Прежде чем рационально разместить свой «скарб» в пространстве, пришлые из-за моря чужестранцы принялись за изучение незнакомой территории, составили ее опись, создали уменьшенный макет (карту) и сконструировали образ, удобный для понимания. В книге Бруно Латура «Наука в действии…» есть специальный раздел «Действие на расстоянии», в котором автор задается вопросом о том, как узнать «о вещах, людях и событиях, которые находятся или происходят далеко». Что толку, рассуждает он, в пропавшей экспедиции, после которой не осталось ничего. Следующая за ней отправится в путь в таком же неведении. Важно, чтобы первопроходцы не только вернулись, но «нашли способ доставить [открытые] земли (the lands) назад таким образом, чтобы кто-то другой смог увидеть их», и тогда их последователи быстро продвинутся по уже «знакомым» дорогам и привезут домой «новые куски карты». Латур пишет: «невозможно дать определение тому, что называется „знанием“, без объяснения того, как оно добыто. Иными словами, „знание“ не может быть описано само по себе или как оппозиция „незнанию“ или „вере“, необходимо представлять полный цикл его обретения» [Латур 1999: 220]. В колониальном контексте, где расстояния, пространственный разрыв между нуждающимися в знании колонизаторами и местами его обретения были весьма велики, вопрос придания информации видимой, осязаемой, а главное, компактной и транспортабельной формы был очень актуален. И главными способами такого преобразования были картография, создание коллекций артефактов и собрание словесных описаний/перечней увиденного. Первая позволила придать необъятным пространствам вид плоского листа бумаги, на котором уместились расстояния в сотни и тысячи миль, и который можно было сложить, соединить с другими, пришпилить на стену. Латур продолжает: «Задача доминирования над землей по сложности не уступала аналогичной цели контролирования экономики территории. Не существует телескопа, чтобы увидеть ее, коллекций, чтобы собрать ее, экспедиций, чтобы зарисовать ее план. И в этом случае наука вновь предлагает метод трансформации всего, что люди производят, продают или покупают, во что-то, что можно мобилизовать, собрать, заархивировать, закодировать, пересчитать и продемонстрировать. Одним из таких методов являются исследования путем многочисленных и единообразных опросов…» и сведение полученных данных воедино [Там же: 227]. Даже начальные практики освоения новых земель, в результате которых британцы, не всегда возвращавшиеся назад, не оставляли на них никаких других следов-маркеров, кроме могил, были связаны с целым набором специфических европейских предметов, путешествовавших вместе с ними.
По мере все более активного проникновения на новые территории, узнавания и понимания их «назначения» и «пользы» происходило наращивание материального присутствия колонизаторов. Пришедших становилось больше, они задерживались в Центральной Индии надолго, вели бизнес и брали бразды правления в свои руки, и в результате могилы превращались в кладбища, появлялись колониальные бунгало и «белые» районы на окраинах туземных городов; создавалась разветвленная коммуникационная инфраструктура. Накапливавшиеся вещественные «улики» свидетельствовали о постепенном изменении положения европейцев в Центральной Индии: от заезжих путников в середине XVIII в. до полноправных правителей век спустя. Трансформация статуса британцев и сопутствующего ему визуального ряда на этих землях определила логику настоящего повествования, пять частей которого выстроены в хронологическом порядке.
Однако выработка стратегий деятельности британцев в колонии происходила не только на территории Индии, но и на островах туманного Альбиона. В описываемый период истории двух стран оказались крепко переплетенными, хотя чаще всего они пишутся отдельно. Примечательно, что даже когда речь идет о единовременных событиях в одном месте, на страницах многих книг они оказываются разъединенными. Когда Дж. Ф. Ройл вел рассказ об экспериментах с хлопчатником в Центральной Индии, он подробно описывал ландшафт этих земель, геологическое строение, состав почв, климат и непосредственно различные мероприятия англичан по культивированию этого растения. Однако он ни словом не упомянул, что все это происходило на территории Нагпурского княжества, во главе которого стоял раджа Рагхуджи III [Ройл 1851]. Также и немногочисленные истории этого княжества, как правило, посвящены политическим событиям, и британцы в них фигурируют по большей части как воюющая сторона, союзническая сила или контролирующий орган при дворах князей. Но они не сообщают, за редким исключением, что в это же время британцы обследовали территории, обсчитывали земли, налаживали почтовую связь, прокладывали дороги и т. п.
Во второй половине XVIII – начале XIX в. отсутствием технических возможностей для налаживания быстрых средств связи и соответственно недостатком действенных рычагов для контролирования из Лондона ситуации в колонии объяснялся высокий уровень независимости и властного потенциала индийской администрации, которая принимала многие решения по насущным и неотложным проблемам на свое усмотрение и самостоятельно определяла векторы внутренней политики на полуострове. С появлением современных средств коммуникации, увеличением скоростей, оформлением границ и территориально-административного устройства Британской Индии ситуация стала меняться. Как отмечает Дхарма Кумар, один из авторов «Кембриджской экономической истории Индии», с середины XIX в. в Индии наблюдался интенсивный процесс централизации управления. Контроль Лондона за Индией и Калькутты за провинциями был очень жестким [Кумар, Десаи 1989: 907]. Именно на уровне британского парламента, министерства по делам Индии, Совета при генерал-губернаторе, а затем вице-короле принимались решения, которые задавали и определяли направление и общие контуры британской деятельности в Индии. Объектом унифицированной, общеиндийской политики оказались и территории Центральной Индии после их присоединения к имперским владениям. Чем жестче была связь между метрополией и колониальной окраиной, тем больше событий, имевших отношение к Индии, происходило в Великобритании. Этим объясняется параллелизм исследования, место действия которое сосредоточено на двух концах евразийского континента.
Эта книга является итогом многолетних исследований. Интерес к теме появился еще в студенческие годы в стенах Московского государственного университета, где я начинала свои штудии на кафедре новой и новейшей истории Великобритании под руководством Льва Николаевича Еремина, с которым продолжала работать в тесном контакте и сотрудничестве до его ухода из жизни. Первоначально меня значительно больше интересовала область истории идей и, в частности, вопросы адаптивности британского интеллектуального конструкта «либерализм» на восточной почве. Его неустойчивость, переменчивость, а зачастую и неприменимость за пределами европейской ойкумены заставили меня обратиться к поиску более «постоянного» объекта исследования. Так, хлопок и неизменный интерес к нему британцев оказались в центре внимания предлагаемой книги. Также мои исследования локализовались в Центральной Индии, где я имела возможность многократно побывать, пожить и поработать в местных библиотеках и архивах.
Эти перемены произошли уже в стенах Института востоковедения Российской академии наук, где одним из первых я повстречала Леонида Борисовича Алаева, ставшего внимательным читателем моих работ и воодушевившего меня ступить на тогда еще зыбкую для меня почву востоковедения.
Нащупать твердую стезю на этой почве мне помогла Ирина Петровна Глушкова, которая в течение двух лет учила меня языку хинди, а затем вовлекла в уникальный и новаторский проект «Под небом Южной Азии», участие в котором позволило мне по-новому взглянуть на свои собственные научные изыскания. Она обратила мое внимание на неожиданные повороты в моей теме, щедро делилась идеями и обширными знаниями в области истории и современных реалий Махараштры, распахнула двери в уважаемые научные индийские организации, желанным гостем которых она давно является, и научила жить в Индии. Я благодарна ей и Абхиджиту Ранадиве за помощь в расшифровке и толковании маратхских терминов, имен и названий.
