— Джастин, прекрати, — смеялась прекрасная леди, прикрывая рот рукой, стараясь не шуметь, пока высокий блондин страстно целовал её шею, запускаю свою большую руку под шёлковый подол алого платья.

— Я не могу остановиться, — страстно выдохнул тот, припадая к упругой груди, одаряя её своими поцелуями, — как ты можешь быть такой холодной, я же завтра отплываю, мы не сможем видеться какое-то время, — напомнил он, глядя в её полыхающие желанием глаза. — Пока твой муж пошёл пить бренди со своими компаньонами, будь со мной, — шептал блондин в самые губы хозяйки дома, сплетаясь с её языком, снова и снова срывая тихие стоны.

— Джастин, не здесь, — страстно выдохнула она, изгибаясь в спине от его нежных поцелуев, — мы можем разбудить Руки, пошли в гостевую комнату, — предложила она и побежала по коридору с незнакомцем.

Глаза Руки распахнулись, ноги и руки судорожно дрожали, перед глазами так и застыло это довольное выражение лица, с которым она смотрела на чужого человека, позволяя прикасаться к себе, чувствовать тепло её тела и не выдержав, он закрыл лицо руками и побежал на свою кровать, прячась под одеяло, пытаясь забыть всё, что невольно увидел, этот дьявольский блеск в её глазах и главное то, что она предпочла его этому незнакомцу.

«Почему, почему она так поступила?» — думал про себя он, прижимая к себе пуховую подушку, постепенно сжимаясь калачиком, как будто в комнате гулял холодный ветер, и мороз по коже пробегал вновь и вновь, навивая ту самую дрожь. «Она же обещала мне, неужели мир такой?» — сквозь слёзы спрашивал Руки сам себя, пока рассвет не проблеснул на горизонте, разнося по равнинам свои красные лучи весеннего солнца, и измученные серые глаза всё же сомкнулись, даруя усталому детскому телу долгожданный сон, в котором уже никогда не будет тех сладких, невинных грёз.

***

Жизнь — сложная штука и порой проще смириться и течь по течению, не задумываясь о том, что было в прошлом или ждёт в будущем. Есть день настоящий и новый день может перевернуть всё, что было когда-то, перечеркнуть всё светлое и хорошее, открывая путь во взрослую жизнь.

— Юный господин, пора просыпаться, уже восемь, — как всегда начала будить горничная, распахивая плотные шторы детской комнаты Руки, насыщая её холодным светом, но ответа не последовало и, улыбнувшись на маленькую прихоть такого милого создания, женщина вышла за чаем. — Мой господин, просыпайтесь, чай уже готов, — сказала она, заходя в комнату с серебряным подносом, на котором стоял горячий чайничек с чаем, его любимые рогалики и персиковый джем, который для него каждое утро намазывали на воздушную, ароматную выпечку.

Понимая, что она не отстанет, Руки нехотя поднялся с кровати, потирая свои распухшие глаза, и прокашлявшись начал отдавать приказы.

— Дай мне халат, — грубо сказал он, вытягивая свои босые ноги, на которых должны были быть уже тёплые тапки. — Чего копаешься, я замёрз! — возмутился он, метнув в горничную свой недовольный взгляд.

— Кто-то сегодня не в духе, — посмеялась женщина, добродушно надевая меховые тапочки на маленькие ножки своего господина и накидывая на его плечи бархатный халат.

«Как ты смеешь усмехаться надо мной, деревенщина?!» — вспылил про себя Руки и прищурил свои глаза.

— Не сотрясай воздух, и налей мне чая, — грозно приказал он, отмахиваясь от заботливых рук пухлой горничной.

— Слушаюсь, — чётко сказала она, не понимая, что произошло с этим ребёнком. Избалованным он был всегда, но сегодня была какая-то ненависть в его голосе, поведении и даже взгляде, от которого мурашки начинали бегать по телу.

Руки гордо сел в своё кресло и закинув ногу на ногу, стал наблюдать, как для него разливают чай. Кисти женщины начали трястись, она всеми фибрами своего тела чувствовала этот испытывающий взгляд, не понимая, в чём она провинилась или где подвох, но, наконец, чай дошёл до краёв, и она смогла передать ароматный напиток своему господину, поскорее убегая от его взора.

Простыни стали взмывать вверх, одеяла и подушки в мгновении ложились на большую кровать, создавая ровную гладь изысканных тканей, успокаивая натянутые как струны нервы женщины, пока гордыня юного господина вновь не разыгралась.

— Этот чай ужасен! — возмутился он и со злости ударил по чайнику. Кипяток вместе с развернувшимися чайными листами полетел в сторону горничной, обливая её пухлые ноги, и почувствовав резкую боль, она запрыгала, бросая белоснежные подушки, пока осколки не привели её в чувства.

— Не беспокойтесь, господин, я всё уберу, — засуетилась она, замечая всё тот же взор серых глаз, но только она отвернулась, как самодовольная улыбка искривила его губы.

— Естественно, ты всё уберёшь, — заявил Руки и направился в её сторону, — это же твоя работа, не так ли? — ехидно спросил он, наступая на пухлую руку, с силой прижимая её к пёстрому ковру. Округлое лицо женщины искривилось, еле сдерживая крик, пока мальчик втаптывал фарфоровые осколки в её ладонь, вдавливая их всё сильнее.

— Вы, как всегда, правы, милорд, — еле выдавила она не в силах сдержать слёзы, которые уже сами катились по её щекам.

— Запомни, именно так ты должна разговаривать с человеком, который выше тебя по праву рождения, и даже не смей поднимать на меня своих бесстыжих глаз, — важно проговорил Руки, ослабляя свой натиск, вновь присаживаясь в кресло, довольно поглядывая на согнувшуюся на коленях женщину. — Отныне, ты будешь приносить по утрам кофе и даже не смей туда добавлять молоко или сахар, всё поняла, не слышу?

— Да, господин, — заикаясь, ответила она, понимая, что слёзы уже захватили всё её тело.

— Скройся с глаз моих, позже приберёшь, — брезгливо приказал он, не желая смотреть на её раскрасневшееся лицо, на котором уже не так были видны следы боли, а скорее следы жалости к себе, которые так раздражали сегодня его. Он себя не жалел и не собирался больше жалеть никого.

***

С того дня прошло восемь лет, мальчик стал юношей, красивым и сильным, но также жестоким и гордым.

Каждый его день на протяжении всех этих лет был наполнен обязанностями дворянина — танцы, верховая езда, фехтование, изучение языков и истории, экономики и политики, всё с чем он мог столкнуться в этой жизни подлежало тщательному изучению, книги это единственное что отныне увлекало его. Отец прикладывал массу усилий, чтобы сделать из сына достойного аристократа, но по-прежнему не замечал того, что делается у него под носом — любимая жена обманывала его своей слащавой улыбкой, сын жестко издевался над прислугой, а те молчали, боясь за свои семьи, ведь один вид его серых глаз вгонял в дрожь.

Так и сегодня все собрались на кухне, решая кто отправится будить юного господина, получать ожоги и тихое презрение во всём его взгляде. Но прошло уже пятнадцать минут, и никто так и не решался подняться наверх с чашечкой кофе и свежими тостами с маслом.

— Нужно решить, кто пойдёт, время идёт, если мы протянем, то потом достанется всем, — напомнил дворецкий, призывая смелых, но все только опустили глаза. Мужчина пойти не мог, Руки не любил запах пота по утрам, да и предпочитал смотреть на унижения слабых.

— Я пойду, — согласилась молодая особа, которая только на днях поступила в служение семьи Руки.

— Моммо, нет, я не позволю тебе, — возмутилась бывшая горничная Руки. — Посмотри на мои руки и ноги, они все в шрамах, не было и дня без ожогов, ран и ссадин, этот мальчик монстр, тебе нельзя ходить к нему, будет лучше, если он вообще тебя не увидит, так что оставайся на кухне.

— Нет, я всё решила, вы все слишком напуганы, кто-то должен усмирить этого зверя иначе скоро никто из вас не сможет работать, тогда, как вы будете кормить своих детей? — уверенно спросила она, устремляя на окружающих свои карие глаза. — Я не боюсь его, может, это наш шанс, — улыбаясь, сказала девушка восемнадцати лет, энергично заделывая свои длинные каштановые волосы и аккуратно взяв серебряный поднос, покинула кухню.

— Будь осторожнее, дитя, — пожелала ей горничная и, расплакавшись, закрыла своё лицо руками.