать. Барон умолял. — Ты не ляжешь со мной в постель, пока я не вернусь в Альдераан?

Рей тяжело сглотнула. По низу живота разливалась тяжесть и странное тепло, несмотря на нервное биение пульса. Она задалась вопросом — была ли его мольба всего лишь иллюзией — была ли она не более свободна отказать ему здесь, чем в Альдераане. — Снимай сапоги и камзол.

Её любовник сделал, как она велела, заодно скинув с себя всю одежду. Голый, он был бледен и широк, как берёза. Мясистый орган между его ног был ещё более пугающим, когда он не был прикрыт слоями ткани — багрово-красный и с прожилками. Даже огромная ладонь Бена казалась карликовой, когда он протянул её, стоя перед Рей без капли стыда или смущения.

Он увидел её широко раскрытые глаза, и начал:

— Диковинная вещица висит на бедре человека, под плащом его хозяина…

Рей очаровательно залилась краской.

— Это грубо.

Барон легкомысленно продолжал, всё еще поглаживая свою «вещицу»:

— Он хочет ткнуться головкой своей висячей штуковины в то знакомое отверстие соответствующей длины, которое он часто заполнял раньше.

Рей прикрыла рот рукой, невольно рассмеявшись.

— Это не чувствуется соответствующей длиной.

— На этот раз вы познакомитесь поближе! — Бен прижал её к кровати, его член ткнулся в её живот сквозь растрёпанные пыльные юбки. В его глазах появился озорной блеск, когда он играл со шнурками её рубашки. — Мне что, предлагается искать твою киску под всеми этими юбками?!

Рей покраснела сильнее, задаваясь вопросом, привыкнет ли она когда-нибудь к этому. Надменно и храбро, как только могла, она выдохнула:

— Отпусти меня!

— Я не умею раздевать женщин, — пробормотал Бен, теребя шнурки. — Я бы предпочел порвать это.

— Не надо, другого у меня нет.

Бен прильнул губами к тонкой шее девушки, касаясь прямо мочки уха. — Теперь ты моя любовница, а не жена другого мужчины. Я куплю тебе другую одежду.

На этот раз Рей поверила его обещанию. Балахон упал на пол, и Бен стащил с неё рубашку, безжалостно скомкав её. Он жадно усмехнулся, увидев бледную кожу живота девушки, всё ещё немытую — на её коже ещё блестело его подсохшее семя.

— Ложись на спину, упрямая девчонка!

Соломенный матрас громко захрустел, когда Рей села на него. На мгновение она задумалась, почему же так охотно, так бессмысленно раздвигает ноги. Затем она поняла, что так же иррационально, как его забавляла её строптивость, ей нравилось его дразнить. Это напомнило ей о том, как он дёргал её за волосы в детстве, высовывая язык, когда она заливалась слезами.