Май придержала шаг, два и вот, улыбаясь, глядя на спины друзей, идущих ровной цепочкой, отдалилась. Мистера Фултона покачивало из стороны в сторону, не сильно, но временами очень заметно. Он радостно возложил руку Аяко на свой локтевой сгиб, и часто похлопывая по её руке, говорил и говорил. Джон недосмотрел и сам очутился в эксплуатации этого и на трезвую голову болтливого мужчины средних лет. Он ухватился за Брауна и, покачивая их то и дело, смешил Май, напоминая этой походкой, игру волн в океане.

Слыша краем уха, и толикой своих знаний понимая, Май узнала, что сорока годовалый ребёнок рассказывает о жене, которая ныне - жена бывшая, уехавшая в город; о своей пашне, овцах и шерсти - как, в какое время и чем их надо стричь, говорил, что этим занимался ещё его дед и поэтому он не оставил своего дела и дома, позволив супруге жить в тесной городской квартирке, на которую сам же дал ей очень приличную сумму, как он говорил: тратить здесь не на что, а воровать не кому, посему жизнь в деревне по-своему неповторима, до безобразия безопасна, монотонна, но трогательна до беспамятства, даже дождь, в отличие от того, что шёл в городе, здесь не навевал скуки, он придавал Англии той тоскливой романтичности, о которой можно часто встретить ладный сказ.

Восприятие обострилось! Не меньше полугода прошло с тех пор, как Май ощущала нечто подобное… Пробирающий до костей холод… Это произошло возле дома, стоящего, как и у миссис Аддерли под горой. Жерди, использованные для забора, покосились, некоторые у земли подгнили и выпали из общей массы. На зелёных дверях не висело венков, да и сад под окнами запустел и те два одиноких этажа под обросшей мхом крышей, не сулили ничего доброго. Май обернулась…

В эту минуту, внезапного эмоционального всплеска, ей почудилось, что кто-то или что-то наблюдает за ней. Она недоверчиво всмотрелась в тень, в густую зелень облепивших чей-то пустующий дом морозостойких лиан и, прищурившись, дёрнулась всем своим не шибко склонным к полноте телом. В этих зарослях кто-то притаился, затем, как бы нарочно, пошевелился и снова замер. Сердце Таниямы переменным гулом зазвучало в панцире из рёбер, мускульных и кожных тканей. Неужели этот кто-то преследовал её от самого паба?! Она не находила своим мыслям и движениям места, дорога, на которой помещался микроавтобус показалась внезапно чудовищно тесной.

— Что такое? Маленькая миссис, да на вас лица нет! — Май своими перебежками спиной вперёд задела мистера Фултона, развернувшись на пару со встревоженным взглядом. — Не бойтесь! Местные духи шалят. Посмотрите на их игры, снова негодники нам свет отключили, а вон и миссис Аддерли, встречает вас со свечами… — он снял шляпу, увидев вдалеке свет. — Хотя нет, это не миссис Аддерли… Глазам своим не верею, неужели её сын здесь?! Собрался забрать нашу добрую, милую миссис… — закачал он головой, как маятником, пока не понял, что вовсе обознался. — Я не знаю этого мужчину… — кажется, большего разочарования мистер Фултон в жизни не испытывал, а Матсузаки ещё никогда так не радовалось фразе: «Это мой муж…».

— Наконец-то! Разве можно так изводить своего мужа?! Мы уже с миссис Аддерли подумывали организовать спасательно-разыскной отряд… — встретил он их этой фразой. — Добрый вечер, вы любезно привели мою дорогую жену домой? Чувствую по запаху алкоголя, она снова не прошла мимо бара…

По виду прикрывшего рот мистера Фултона стало всё ясно — ему стыдно! Он поспешно поцеловал ручку иностранки, обменялся рукопожатием с Джоном, ещё раз снял шляпу перед Такигавой, не решившись здороваться с ним иным образом, ну и после этого, он, как и всё живое в этой темноте, просто исчез.

— Уже отключился, — Браун легко улыбнулся, когда в холле, почти в полной темноте, Монах передал ему подсвечник, чтобы помочь Аяко и Май раздеться.

— Ничего страшного! В этом доме свечей хватит, чтобы войну пережить, — заверил он, подружившись с милой старушкой не хуже других. — Миссис Аддерли, ваша деревушка и прекрасные люди, живущие в ней, грозятся отнять у меня жену, что прикажете мне с этим делать? — хозяйка накрывала для опоздавших к ужину стол, а уж до столовой от холла было рукой подать.

— Ты, мой милый, целуй жену чаще! Так она не забудет о тебе даже в пылких объятиях любовника! — кто-кто, а эти двое прекрасно спелись.

— Где вы были? Нару и тот уже здесь… — когда отпала надобность разыгрывать спектакль, он наклонился к коллегам поближе и прямо спросил.

Молчание и стыд сокрушил не самых выносливых из команды SPR.

— Не твоего ума дело! — Аяко огрызнулась, посмев сказать всяким совестливым чувствам STOP. — Свежий воздух помог трезво посмотреть на возникшую проблему со спальным местом.

— И чего ты решила? Что-то мне подсказывает, что ты не усмиришь гордыню и не прижмёшься ко мне холодной ночью… — ироничный вздох не делал Монаху чести, хотя впрочем, сонет, написанный в честь заносчивой жрицы, так же погоды бы не сделал, во всяком случае, хорошей.

— Верно предположил! — она пихнула ему тряпичную сумку, где болтался термос. — Ты спишь в гостиной!

— Но что мы скажем миссис Аддерли? — словно домохозяйка, он прижал эту сумку к груди, почти наступая Матсузаки на пятки.

— Я скажу, что ты нестерпимо громко храпишь! — она дерзко обернулась и глаза в глаза об этом заявила. В ней пылал жар скрытого антагонизма, и Хосё не посмел ей перечить.

Да смилуются над ней боги! Вместе со всей своей женственностью, она ничуть не походит на женщину в характере, что за напасть меня обуяла, коль меня вовсе волнует её пренебрежение?.. — покачал он головой, поджав и без того тонкие губы.

«Кордегардия*, так кордегардия», — подумал он тогда, не догадываясь ещё о том, что в роли охранника его друзья не покинут и почётный караул они будут нести коллективно, все вместе.

X

20 февраля. Вторник — день второй. Час ночи.

Дождь постукивал по чёрной ткани быстро потерявшего тепло зонта, по мокрой асфальтной дорожке, ведущей в конец улицы, где жила миссис Аддерли, по крышам домов, где не горел свет и скудной растительности, которой хватало духа оставаться зелёной в течение круглого года.

Оливер велел позаботиться о старой женщине, а сам вышел на улицу. Звуки, проехавшего мимо мотоцикла, ещё гуляли по округе и он шёл на них… На них и на запах бензина. Дождь смывал всякую грязь, но вот с синтетическими маслами боролся не в полную силу. Нару заметил на дороге радужный, размывающийся след и шёл в точности по нему.

Остановившись возле двухэтажного дома с покосившимся забором из жердей, он ощутил в своём теле лихорадку. Сигнал! Интуиция! К этому чувству следовало прислушаться. Оливер знал и без промедлений действовал! Надо потрогать… Коснуться калитки, и с помощью психометрии все секреты жившей здесь когда-то семьи станут его секретами — предвестие победы.

Он высунул левую руку под дождь, познал его холод в это время года и, не поняв причин в одночасье, обжёгся.

Разлетевшийся по округе звук был не чем иным, как выстрелом. Световая вспышка ослепила Оливера, сравнимый с незначительным взрывом хлопок, оглушил его. Он не мог опустить руки, несмотря на то, что чувствовал колкость ожога.

— Ну здравствуй, парень, — из двора этого дома вышел представительный с виду мужчина. Он держал в руке револьвер, закуривая при этом другой. — Почему разгуливаешь здесь с духом на хвосте?.. Или ты вовсе не заметил его? — он засмолил, приложив для этого немало сил. Влажная погода являлась врагом всех курильщиков.

Зрение и слух к Нару вернулись, он опустил руку, в которой чувствовал саднение и упёрся не приветственным взглядом в мужчину. Тот подошёл, откровенно говоря, близко, повис на калитке, к которой хотел прикоснуться Оливер, и, издав вздох вместе с долгой никотиновой затяжкой, наставил пистолет на хладнокровного во всех отношениях директора SPR.

— Прости меня, парень, давай, чтобы было без обид, просто закрой глаза и зажми уши, — незнакомец сделал три-четыре быстрые затяжки, бросил сигарету в мокрую траву и уже без шуток сделал внушительный выстрел, который едва не задел Оливера, но продырявил чужой зонт. — Ну вот и всё! — с задором сказал он, когда убрал револьвер закрома чёрного утеплённого плаща; через него выглядывала немного помятая угольного цвета рубашка и графитный галстук.