<p>

– Дайте же вас поцелую, гости дорогие!</p>

<p>

Милка обняла Зофью, а потом и Геда.</p>

<p>

– Да-да, они уже уходят, – Заградский поднялся и обхватил жену за талию.</p>

<p>

– Куда ж они сейчас пойдут – вечер на дворе. Пускай у нас во флигеле переночуют. Там всё равно никто не живёт, – она задорно подмигнула Геду.</p>

<p>

Тот напряжённо молчал.</p>

<p>

– Как скажешь, милая, – губернатор поцеловал жену в щёку, растеряв суровый вид.</p>

<p>

– Идёмте. Сына вам покажу, – поманила их за собой Милка, змейкой выскальзывая из рук благоверного.</p>

<p>

Гед и Зофья проследовали за ней в детскую, где в деревянной кроватке в расшитых голубыми узорами одеялах лежал младенец. Милка взяла его на руки и принялась баюкать.</p>

<p>

– Вальдемарушка на следующий день выздоровел. Наверное, на наречении утомился. Не знаю, с чего эту глупость про порчу придумали. Я как услышала, что тебя в лес выгнали, так сразу же в Подгайск велела ехать, остановить безобразия, но не успела. Как хорошо, что всё обошлось, – щебетала она.</p>

<p>

Само радушие! Даже Зофья засомневалась, что Милка – ведьма.</p>

<p>

– Красивый у тебя жених, молоденький совсем, – она всучила ребёнка Геду. Тот взял его неуверенно, видно, с детьми раньше не возился. – Ты же мою сестрицу не обидишь? Она и так настрадалась. Всё говорила: не возьмёт меня замуж никто. А я ей: дождись своей судьбы, вот увидишь, она тебе за все испытания отплатит.</p>

<p>

– Спасибо, – просипела Зофья и потупила взгляд.</p>

<p>

Что сказать, она, как и раньше, не знала. Когда кричат, бьют, обвиняют невесть в чём – так понятнее, плохие, зла хотят, защищаться надо. А с Милкой вроде и стелет мягко, но будто на камнях спишь.</p>

<p>

– Не оставишь нас ненадолго? – попросила сестра.</p>

<p>

– Так лучше будет, – согласился Гед, укладывая ребёнка в кроватку.</p>

<p>

Зофья сглотнула резавший горло ком и вышла. Недолго счастье длилось. Теперь Милка наверняка Геда против неё настроит, у неё это всегда здорово получалось.</p>

<p align="center">

***</p>

<p>

– Что сказать хотела, а, Милка-ведьма? Предупреждала меня твоя сестрица, а я не верил.</p>

<p>

Милка обходила его кругом, как дикий зверь, сверкая налитыми чернотой глазами.</p>

<p>

– Я ведь тоже про тебя слыхала. Зачем тебе сдалась моя сестрица малахольная? Не красива, не искусна, даже детей от неё не будет, уж я постаралась.</p>

<p>

– Может, затем и сдалась, что жалко стало и помочь захотелось. Хорошая она, добрая, не чета тебе. А как под моей защитой жить начнёт, так расцветёт, глядишь, красотой редкой и потаённой, – отвечал Гед без страха. – А вот тебе житья не будет. Ради чего ты душу продала? Ради красоты? Богатого мужа? Народной любви? Так всё, что нажито злобой, против тебя обернётся.</p>

<p>

– Я, может, и нехороша, только тот, кто себя при живом отце сиротой называет и родную кровь проклинает, хуже во сто крат. Взгляни на себя – голодранец, у недалёких чинуш вроде моего муженька побираешься, дознания и наветы терпишь, в жёны замухрышку берёшь, а ведь мог бы богаче королей жить. И никто бы косо посмотреть в твою сторону не смел – все бы ноги тебе целовали, сын Белого палача.</p>

<p>

Гед молчал. Растравила душу тварь, напомнила о том, о чём вспоминать не хотелось. Всплыло перед глазами ненавистное лицо отца и его последние слова: «Сколько можно реветь и за мамкину юбку цепляться, как девчонка сопливая?! Научись уже быть мужчиной, иначе никто тебя не полюбит и уважать не станет!»</p>

<p>

Матушкин прощальный взгляд и последняя просьба: «Не забывай меня, Гед, никогда не забывай!»</p>

<p>

Он не забудет и не простит, пускай даже заодно себя проклянёт и в нищенстве прозябать станет. Это лучше, чем как Белый палач, предавать и жечь тех, с кем раньше плечом к плечу сражался.</p>

<p>

– Забудь, для твоего же блага, – ответил он. – Не смотри во Мрак, иначе он посмотрит на тебя.</p>

<p>

Гед вышел к поджидавшей в коридоре Зофье. Она заглядывала в глаза и кусала нервно губы. Слишком многое он ей открыл. Не стоило ни с кем делиться своими тайнами и болью, никто такой ноши заслуживал, особенно эта исстрадавшаяся душа.</p>

<p>

Их отвели во флигель, ещё более зловещий, к тому же заброшенный. Паутина сбивалась в углах толстыми липкими комьями. Скрипом стенали гнилые половицы. Ползла по стенам плесень. Пыль вилась столбом в свете свечного пламени. Гед распахнул все окна, но выветрить затхлый запах мертвечины не смог.</p>

<p>

Лес за окном зашептал грозной тенью:</p>

<p>

«Беги, беда уж на пороге. Обидит людская злоба, и несвобода золочёной клетки будет куда горше моего Ирия».</p>

<p>

– Было бы лучше в поле, – робко предложила Зофья.</p>

<p>

– Тогда мы всё потеряем: службу, дом, друг друга. Нельзя больше прятаться и бояться. Я сражусь с лихом, а там будь что будет, – ответил он обречённо.</p>

<p>

Рядом с флигелем отыскалась крепкая палка. Гед чертил мелом на полу колдовские знаки, шептал тайные заговоры, раскладывал повсюду сушёные травы.</p>

<p>