– А вы, значит…

– Да. Группа А – это один неполноценный ребёнок на две тысячи новорождённых.

– Эйхманн, да вы почти что бог, я погляжу.

– Ну, я не бессмертен, если вы об этом.

– Давайте подытожим. Вы утверждаете, что штатники выкупили вас у телкхассцев…

– Как фамилия этого вашего офицера? – спросил Александр. – Он умён и заслуживает поощрения.

– Это не мой офицер, – ответил Рамирес.

– Гонзалес его фамилия, – пробормотал Винченцо.

– …для того, чтобы заразить вас жуткой болезнью и таким образом спровоцировать на территории нашей страны гражданские беспорядки. А самим прибыть тут как тут в качестве смелых освободителей, единственных борцов с заразой, и заодно перетрясти наш государственный строй.

– Да. Штатники хотели свалить всё на телкхассцев, как я уже говорил. На мне и моих ребятах остались клейма военнопленных.

Рамон покачал головой.

– Вы не объективны, Эйхманн. Вот вы, например, верите в то, что одна нация лучше другой, а штатники верят только в себя и в наличные деньги. Но они не безумны…

– Вы хотите сказать «в отличие от меня»…

– Я этого не говорил, Эйхманн. Вы производите на меня впечатление вполне здравого человека, хотя то, что вы говорите, действительно невозможно. И эту загадку я намерен вскоре разрешить.

– Разрешайте. Только имейте в виду, на лепонекс у меня аллергия. И не забудьте, что «комплекса Христа» у меня нет. А об объективности любого человека говорить вообще глупо. Человек всегда субъективен, такова его природа. И, конечно, когда на мне поставили опыты и превратили чёрт знает во что, мне трудно оставаться объективным. Что же касается штатников, то вы верно заметили, что они верят только в свои деньги. А эта вера опаснее, чем вера в то, что одна нация лучше другой.

Рамон засмеялся, как мальчишка.

– Так вы уже сталкивались с препаратами, которые применяются в психиатрии… И давно вы догадались, что я не офицер, а врач?

– Давно. У вас слишком умные глаза для военного. Да и манеры…

– Что ж, спасибо за комплимент. Но давайте вернёмся к нашей теме. Вопросы веры я с вами обсуждать не намерен, но генетической эпидемией – назовём это так – очень сложно управлять, и никто на это не пойдёт. Даже штатники, во что бы они ни верили. Как мне кажется. Да и потом, вы сами говорите, инкубационный период занимает около недели. За это время можно приготовить вакцину. И ещё такой вопрос, технический. Как же вас заразили? Вам сделали инъекцию или что?

– Нет. Нас оставили в комнате, в которой стояло ведро с серебристой грязью, вышли и закрыли все щели. И эта серая грязь, пыль такая, знаете, вылетела из ведра и бросилась на нас, и впиталась в нас, не знаю, как объяснить. Вирус внедрился в наши митохондрии и меняет нас на клеточном уровне. А инкубационный период теперь намного короче – инфекция передаётся от человека к человеку гораздо быстрее, от заражения до «превращения» пройдёт не более получаса. Я видел это всё в лагере.

– Где, простите?

– Ну, в лаборатории тех вивисекторов.

– Итак, вы заразны, и вас нужно изолировать.

– Да.

– Ну что же, я не генетик, как и вы, и поэтому мне трудно оценить вашу теорию на прочность. С точки зрения психиатрии же…

– Я и сам всё знаю. Есть такое слово «паранойя».

– Вы, конечно, мерзавец, Эйхманн… но не лишённый шарма, чёрт подери. В любом случае, вы добились, чего хотели. Вас изолируют и будут, гм-м…

– Изучать, пока я, гм-м, не умру.

– И после этого Эйхманна отправили в спецлечебницу, – заключил Александр. – Но не в центр генетических исследований, как он просил, а в дурдом.

– Не совсем так, господин президент, – отвечал Рамирес. – Здесь находится многопрофильный научный центр.

– Находился, – произнёс Александр мрачно.

Раздалась приятная музыка – зазвонил мобильный Мигеля.

– Господин президент, это вас, – сказал секретарь. – Ваша супруга.

Александр дёрнул щекой. Секретарь нажал приём вызова, поднёс трубку к уху и сказал голосом, в котором одновременно звучало и сочувствие, и призыв к снисходительности:

– Сеньора Алисия, он сейчас не может говорить.

Мигель убрал телефон.

– Ну что же, психиатра мы послушали, теперь хотелось бы узнать мнение генетика, – сказал Александр. – Что вы можете сказать о вирусе, который изменяет метахондрии, Винченцо?

– Митохондрии, господин президент, – ответил Винченцо и потёр висок. – Так они правильно называются… Для модификации единичных геномов зародышевых клеток применяются специальные транспортные вирусы, встраивающие нужные последовательности нуклеотидов в нужные места цепочки ДНК. Соплеменники Эйхманна, судя по его рассказу о качественных группах генов, широко применяют этот метод. Однако этот способ не годится для изменения организма сформировавшегося – часть клеток останется неизменённой просто по теории вероятности, часть сумеет победить чужака, и, возможно, иммунная система организма просто уничтожит все или большую часть впрыснутых вирусов. Да и генетический вирус, передающийся воздушно-капельным путём, – это смешно. Такого рода агенты должны быть очень крупными и нестойкими к внешним воздействиям, таким как свет и температура… Да, господи, даже к углекислому газу, выделяемому при дыхании…

– Я не медик, – возразил Александр. – Но я знаю, что, например, при чуме инкубационный период человека, заразившегося через воду, гораздо больше, чем когда болезнь передаётся от человека к человеку.

– Ну, вы понимаете, это так называемая лёгочная форма…

– Меня больше волнует вот что. Эйхманн сказал, что его заразили не путём инъекции, а из какого-то ведра с серебристой грязью, – перебил его президент. – Что он имел в виду?

– Скорее всего, это были наноботы, – сказал Винченцо. – В США исследования в этом направлении действительно проводились, ещё до нападения на Землю телкхассцев. И сейчас ведутся, а мы, конечно, стараемся не отставать. Первым в этой области был Химмельзон со своими «лестницами в небо». Вы удивитесь, но он создал их для того, чтобы спасти свою мать, умиравшую от редкой генетической болезни…

– Я уже ничему не удивлюсь, – сказал Александр.

– Химмельзон в данном случае был подобен человеку, который лупит молотком по микросхеме, чтобы наладить работу прибора.

– Извините, что я вмешиваюсь, – заговорил до сих пор молчавший Мигель. – Вы знаете анекдот, сеньор Винченцо, – «а девяносто песо за то, чтобы знать, где ударить»?

– Никто не отрицает, что Химмельзон – гений, которые рождаются, наверно, раз в тысячу лет, – сухо ответил учёный. – Но он выпустил из бутылки такого джинна, который не отказывается исполнять наши желания, но понимает их весьма своеобразно. Да и вы сами, наверно, видели, что происходит с теми, кто побывал на «лестницах в небо», особенно на самых первых, которые вообще не имели никакой защиты по радиусу… Если же вернуться к нашей теме, помимо сложности с генетическим программированием, есть ещё и такой фактор, как иммунитет. Иммунная система организма всегда настороже и ищет подлежащих уничтожению чужаков. Иногда её удаётся обмануть, но чаще всего – нет. И если даже мутация клеток в организме окажется удачной и позволит ему функционировать дальше, немедленно последует аутоиммунный ответ. Все силы организма окажутся брошены на уничтожение воспринимающихся как «чужаков» мутантов. В результате либо модифицированная ткань будет съедена лейкоцитами, либо иммунная система истощит себя в бесплодной борьбе, в результате чего организм окажется беззащитным перед внешними инфекциями и быстро погибнет.

– И этого «быстро» им вполне хватит для того, чтобы порвать всех нас… – сказал Александр.

Он услышал невнятный гул и посмотрел в окно, словно ожидал увидеть мутантов перед гостиницей, в которой расположился импровизированный штаб операции. Но увидел нечто иное.

– А это что такое? – воскликнул он.

Через главную площадь Кармен-де-Патагонес двигались четыре БТРа с белыми крестами на бортах. Возглавлял процессию старинный лендровер, сопровождаемый кортежем из мотоциклистов. На правом рукаве каждого красовалась чёрная свастика в белом кружочке. Солнце на миг выглянуло из-за туч. Раскалённое серебро заклёпок на куртках мотоциклистов и сдвоенных молний на бампере лендровера плеснуло в глаза Александру.