Всё было организовано как нельзя лучше, и в действиях оборонного правительства Уриэль видел воплощение заветов Кодекса Астартес. Происходящее напомнило Уриэлю мероприятия по защите северной полярной крепости на Макрейдже во время Первой Тиранической войны, хотя он и надеялся избежать повторения последствий того сражения.

Убедившись, что всё в порядке, капитан зашагал по покрытым слякотью доскам траншеи к первой линии окопов. Перед траншеями был сооружён двухметровый вал из снега. Он должен был защитить солдат от вражеского огня. От попаданий артиллерийских снарядов снег, как и песок, только уплотнялся. Кроме того, наружный склон снежного барьера постоянно поливали водой, и на нём образовалась гладкая, как стекло, наледь, что тоже должно было создать дополнительные трудности пришельцам.

— Есть какие-нибудь сведения о начале атаки? — спросил Пазаниус, присоединившийся к Уриэлю на огневом рубеже.

— Скоро, — ответил Уриэль и повернулся к подошедшему Леаркусу. — Ты отлично поработал, Леаркус, — сказал он, приветственно пожимая руку сержанта.

— Здешние солдаты — отличный народ, брат-капитан, — кивнул Леаркус. — Им надо было только слегка напомнить положения Кодекса Астартес.

— Уверен, делал ты это очень настойчиво, — заметил Уриэль.

— Только в случае необходимости, — признал сержант. — Я был не более суровым, чем любой старшие сержант в Аджизелусе.

Пазаниус и Уриэль одновременно поморщились при одном воспоминании о строгости обучения на Макрейдже. Ни у одного из них не осталось и тени сомнения, что Леаркус заставил людей пройти через все круги ада, чтобы подготовить их к грядущим сражениям. Но если такова цена солдатского искусства, она не казалась им чрезмерной, и люди должны быть ему благодарны.

— А где позиции Мортифактов и Караула Смерти? — спросил Леаркус.

Уриэль показал в сторону южной оконечности траншей и нахмурился, вспоминая о столкновении с Астадором и Криптманом на орбитальной станции. Тогда он утратил контроль над своими чувствами, и стыд за этот промах до сих пор не остыл в нём. Он был Космодесантником на службе Императора и должен был быть выше всех проявлений эмоций. Только смерть миллионов невинных людей на Корделисе и тёмный след, оставленный Несущим Ночь в его душе, могли поколебать его твёрдые принципы.

Мысль об утрате контроля над собой и превращении в убийцу без чести и совести очень пугала Уриэля. Некоторое время он раздумывал, не рассказать ли кому-либо о существовании тёмных сил в его душе, но вскоре отказался от этой мысли, не зная, как выразить словами своё состояние. Космодесантникам подобные слабости не были знакомы. Да и вокруг Уриэля не было ни одного человека, к которому он мог бы обратиться.

Трое друзей не без волнения наблюдали за клубящимися вдали облаками. Никто из них не мог забыть ужасов войны на Ихаре IV, и неотвратимость нового столкновения с таким противником не сулила ничего хорошего.

Они без страха сражались с любыми врагами и побеждали. Но на Тарсис Ультра прибыла всего сотня Космодесантников. Могли ли они что-либо сделать против бесчисленной орды тиранидов?

В траншеях засели тысячи солдат, хотя, по сравнению с ордой тиранидов, войска самообороны можно было назвать лишь ничтожной горсткой слабых людей. Но всё же перед пришельцами жители Тарсис Ультра имели одно преимущество: они защищали свой народ, свои семьи и свою землю.

Все, чего так не хватало Уриэлю и его сержантам.

Западные склоны гор пришли в движение. Тысячи и тысячи грибовидных спор ударялись о землю, и из каждой появлялось покрытое слизью существо, которое шипело и выло от звериного голода. Толпы ужасных созданий кишели в обожжённых кислотой лесах, растения-пришельцы жадно поглощали азот и лишали природную флору солнечного света. В низинах кипели и пузырились полные вирусов лужы едкой жидкости. Малые формы успевали лишь дать потомство и гибли, но их энергия шла на утоление голода более крупных созданий Совокупного Разума.

Численность чужеродных хищников все возрастала, и наконец, подчинившись какому-то неслышному сигналу, все монстры сбились в единую плотную стаю и помчались по заснеженным склонам в заселённые людьми низины. Крупные твари щёлкали зубастыми пастями и сверкали острыми когтями, подгоняя мелких собратьев. Десятки тысяч пришельцев единым потоком хлынули вниз в поисках пищи. Невидимая психологическая связь согласовывала их бег с многочисленными стаями крылатых горгулий, летящих впереди и направляющих их на пути к жертвам.

По всей Тарсис Ультра армии тиранидов двинулись к своим целям.

Дозорный отряда самообороны Эребуса Павел Лефорто нервно облизал губы и тотчас пожалел об этом, ощутив пощипывание морозного воздуха. Ему срочно надо было опустошить мочевой пузырь, но ближайшая уборная находилась в трёхстах метрах от места расположения его поста. Павел ненавидел необходимость выпивать столько жидкости. В его возрасте мочевой пузырь не лучшим образом справлялся со своими обязанностями. А требование офицеров выпивать до пяти фляжек в день во избежание обезвоживания обрекало Павла на постоянные приступы боли.

Но сержанты корпуса Логреса без всякого снисхождения требовали соблюдения правил. Все без исключения случаи обморожения, простуды или дегидратации подлежали рассмотрению военного трибунала.

В окопе было не так уж холодно, как казалось в первые дни. Но на высокой наблюдательной платформе, оборудованной перископом, ветер продувал до костей, несмотря на зимнее обмундирование и тёплое солдатское бельё. Внизу дыхание сотен людей поднимало температуру на два-три градуса, а работающие двигатели танков стали постоянным магнитом для солдат, отогревавшихся у их тёплых кожухов. Этот сектор окопов защищали около трёхсот человек. Были здесь и рядовые из корпусов Логреса и Крейга, но в большинстве своём бойцы сил самообороны Эребуса. Профессиональные воины относились к ополченцам не очень-то по-дружески, называли их не иначе, как «солдатами выходного дня» или любителями поиграть в войну. Все это, наряду с недовольством, бытовыми условиями, создавало весьма напряжённую обстановку, если не сказать больше. Однако Павел вскоре свыкся с переменами и откровенно скучал по своей монотонной работе в плавильных цехах Эребуса.

Но больше всего ему хотелось по вечерам возвращаться домой к жене и детям в тесный, но уютный домик, который они делили ещё с тремя семьями. Сейчас Соня, должно быть, готовит ужин, а двое детишек — Холия и маленький Солан — возвращаются из школы. Боль разлуки с родными постоянно саднила душу Павла, он с нетерпением ждал окончания этой войны и возвращения в родные места.

Лефорто постарался на время забыть о своей тоске и прижался к резиновым ободкам окуляров поднятого на двуногой стойке перископа, а потом нажал рычаг, освобождающий линзы от крышек. Для удобства он даже расстегнул вязаный шлем под каской. Тёплое дыхание туманом осело на стёклах, не дав Павлу как следует осмотреть местность.

Насколько он мог разглядеть без прибора, ровная заснеженная долина впереди была совершенно пуста, хотя офицеры и предупреждали, что низкая температура снижает видимость. В конце концов, он не единственный, кто наблюдает за этим участком, и Павла ничуть не беспокоила невозможность воспользоваться перископом. Если ничего и никого не видно, это не так уж плохо.

— Есть что-нибудь? — спросил его напарник, Вадим Коташ, протягивая Лефорто кружку с дымящимся кофе.

Сорокапятилетний Вадим был всего на год моложе Павла, и они вдвоём считались самыми старыми во взводе. Лица Вадима почти не было видно из-за вязаною шлема, тёмных очков и намотанного на шею шарфа.

— Нет, — ответил Павел и движением, рычага вернул крышки на окуляры перископа. Затем, поправив свой шарф, он взял предложенную кружку и отхлебнул горячего кофе. — Не могу ничего рассмотреть на таком сильном морозе.

— Да, я слышал об этом. Кон говорил, что Келлиш вчера угодил в госпиталь. Снежная слепота. Этот молодой дурачок всё время снимал тёмные очки.