– Как зовут меня, вы знаете. Извините, что сорвался, – произнёс Курт мрачно. – Я уже три дня без кокса. Я просил, но мне…
Офицер выложил на стол пакетик с белым порошком. Эйхманн изменился в лице.
– Так, – сказал он сквозь зубы. – Теперь мне будет намного сложнее.
– Вы знаете, мы, хотя говорим по-испански, всё-таки не инквизиторы, – ответил Рамон. – Если вам так нужно – пожалуйста, примите, я подожду. Мне как раз надо переписать одну… протокол одного допроса.
– Как я, интересно, приму, если я скован по рукам и по ногам?
– Если вы обещаете больше не выкидывать фортелей, я прикажу освободить вас. Но если вы меня обманете, разговаривать с вами по-хорошему, скорее всего, больше никто не будет.
– Понятно, – сказал Курт. – Старая игра «злой коп – добрый коп». Хорошо, я обещаю.
Рамон покосился в камеру. Её заслонила широкая спина охранника, который шёл к Эйхманну. Солдат снял с арестованного наручники. Курт с наслаждением потянулся, затем подошёл к столу и взял пакетик. Повернувшись спиной, Эйхманн произвёл на подоконнике необходимые манипуляции, потом сел на пол рядом с батареей и закурил. Курт закрыл глаза. Лицо его приобрело бессмысленно-счастливое выражение. Смотреть на Эйхманна было неприятно. Костистый и нескладный пленный напоминал чучело, которое истрепалось настолько, что его уже сняли с огорода. Рамон стал что-то переписывать с листков, которые разложил перед собой, в толстую клеёнчатую тетрадь.
– Кстати, в следующий раз вы не могли бы обойтись метадоном? – спросил он.
– Не могли бы.
– У вас очень дорогие привычки, Эйхманн.
– Я и сам недёшев…
– Да, меня вот тоже интересует, на какие деньги приобретён кокаин? – спросил Александр. – Неужели выделяемых из бюджета денег достаточно, чтобы…
– Недавно раскрыли целую сеть колумбийских драгдилеров, – быстро произнёс генерал Рамирес. – И ребята из управления по борьбе с оборотом наркотиков предоставляют нам кокаин совершенно бесплатно…
– Ясно… – усмехнулся Александр.
– Вы пишите протоколы допросов вручную?
– И не говорите, прямо каменный век. Хорошо хоть, не гусиными перьями.
Курт неожиданно ясным взглядом посмотрел прямо в камеру, усмехнулся и чуть помахал рукой.
– Он догадался, что всё это маскарад! Что его снимают! – воскликнул Александр.
– Ну, что вы хотите, – буркнул Рамирес. – Эйхманн, конечно, подонок, но он всё-таки профессионал…
Курт вернулся за стол.
– Ну, вы успокоились? – спросил Рамон. – Можете продолжать беседу?
– Да я спокоен, как могила, – Эйхманн картинно зевнул. – Но если вы тоже намерены обсуждать моих предков…
– Нет, не намерен. Где вы служили?
– В космических погранцах. Эти ребята рассекают в стратосфере в консервных банках, которым давно пора в утиль. Лишь благодаря им вы до сих пор не вкалываете на плантациях серайи двенадцать часов в сутки под бдительным надзором телкхассцев.
– Я знаю, Эйхманн, кто такие космические пограничники, и в ваших объяснениях не нуждаюсь. Мы проверили по базе – вы действительно служили в Объединённых Космических Силах. Но вы и ваши террористы занесены в список пропавших без вести два года назад, после нападения телкхассцев на лунную базу Аделаида. Вы были в плену?
– Да. Вы же видели клейма.
– А вы можете объяснить, каким образом неделю назад вы оказались в непосредственной близости от нашей земной государственной границы? И что вы можете сказать о пятнадцати трупах, прямо на которых вы и ваши люди были арестованы?
– Эти люди, штатники, выкупили нас у телкхассцев. Последние полгода они держали нас на своей базе, по другую сторону Анд.
– Позвольте спросить, с какой целью?
– Штатники разрабатывали новый вирус, превращающий человека в хищную, но совершенно безмозглую тварь. Действует на клеточном уровне. Инкубационный период длится примерно неделю. Когда им это удалось, нас заразили, накачали психотропным и повели через границу. Штатники хотели доставить нас в Шербе, чтобы мы там всех перезаражали и чтобы мои бывшие соплеменники, потеряв человеческий облик, напали на мирное население.
– Каким способом передаётся болезнь?
– Как насморк. Так вот, восстание в Шербе позволило бы штатникам ввести сюда «корпус миротворцев» и сместить президента Александра. Вы же знаете, что он в контрах со штатниками. Он их выпер из…
– Понятно. Но почему вы воспротивились этому? Вы ведь, насколько я заключил из ваших слов, уже были заражены? Что вы-то теряли?
– Видите ли, мне решительно нечего делать в Шербе. Пять лет назад я бежал оттуда…
– Ах вот как…
– Да. Я убил троих человек. У нас тоже есть свои законы. Судьи иногда бывают такими юмористами… Ещё когда я жил там, у нас одного парня сварили в кипящем масле. Я не стал дожидаться очередного всплеска фантазии у судей. И у всех моих ребят схожие проблемы.
– И кого вы убили, или вы мне этого не скажете?
– Почему же, скажу. Тогдашнего руководителя крепости Дитриха Руделя, его телохранителя Герхарда Фьесса и секретаря Поля Шеффера.
– Позвольте узнать, за что вы их убили?
– Вас это не касается.
– Этого так и не удалось выяснить? – спросил Александр.
– Удалось, господин президент, – ответил секретарь.
– Ну так не молчите, Мигель. Остановите запись, Рамирес, послушаем.
– Идеология нацеливает нацистов исключительно на деторождение, на репродуктивные отношения, но вы же знаете, мораль для масс и мораль для элиты обычно разительно различается. Бонзы Шербе… – Секретарь замялся, но продолжил: – В общем, Рудель вместе с ближайшими товарищами по партии нашёл себе такую забаву – они брали мальчиков, ну, не то чтобы совсем детей, но подростков, и… в общем, живыми этих ребят больше никто не видел.
Александр сплюнул.
– Какая дрянь. И долго они так развлекались?
– Точно известно, что погибло восемь мальчиков.
– Что же было потом?
– Девятым как раз и был Курт Эйхманн.
– Я сейчас заплачу, – саркастически сказал Александр.
– Господин президент, у Эйхманна были основания поступить так, как он поступил, – заметил Винченцо.
– Бросьте, Паоло, – сморщился президент. – Идею, что все преступники – несчастные жертвы обстоятельств, происхождения и окружения, придумали они сами, чтобы требовать снисхождения к своим поступкам. Ничем они не отличаются от наших профессиональных безработных, которые живут на социальное пособие и в ответ на требование кураторов найти себе работу начинают рассказывать, сколько раз их в детстве ударили головой об косяк…
– Но Эйхманна-то – не головой и, извините, не об косяк, – сказал Рамирес.
– Да я не об этом, – возразил Александр. – У него были причины прикончить тех троих; но потом Эйхманн вошёл во вкус, как я погляжу… Давайте вернёмся к записи.
– Ну, не касается так не касается, – сказал Рамон. – Но я-то, собственно, спрашивал о другом. Вы говорите, что вы были заражены и что вас накачали психотропным. Но, во-первых, указанный вами инкубационный срок уже прошёл, а вы всё ещё в человеческом облике. Во-вторых, почему на вас не подействовали наркотики? Я видел, что вы сделали с теми, кто вёл вас в Шербе…
– Я-то пока внешне похож на человека, но вы сами знаете, во что превратились мои ребята… Но меня они всё ещё слушаются… в некоторой мере.
– Так это началось ещё тогда! – воскликнул Александр. – И вы молчали, Винченцо!
– Господин президент, не хотелось вас пугать… – пробормотал учёный. – Если бы факты стали известны широкой общественности, то последствия были бы ужасны… Мы рассчитывали поподробнее изучить этот феномен…
– Напишите об этом статью, – ядовито сказал президент. – Прогремите на весь учёный мир.
– Я думаю, – продолжал Курт, – что до сих пор сохранил человеческий облик потому, что отношусь к группе А по качеству генетического материала, а мои товарищи были из теста попроще. И психотропное на меня не подействовало именно поэтому.
– Что это за группа А?
– Генетические комбинации делятся по качеству. Я начну с низких показателей. Например, из тысячи детей с генами группы G семеро будут с врождёнными дефектами. Никто не сможет предсказать, с какими именно, но то, что они будут, – это непреложно. В вашей стране, например, генетические комбинации держатся на уровне D – то есть четыре-пять генетически порченных детей на тысячу новорождённых[2].
