Дом был скромным, в один этаж. Балки были грубыми, с плесенью, кирпичи стен потрескались от старости, бумага на окнах была в пятнах и дырах. Только маленький сад, заросший и не такой ухоженный, как у соседей, отличал его от других домов на улице.

Ничего снаружи. Но внутри было иначе, особенно для семьи, что больше не жила тут — и вообще не жила.

Белка обошел дом и сжался от запаха разложения, войдя внутрь. Запах не был сильным, Ируок почти ничего не оставлял, но все же зловоние заполняло дом.

Хозяин сидел, скрестив ноги, на обеденном столе, увлеченно лизал детский ботинок внутри.

— Нельзя тратить ни капли, — сказал он жутким двойным голосом, отвечая на вопрос, который Белка не завала. — В этом мире столько голодных детей… они могут умереть раньше, чем мы доберемся до них, — он рассмеялся и бросил ботинок за плечо, он идеально попал в останки бывших жителей дома. — Спой мне, мой юный вор. Расскажи о девочках и крохотных богах в складках их потаенных мечтаний.

— Эм… я нашел ее. Я знал, что она вернется в «Ведьму», так что…

— Нашел. Да, — Ируок медленно постучал паучьими пальцами по щеке, порой шурша краем шляпы. — Как ты и говорил. Это не достижений, глупый. Такое простое может сделать каждый.

— Эм…

— Ты впечатляешь моих друзей, — далекий хор стал охать и ахать, — но не меня. Я хочу, чтобы ты впечатлил меня.

— Я…

— Впечатли меня! Впечатли! Сейчас, живо, живо!

— Я знаю, что они планируют! — завизжал Белка.

— Вот как? — Ируок два раза хлопнул в ладони. — Это уже лучше. Но не тяни.

Белка кивнул, дрожа, и говорил несколько минут. Он заканчивал, а Ируок прижал ладони к столу, поднялся на них и, все еще сидя, скрестив ноги, стал расхаживать по поверхности на кончиках пальцев.

— Воровка и ее бог, церковь и страж, — бормотал он при этом. — Одни не опасны, а вместе…

— Тяжело? — робко подсказал Белка в тишине.

Ируок замер и повернулся к слуге на кончиках пальцев.

— Я хотел сказать, что они могут стать проблемой. Но нужно ведь в рифму?

— Я…

— Но я не встречал еще проблемы, которую нельзя съесть, — Ируок вскочил на ноги, спустившись со стола. От такой дуги его плащ даже не дрогнул. — Воры и стражи, церковь… с чем же? Маслом? Корицей? Или присыпать случайным прохожим?

— Думаю, нужно залечь на дно, — сказал Белка.

— На дно? На дно?! — Ируок пошатнулся и вдруг оказался перед трясущимся вором. — Жаться и прятаться, задвинуть шторы и оставаться внутри? И пусть нас прогонят, а мы будем питаться лишь гордостью? Это ты предлагаешь, закуска?

— Я… — Белка понимал, что лишние слова лучше не произносить. — Вы сильный и все такое…

— Это я сам знаю.

— Но все они? Священники, искатели, стража и личный бог Виддершинс? Будет умнее…

— Я. Не люблю. Трусов, — Ируок навис над Белкой, их лица почти соприкасались, и Симон видел, как что-то корчится за губами существа. — Думаю, полезным тебе уже не быть…

— Вы не можете, — прошептал он.

— Не могу? — ребенок заплакал вдали. — Не люблю это слово. Совсем!

— Но вы поклялись… — Белка всхлипывал.

Ируок отпрянул.

— Так и было, да? Клятва — это обещание, сделка. Я поклялся, что не наврежу тебе…

— Пока я служу вам, — выдохнул Белка, сердце колотилось.

— Да, да. Эту клятву я не нарушу.

Плечи мальчика опустились от облегчения.

— Симон? — задумчиво сказало существо.

Он снова напрягся. Ируок еще ни разу не звал его по имени.

— Да, господин?

Лицо Ируока вытянулось, исказилось, чтобы уместить его ухмылку.

— Ты уволен.

Белка зажмурился и завыл, но маленький уцелевший кусочек его души радовался грядущему.

* * *

— …и среди всех богов Верколь выбрал Давиллон своим любимым городом. За все это и не только мы благодарны, верны и скромно молимся.

Любимые священные слова епископа были теперь знакомы многим в Давиллоне. Сикар произносил одни и те же имена божеств (может, немного менял, чтобы не оскорбить меньших божеств Соглашения) на каждой службе, и с каждой службой людей в базилике становилось все больше. Ужас от убийств распространялся по городу, и от страха, что за этим стоит нечто сверхъестественное, все больше людей забывало о гневе за отношение церкви к Давиллону (тревога затмевала их гнев). Они искали утешения в словах священников, а защиту — в домах богов.

На этой службе, хоть снаружи только рассветало, скамьи поддерживали достаточно молящихся, чтобы доски, отвыкшие от такого груза, скрипели и стонали на фоне слов епископа. Из каждых шести мест только одно пустовало, и многие пришедшие были не в нарядах, а в рабочей одежде. Становилось ясно, что многие снова считали церковь повседневным событием.

— В такие тяжелые времена, — сказал Сикар, поправив рукав рясы, — хорошо вспомнить, что боги Священного соглашения приглядывают за теми, кто чтит их имена. Я напомню вам историю, которую вы точно уже слышали, про кавалера Веррелла Дулетта и его почти невозможное задание убить Обугленного змея Лакура…

Сама церковь была радугой красок, тонкие лучи света проникали сквозь витражи. И для многих сидящих в этом дожде красок история была подходящей, ведь рассказывала не только о герое Галиции, но и о том, как боги защищали и направляли их в тяжелые дни.

Но аудитория реагировала не на это. Виддершинс (в своей одежде, а не наряде Мадэлин, только зеленая туника скрывала кожаную форму) выбор истории епископом интересовал по другому поводу. Дулетт появлялся, хоть и не как главный персонаж, в «Принцессе на дороге чудищ» — наверное, самой популярной сказке, где играл роль Ируок.

Может, так совпало — Дулетт появлялся во многих историях — но ей это казалось даже зловещим.

— Знаешь, — она склонилась так, что ее нос почти попал в ухо Игрейн, — Ируок ведет себя не так, как в большинстве историй. Этот — дикий.

Жрица хмуро посмотрела на нее и подняла палец к губам.

— О, будто ты не слышала эту историю раньше, — фыркнула Виддершинс. Но это вызвало только второй хмурый взгляд, как и возмущенный шепот вокруг, и она села ровнее, скрестила руки на груди и нетерпеливо, но молчаливо дулась.

Она почти не убирала это выражение, лишь пару раз говорила с Ольгуном, пока служба не закончилась. Виддершинс и Игрейн встали с остальными людьми, и толпа медленно пошла мимо них.

— Ну что? — спросила Виддершинс, снова склоняясь к уху спутницы.

— Ничего. Если он и связан со сверхъестественными существами, они не оставили след на его душе.

Игрейн не сказала: «В отличие от твоей», — но Виддершинс слышала это ясно, как колокол собора.

— Хорошо, — сказала воровка. — Иди к остальным снаружи. Я попробую последовать за ним, но если упущу, следите за ним, пока я не догоню.

— Да, Виддершинс. Я уже слышала план.

— Тогда не забудь поучаствовать в нем.

Игрейн что-то фыркнула и присоединилась к уходящей толпе. Виддершинс села. Некоторые люди задерживались для своих молитв, или ждали аудиенции с Сикаром, так что она не вызывала подозрений. Ей нужно было только сидеть и ждать…

— Простите, мадемуазель.

Виддершинс оглянулась. За ней стоял один из стражей церкви, обычно такие защищали важных священников, как Сикар. Его форма была почти клоунской, с мешковатыми панталонами, стальным нагрудником и шлемом. Старомодная алебарда была слишком большой, чтобы годиться как оружие в комнате темнее зала собора.

Пистоль и меч на поясе были другим делом, и его лицо показывало, что он серьезен.

— Да? — спросила Виддершинс с робкой улыбкой.

— Его высокопреосвященство хочет вас видеть. Сейчас.

— Эм… — кошмар! — Конечно. На пьедестале или…

— Он ждет в своем кабинете.

Виддершинс заставляла себя не хмуриться. Как он…?

Она ощутила вспышку от Ольгуна. Игрейн ощущала ее. Архиепископ де Лорен ощущал ее. Просто она не думала, что он выделит ее из толпы…

— Мадемуазель, я настаиваю.

Бежать? Биться? Это привлечет много внимания, и они могли упустить шанс узнать, что затеял Сикар. Она вздохнула и поднялась на ноги.