«Сумасшествие», – подумал Шилов и отвернулся к окну. Он глядел на проносящиеся мимо однообразные деревья и рекламные щиты, которые рекламировали самый сахарный сахар в мире, самое масляное масло и самые машинные машины.

«Спокойно, Шилов, спокойно, – говорил себе Шилов. – Они не люди, ты должен помнить это». Но так сложно было поверить, что перед ним не люди, потому что обитатели планеты со странным названием Цапля выглядели как люди и манерами своими напоминали людей, и даже автобус, на котором ехал Шилов, походил на тот, стилизованный под старину мобиль, в котором он в юном возрасте ездил в детский лагерь на берегу Черного моря. Всем напоминали чужаки людей, кроме глаз, необычных желтых глаз, шафрановых, оранжевых, соломенных и канареечных, и любых других оттенков желтого.

Впрочем, у Шилова сейчас были точно такие же. Сейко, агент с орбитальной станции, постарался.

Минут через пятнадцать они въехали в пригород. Деревья сменились дешевыми двух– и трехэтажными каменными домами, заметенными снегом. В редких окнах горел свет. Людей на улицах Шилов почти не видел. Пару раз мелькнули бредущие по узким тротуарам бледные тени, закутанные с ног до головы в шубы или пальто. Они не держали полы распахнутыми, и кто-то из пассажиров возмущенно поцокал языком, а его примеру последовали остальные.

Шилов проклял тот день, когда шеф позвонил ему и дал это задание.

Он вышел на остановке, что располагалась в квартале от гостиницы. Прыгнул со ступеньки прямо в неубранный снег, провалился чуть не по колено и увидел патлатого юнца-дворника, который стоял, прислонившись к телеграфному столбу, и покуривал папиросу. От папиросы воняло не табаком, но местным его заменителем из окрошки наркотических трав. В руках дворник сжимал заступ, заледеневший от ковша до ручки.

– Извините, – не стерпел Шилов, в сапоги которого забилось порядочное количество снежной каши, – а почему вы не убираете снег?

Дворник неспешно повернулся, и пока он оборачивался, Шилов готов был поклясться, что слышит металлический скрежет, как от несмазанных шестеренок. Дворник не посмотрел на него, а уставился на отъезжающий автобус и пробасил, приподнимая лопату за черенок:

– Не положено.

– А разве это не ваша работа?

– Не положено, – повторил дворник, ударил лопатой оземь и продолжил с кисломолочной миной раскуривать папиросу. Шилов выругался и перебежал дорогу. До желто-синего светофора идти было лень, да и движения в округе не наблюдалось. Он пошел по пешеходной дорожке к гостинице. Чуть не столкнулся с зеленоволосой девчонкой-подростком, которая глянула на него с испугом, пискнула, извиняясь, и побежала дальше, смешно прижимая тощие руки к груди. Шилов посмотрел ей вслед. Самая обычная девчонка, худенькая и стройная, в коротком пальто с застегнутыми пуговками. Пожалуй, красивая – для подростка, конечно. Она таранила и выворачивала снег точеными сапожками, как маленький танк. Она свернула у перекрестка и пошла к двухэтажному белокаменному зданию с колоннами и высокими мозаичными окнами. Пятачок у здания был очищен от снега. Возле высоких дверей курили юноши развязного вида, из-за приоткрытой двери доносилась аритмичная музыка. Девчонка исчезла за дверью, мальчишки поглядели ей вслед и облизнулись – к удивлению Шилова не в одно и то же время и даже по-разному. Обычные ребята, не то что остальные, подумал Шилов. Он решил запомнить это место.

Шилов пошел дальше и совсем скоро оказался на небольшой круглой площади, выложенной брусчаткой. Посреди площади на высоком пьедестале стоял мраморный памятник бабочке. Бабочка залезала обратно в куколку, чтобы превратиться в гусеницу. Шилов не имел представления, что этот чудесный символ может означать, и не спешил выяснить. Все, что он сейчас хотел – это чашку горячего кофе с коньяком, или что там на этой дурацкой планете заменяет коньяк.

Он подошел к дверям своей гостиницы – серокаменному трехэтажному дому с балюстрадой и стеклянной мансардой. Под тяжестью льда стекло в мансарде лопнуло, и внутренности ее завалило снегом. Чинить мансарду, похоже, не собирались. Гостиница, тем не менее, была в пригороде самая дорогая, хотя, если сравнивать с ценами в центре, все-таки дешевая. Как раз такую выбрал бы житель столицы, стесненный в средствах, но привыкший к удобствам. По легенде Шилов был как раз не очень богатый житель этой самой столицы, приехавший сюда с торговой миссией.

Его встретил швейцар в белой ливрее с серебряными позументами. У швейцара было изможденное лицо, дрожащие губы и круги под глазами. Он открыл Шилову двери и поклонился. Шилов, шепотом матерясь на каком-то из местных диалектов, поклонился в ответ. Вошел в вестибюль, подошел к стойке портье. Портье резался в игру, похожую на домино, с конопатым мальчиком на побегушках, которого Шилов, любитель всего французского, нарек гарсоном. Про себя, естественно.

Шилов с размаху ударил ладонью по звонку, но звонок не сработал и раздосадованный Шилов вмазал по стойке кулаком. Стойка противно задребезжала и зашаталась. Портье оторвался от игры, метнулся к крючкам на стене, на которых висели ключи, снял нужный, протянул Шилову, одновременно придерживая свободной рукой хлипкую стойку. Сказал, заискивающе улыбаясь:

– Вот ваш ключ, господин Шилафф! Как прошла поездка?

– Утомительно, но удачно, – буркнул Шилов, оборачиваясь. Он с надеждой поглядел на круглые деревянные столики и на шеф-повара, а по совместительству официанта. На поваре была зеленая форма и изумрудно-зеленый колпак, наползающий на глаза. Повар время от времени нырял в неприметную дверцу в дальнем углу и выбегал оттуда с деревянными подносами, набитыми съестным. Повар обслуживал зажиточную эксцентричную парочку среднего возраста. Парочка требовала новых блюд, вкушала от каждого понемногу, а иногда и вовсе не вкушала, приказывала немедля унести. Из-за этой парочки две пожилые женщины, которые сидели в темном углу, остались без внимания, но их, кажется, это совсем не огорчило. Они увидели Шилова и стали шептаться:

– Из столицы! – сказала первая, в шляпе с гусиным пером.

– Плюет на условности! – сказала вторая, в синем берете.

– Плюет на условности! – помолчав, сказала первая.

– Из столицы… – обреченно добавила вторая и высморкалась в салфетку. Вслед за ней прилежно высморкалась первая.

– Мы, господин Шилафф, – сказал портье, видя, что он не спешит уходить, – восхищаемся нравами, царящими у вас в столице. Мы – это я, и вся моя семья. У нас, как видите, образ жизни патриархальный. Все из-за того, что люди боятся однажды не вернуться домой, и я их, как продвинутый человек, понимаю, все боятся смерти, но сам ее не страшусь! Я не следую традициям, потому что знаю, что и те, кто следует им, иногда пропадают. Значит, они, традиции то бишь, есть чистейшей воды вздор, и средства массовой информации мелют всякую чушь лишь потому, что им выгоден строй, когда люди не думают, а…

– Помолчите! – прервал его Шилов с мнимым негодованием, хотя и не факт, что негодование было мнимым. На самом деле он, конечно, хотел послать подлизу-портье куда подальше, например, если б это не было так невежливо, на хер. Ну или хотя бы в жопу.

«Не хватало еще связываться с местными революционерами», – подумал Шилов и сказал вслух: – Я сейчас поднимусь к себе и приму душ, а вы пока закажите для меня тихий столик, и чтоб на нем были ужин и свежие газеты.

– Какие, господин?

– О, любые, какие придут вам на ум. «Питкаффский вестник», «Глобальные новости Питкафф», «Утро Питкаффа» и иные, главное для меня – самые различные новости, объявления и так далее. В общем, как обычно.

Шилов повертел на пальце ключ и двинулся к мраморной лестнице, застеленной дорожкой болотного цвета. Дорожка выглядела тошнотворно, а еще более гадко смотрелась на ней вульгарная синеволосая девица с разрисованным тушью лицом, в черно-белом платье с глубоким декольте. Она выплыла навстречу Шилову, окутанная ароматным облаком, приветливо улыбнулась. Шилов улыбнулся в ответ, раздвинув полы пальто, а она схватилась за лямки платья и растянула их в стороны, обнажив бледные плечи, сплошь покрытые прыщами. Шилов поспешно взбежал по лестнице на родной третий этаж. Насколько он знал, сейчас все комнаты на этаже пусты, и это немного мирило Шилова с планетой Цапля. Он вставил ключ в замочную скважину, отворил дверь и нырнул в блаженное тепло. Стянул пальто и повесил его на вешалку в узкий и высокий шкаф, что торчал посреди комнаты как телеграфный столб. Подошел к тумбочке возле кровати и проверил автоответчик. Новых сообщений не пришло. Шилов снял с себя всю одежду и вошел в маленькую душевую кабинку, где долго и с наслаждением мылся.