Общие тайны как бы сближали нас, и когда мы рассказывали их друг другу, наши замки из песка получались еще красивее, башенки – изящнее, ворота и стены – мощнее и даже как-то солиднее. Когда у нас заканчивались правдивые истории, мы сочиняли их, ну то есть это я сочинял, но уверен, что и Сашка выдумывал тоже, потому что, например, я точно знаю, что мать у Саши была самая обычная, а не робот-золотарь, как он мне врал. Я еще, помнится, спросил, кто такие золотари, а он ответил:

– Те, кто делают мир чище.

Я ему не поверил, конечно, хотя и кивнул. Ясно же из названия, что золотари перерабатывают золу в тару, в одноразовые стаканчики и пластиковые бутылки то есть.

Нам было по семь лет. Стояло жаркое лето, последнее лето перед школой. Над рекой носились мотоциклы на воздушных подушках, неподалеку возились рободети, строившие из песка и ракушек точную модель галактики, а мы сооружали наш шедевр, песочный замок, который должен был стать всем замкам замком. И вдруг Саша говорит:

– Сегодня папа купил мне велосипед.

Я вздрогнул, но промолчал, продолжил лепить зубчики на стенах и украшать ракушками фронтон замка.

– А завтра мама обещала свозить меня на луну в луна-парк, – походя отметил Саша и злобно ухмыльнулся. Я тактично промолчал. Эта новость никак не вписывалась в концепцию нашей дружбы.

В тот день замок мы не достроили и возвращались домой не вместе, как обычно, а по отдельности, потому что за Сашей приехал отец. На сердце у меня было тревожно.

На следующий день мы продолжили лепить замок. В воздухе носилась мошкара и воробьи, из игрушечных интеллектуальных излучателей в них палили карапузы и весело смеялись, когда попадали. В воздухе печально кружили пепел и птицы с обожженными крыльями. Неподалеку рободети строили из песка точную модель упавшей в прошлом году Пизанской Башни. Саша сказал мне:

– Вечером летим на Луну. Так что завтра меня не будет целый день. Да и послезавтра тоже. А в пятницу мы поедем в торговый центр, папа купит мне мускульные усилители, и я стану самым сильным.

– Но это как бы не поможет тебе лепить замки, – сказал я, нежно касаясь центральной башенки.

– Ну и на фиг эти замки! – воскликнул Саша со злостью, поднялся на ноги и ударил кроссовкой по главным воротам и далее – по центральной башне, разрушая замок. Я замер, с ног до головы усыпанный песком, пораженный страшной переменой, которая произошла с моим лучшим другом… я…

– Шилов! – крикнул Проненко, чувствуя неладное. Никто ему не ответил, потому что Шилов давно спустился вниз. – Шилов, гамадрила ты, мать твою!!! – завопил что есть мочи Проненко, царапая ногтями дверь. Безмолвие было ему ответом. Сзади что-то зашуршало, но Проненко не обернулся, а еще крепче зажмурился и уперся лбом в дверь, мечтая слиться с ней.

Шилов, выйдя из дома, замер. На него в упор глядела Эллис. Она сидела на приступке, руками обхватив острые колени; круги под ее глазами, кажется, стали еще темнее и выразительнее. Она сидела, высунув наружу кончик языка, и остроглазый Шилов удостоверился, что он, язык то есть, у нее и впрямь раздвоенный. Шилов не смог вспомнить навскидку расу, у представителей которой внешность как у человека, а язык раздвоен и решил, что у девочки мутация. Ее мать в свое время не прошла генетический контроль, но все равно забеременела, наперекор формальному запрету, такое случается.

– Привет! Мы утром уже виделись, но ты быстро исчезла… – Шилов помахал ей рукой, в которой был зажат сверток с ухмурдашем. В стороны полетели капельки жира. Девочка не ответила, даже глазом не повела.

– Эй, Эллис, я… – Ластик вышел из тени, направляясь к девочке, но увидел Шилова и замер, притворившись, что внимательно разглядывает моторную лодку. Засвистел, кулаки вжал в бока и стал приговаривать: «Хм… ну и лодочка… вот так лодочка…» Видно было, что ему не терпится поговорить с Эллис, которая не сводила взгляда с Шилова, и Шилов решил не мешать молодежи, поспешил к Семенычу, который ждал на углу. Семеныч дымил папиросой в компании каких-то туристов и что-то им рассказывал. Наверное, врал о размерах отрезанного щупальца.

У Коралла было неубрано. Впрочем, «неубрано» – это еще мягко сказано. Повсюду громоздилась грязная посуда, стопки книг; прибитые к грязным стенам гвоздями висели рыбацкие принадлежности, покореженные дорожные знаки и нанизанные на проволоку засушенные ноги мега-осьминога. Все окна были раскрыты, ветер грубо трепал газовые занавески. Коралл был изрядно пьян. Он провел гостей в гостиную, смахнул с кожаного дивана спящего кота, книги и прочий мусор; пыхтя и ругаясь под нос, подтащил низкий журнальный столик. Столик оказался сравнительно чистым: на нем стояли бутылки с винами разных сортов, подгнившие фрукты в корзинке, над которой танцевали мошки.

– Чем богаты, тем и рады… – заикаясь, сказал Стивен Коралл ди Коралл и упал на диван. Закрыл глаза и шумно задышал, грудь его под мятой майкой поднималась величественно, как волны на море во время бриза. Шилов поискал глазами, но младшего Коралла не увидел. Наверное, до сих пор играет в настольный теннис.

– Мы, может, не вовремя? – поинтересовался тактичный Семеныч.

Стивен ожил, резво вскочил, выдирая из бороды застрявшие щепки, бумажки, веточки, стал освобождать от мусора стулья, подтащил их к столику, кивнул:

– Вы это… присаживайтесь. Вы вовремя. Не думайте. Вовремя, да. Это я. Не вовремя. Я… – Он махнул рукой, не договорив. Рухнул на диван и закрыл глаза.

Шилов и Семеныч уселись на стулья. Семеныч налил в стаканы зеленого вина. Налил молча, не балагуря, как обычно. Шилов и сам чувствовал себя не в своей тарелке. С Кораллом происходило что-то странное. «Скорую», что ли вызвать? – подумал Шилов и тут же одернул себя: – Ну откуда «скорая» в таком глухом месте? Впрочем, какой-нибудь медпункт на базе обязательно должен быть.

– Ну… – сказал Семеныч, уныло наблюдая то за газовыми занавесками, то за лампочкой без абажура, которая свисала с потолка, запущенная, грязная, символизирующая упадок всей базы и в частности – дома Коралла ди Коралла, рыбака.

– Ну… – повторил он. – За з-знакомство!

Шилов и Семеныч чокнулись. Коралл так и не открыл глаза. Шилов и Семеныч переглянулись, в молчании выпили. Вино было кислым, пахло рыбой. Шилову оно решительно не понравилось. Семеныч, однако, был доволен вкусом напитка. Впрочем, хорошее настроение у него испарилось в тот же миг, когда он снова посмотрел на Стивена. Хозяин храпел, вывалив наружу язык, что та дворняга.

– Кхе-кхе… – тактично кашлянул Семеныч, но Коралл просыпаться не собирался.

– Пойдем? – тихо спросил Шилов. Семеныч пожал плечами, грустно посмотрел на початую бутылку, налил еще.

– В туалет схожу… – сказал Шилов, вставая.

– Иди… – безнадежно махнул рукой Семеныч и уставился в свой стакан. Вино в нем бурлило, выплескивалось на пол.

Шилов, перепрыгивая груды одежды, деталей и книг, прошел на кухню. На кухне был такой же беспорядок, как и везде. Сквозь пыльные окна глухо светили уличные фонари. По тропинкам, дергаясь как в немом кино, гуляли смутные тени зеленокожих и туристов. Кто-то играл на гитаре старинную, средневековую что ли, балладу, и неумелая эта игра затронула некие струны в душе Шилова, он вспомнил благословенные студенческие времена, когда они, первокурсники, выбирались на природу и ютились под открытым небом. Как настоящие дикари. Вот то была полноценная жизнь! А сейчас – жалкая ее пародия.

Перепрыгнув набор сковородок, он оказался у туалета, который у Коралла, слава Богу, был не на улице, а в доме. Шилов щелкнул выключателем, зашел в кабинку. Туалет сиял новым кафелем, половик мягко ложился под ноги, унитаз блестел, как драгоценная жемчужина. Стало ясно, что туалет – единственное место, за которым Кораллы ухаживают. Шилов сделал дело и уже собирался выходить, когда на него снова накатило. Мир внутри туалета стал ирреальным, перед глазами все поплыло, заплясали концентрические круги и эллипсы. Они расширялись и сужались. Сплошная мешанина звуков, отрыгиваемая, кажется, щелями в стенах, стала распадаться на отдельные слова и звуки: фи, фай, фо, фам… Фи, фай, фо, фам…