– Слушай, – внезапно перебил девушку парень. – А ты помнишь, как мы познакомились?

– Максим, это было всего три месяца назад, – засмеялась Катя. – Конечно, помню.

– Я имею в виду, что ты почувствовала. Ты помнишь?

– Ну, ты был весьма нагловат – это я помню, – снова улыбнулась девушка.

– Что, всё было так плохо?

– Да нет. Просто я никак не ожидала, а ты молча подошёл и поцеловал. Мы были знакомы дня три, на минуточку.

– Жизнь и так слишком коротка, – подмигнул глазом Максим.

– Это твой девиз по жизни, Ламанский?

– Ага. Но ты ведь не была против. Я не помню сопротивления.

– Сначала я просто впала в ступор. А потом подумала, что ты вроде как хороший парень.

– «Вроде как хороший парень», – передразнил Максим и тут же получил несильный удар кулаком в плечо.

– Ну ладно тебе!

– Я помню, ты ещё сказала мне, что уже поздно, и нельзя среди ночи возвращаться домой, поэтому мы так и просидели на набережной до самого утра, пока не рассвело.

– Но ты же не думаешь, что меня бы не пустили домой? Я просто хотела побыть с тобой, дурачок.

– Что, правда?

– Конечно! Ну что ты как маленький, Ламанский. Не сообразил?

– Нет, – озадаченно ответил Максим и улыбнулся.

– Что ж, потешила твоё самолюбие.

Максим придвинулся к Кате вплотную и крепко обнял её. На улице уже начинало холодать, скоро нужно было идти домой.

– Как твоё самочувствие? – поинтересовалась Катя.

– Всё хорошо, здоров.

– Точно?

– Да, всё хорошо, – уверенно ответил парень, но тут же вспомнил о своих синяках и постоянных головных болях.

– Тебя никуда пускать нельзя, нашёл на свою пятую точку приключения. Ты знаешь, как я испугалась?

– Я не хотел тебе говорить.

– Думаешь, я бы не узнала? Нельзя скрывать такие вещи. Что за друг-то потащил тебя в этот клуб?

– Да есть там один, со школы, – ответил Максим, опустив глаза вниз.

– И что, он не мог остановить эту потасовку?

– Куда-то вышел, я не знаю.

– Максим, – покивала головой Катя и тут же поцеловала парня в щёку. – Береги себя, пожалуйста.

– Буду, – неуверенно ответил Максим. – Блин, холодает. Поехали домой?

– Поехали. У меня, кстати, родители до выходных в командировке, остаться не хочешь?

– Зачем остаться?

– Ой, ой, поговори мне ещё тут, – махнула рукой девушка и встала с лавочки.

– Классика жанра, прямо как в кино, – улыбнулся Макс.

Через полчаса ребята были дома. Ночь быстро опустилась на город и, казалось, даже укрыла своим теплом. Наверное, теплом всех этих желтоватых огней, горящих не только фонарями в окне, но и бликами на другой стороне города, вдалеке. Холодная темнота больше не имела власти, не могла пробежаться мурашками по их телам и вынудить куда-то уехать, спрятаться в более тёплом месте. Им было просто хорошо вдвоём, и ничего уже не могло этому помешать.

Максим стоял у окна и задумчиво смотрел вдаль – то ли на замёрзший городской пруд, то ли куда-то ещё. Глаза его были открыты и совсем не моргали, а в глубине зрачка теплился огонёк отражений.

Катя спала. В комнате было совсем темно. Едва слышно тикали настенные часы, которые девушка привезла из Стокгольма, когда ездила туда с родителями прошлым летом. Казалось, время остановилось, и ничего в целом мире не могло быть лучше этой минуты. Парень вернулся в постель, чувствуя мимолётную ненависть ко всему, что могло бы разрушить их с Катей любовь. Город, планета, Вселенная, эта горькая луна за окном, этот воздух, что разделял их на каких-то несколько сантиметров – всё показалось враждебным и ужасающим. Но ещё более страшным среди всего этого казалась… память.

– Ты чего? – неожиданно и тихо спросила, проснувшись, Катя, глядя на смотрящего в потолок Максима и его, словно каменное, лицо, отражающее очень слабое сияние луны за окном.

– Просто задумался.

– О чём? Расскажи, – попросила девушка и плотнее прижалась к парню.

Максим несколько секунд молчал, словно подбирая слова, прежде чем начал говорить.

– О том, что в современном сумасшедшем мире рядом каждому из нас давно уже нужен не человек, у которого тоже есть крутой смартфон, который тоже любит всякие роллы и смузи, который тоже смотрит тупые сериалы и даже не тот, кто поддерживает все твои придурковатости, а человек, которому наплевать на всё это, искренне и навсегда. Человек, который тоже устал от всех этих вечных плохих новостей: свиных гриппов, войн, цунами, ураганов – и может просто взять пульт, выключить ТВ и молча полежать с тобой на полу в полной темноте, наблюдая за каким-нибудь, не знаю, падающим снегом за окном…

– Ваниииль! – заулыбалась Катя.

– Ванильно, да. Но знаешь, у нас в жизни давно не было ничего ванильного, даже банального. Всё стало так сложно, а самое главное – лживо и противоречиво. Все слишком много из себя мнят и придают слишком большое значение тому бесполезному и провокационному, что происходит вокруг. Нас так много – во всех смыслах, но мы такие, блин, мелочные…

– Да кого это волнует? Все живут в этом, живут этим. И вообще: когда ты часть массы, над тобой смеются все те, кто, как им кажется, вырвался из неё. А когда ты тоже вырываешься, тебя постепенно подавляет уже другая масса. Всё это рвение… Кажется, что оно бесполезное.

– Да, ты права, – вздохнул Макс. – Нам давно пора остановиться. Оглянуться вокруг. Ведь люди, которые могут спасти нас от всего этого, всегда рядом. Да, все только и твердят: «будь собой», «забей», «не парься» – но что это, что такое «будь собой»? Где здесь я? Я вижу себя только как отражение всего вокруг; всего, что я впитал из этого мира. И даже когда все говорят «будь собой» – это же говорят не они, а тоже их отражение, отпечаток мира. Хрень какая-то. Такое ощущение, что нет ничего настоящего. И чтобы его найти, нужно просто остановиться, подумать.

– Мы не умеем останавливаться, у всех есть эти амбиции, эта дурацкая призрачная мечта. Как правило, очень приземлённая.

– Да. Зато почти всегда достижимая, в отличие от… – начал парень и снова задумался.

– От чего?

– А?

– Достижимая мечта. В отличие от чего?

– Да я просто… опять задумался.

– Заболтался ты! Хватит думать. Давай спать.

– Давай.

«Неужели я всё ещё могу быть счастливым… Неужели я всё ещё умею быть счастливым?» – подумал Максим и обнял Катю крепче, словно боясь поверить в хорошее, боясь поверить самому себе.

На улице зашуршал ночной августовский дождь.

●

За час до этого, пока ещё не было дождя, Павел вышел из своей квартиры в подъезд и прошёл шесть этажей вверх. Девятый этаж отделяла от крыши небольшая железная техническая лестница и горизонтальная дверка, на которой висел большой амбарный замок, уже очень давно сломанный и лишь создающий видимость закрытия. Приложив небольшое усилие, парень распахнул дверку и выбрался на грязную крышу, отряхивая руки.

Девятиэтажный дом, в котором жил Павел, был одним из самых высоких на их старой улице – мрачной, разбитой и словно притаившейся за сырыми арками, но расположенной аккурат за центром города, – поэтому с крыши не было видно ничего, кроме чёрного неба, макушек тополей, пары высотных торговых центров и бесконечной вереницы сияющих дорог и огней. Лето заканчивалось, в воздух уже прокрадывался вечерний холод, а в чистой вышине над головой, прищурившись, можно было разглядеть некоторые звёзды. Ростовцев прошёлся по крыше, пиная ногой небольшие кусочки смолы, и сел на привычное, наиболее широкое место на парапете, в самом углу здания.

«Ну что, парень, вот и всё, – начал размышлять юноша. – Школа закончилась, и детство, по-видимому, тоже. Через пару дней стартует университет, новая жизнь и всё такое.

Чувствую ли я какие-то перемены в мире, в жизни, в себе? Не знаю. Вроде бы всё осталось тем же: и я, и жизнь, и эта крыша, и эти мысли в голове. А что будет ещё через пять лет? То же самое? Я снова приду сюда, буду сидеть и думать о том, что ничего, собственно, и не изменилось? Что получается: в переменах виноват не возраст, не школа, не ВУЗ. Я сам? И что мне нужно делать, чтобы я ощутил эти перемены? Чтобы они радовали меня, чтобы я знал, что жизнь идёт вперёд…»