С марта 1948 г. советско-югославский конфликт покатился как снежный ком, накручивая на себя всё вокруг: политику, экономику, идеологию, заставляя компартии стран «народной демократии» и их правительства следовать курсом Москвы, искать у себя «титоистов» и беспощадно с ними бороться.
Югославское руководство в первое время после решения Москвы об отзыве специалистов не оставляло надежды на его пересмотр. 24 марта югославский посол Попович встретился с Молотовым и передал ему два письма от Тито.
Во время семиминутного разговора посол несколько раз обращался к министру с просьбой пересмотреть решение советского правительства и не отзывать советников, обещая, что виновники возникшей ситуации будут строго наказаны и что нет никакой причины сомневаться в дружеском отношении Югославии к СССР. Молотов в свою очередь, ссылаясь на сделанные ранее заявления, подчеркивал, что советское правительство не на словах, а на деле выступает за дружбу с Югославией, что вина целиком лежит на югославском правительстве из-за его позиции по отношению к советским специалистам, что, наконец, «советское правительство исходит из фактов, а не предположений». Попович в ответ сказал, что югославы и Тито с трудом воспринимают этот тезис[40].
Югославский посол в телеграмме, отправленной Тито на следующий день после короткой беседы с Молотовым, сообщал, что, по его впечатлению, Кремль получил информацию от человека или людей, которым он абсолютно доверяет, и тем сложнее всё это будет выяснить[41]. Прямым следствием данного предположения стал начатый югославами поиск предателей в своих рядах. Оставался вопрос, по какой причине они попали в разряд предателей, что югославское руководство могло рассматривать в качестве информации, закрытой для советских «пользователей».
27 марта 1948 г. советское руководство ответило на два письма Тито, переданные Поповичем Молотову тремя днями ранее. В этом ответе содержались обвинения югославских руководителей в ревизии марксизма, отказе от легальной формы работы партии. Сталин и Молотов объясняли решение Москвы отозвать своих военных и гражданских специалистов крайне недружественной обстановкой, которая была создана вокруг них. Подвергалось сомнению и даже осмеянию объяснение югославами случая с отказом предоставить экономические данные советским специалистам. Обвинения в клевете на ВКП(б) основывались скорее всего на информации, полученной от С. Жуйовича. В связи с этим в письме говорилось, что советскому руководству известны циркулирующие среди «руководящих товарищей в Югославии» антисоветские высказывания типа «ВКП(б) переродилась», «в СССР господствует великодержавный шовинизм», «СССР стремится экономически поработить Югославию», «Коминформ является средством для подчинения других компартий ВКП(б)». Эти антисоветские заявления, говорилось в письме, обычно прикрываются левыми фразами, что «социализм в СССР перестал быть революционным» и что «только Югославия является истинным носителем “революционного социализма”». Авторы письма со злой иронией замечали, что «смешно слушать подобные россказни о ВКП(б) от таких сомнительных марксистов, как Джилас, Вукманович, Кидрич, Ранкович и другие». Эта часть послания завершалась констатацией, что подобные измышления уже давно распространяются среди многих руководящих товарищей, продолжаются и в настоящее время, что, естественно, создает антисоветскую атмосферу, способствующую ухудшению отношений между ВКП(б) и КПЮ. Далее в письме упоминался Троцкий, который также, как подчеркивали авторы, в свое время обвинял ВКП(б) в перерождении, национальной ограниченности и великодержавном шовинизме[42]. Именно отсюда берут начало ярлыки, которые вскоре стали навешиваться на югославов, – ревизионисты, троцкисты. Можно предположить, что сформулированный в Москве набор югославских «девиаций» стал идеологической основой начавшегося конфликта с Белградом. Видимо, у Сталина от любви к Тито до ненависти к нему путь был короток. Однако с точки зрения Кремля изменение политики по отношению к Югославии казалось совершенно логичным, повторяя накопленный опыт во внутриполитических делах. Ведь любые попытки сопротивления Сталину, трактовавшиеся как отход от генеральной линии, в СССР жестко и жестоко пресекались. В этом смысле руководство компартий восточноевропейских стран оказывалось в тех же условиях – ничего нового просто не могло быть. Отказ от бескомпромиссного подавления инакомыслия почти немедленно привел бы к распаду созданной Кремлем конструкции под названием «лагерь стран “народной демократии”» во главе с СССР.
Письмо ЦК ВКП(б) от 27 марта, без уведомления об этом КПЮ, было сразу же разослано в компартии стран-участниц Коминформа в расчете получить широкое, солидарное осуждение югославского руководства. Однако большинство лидеров этих партий не спешили с ответом в поддержку советских обвинений. Политбюро ЦК болгарской компартии приняло соответствующую резолюцию 6 апреля, но она была отправлена в Москву только 18 апреля. Г. Димитров, следуя из Софии через Белград в Прагу, в беседе с М. Джиласом 19 апреля выразил поддержку югославам, рассчитывая на обратном пути задержаться и встретиться с Тито[43]. Быстрее всего отреагировали на московское послание венгры. Решение, осуждающее югославскую позицию, было принято 8 апреля, и тогда же о нем известили Кремль с примечанием, что с венгерской точкой зрения можно ознакомить и другие компартии. Руководство венгерской компартии со своей стороны направило копии принятой резолюции в КПЮ и другие компартии, входившие в Коминформ[44]. Руководство КПЧ, как оно сообщило позднее в Москву, осудило югославское руководство, но не приняло специального решения по этому вопросу, считая, что этого не требуется. Это было похоже на наивную уловку, за которой, не исключено, стояло желание дистанцироваться от навязчивого стремления Кремля подключить всех к своей антиюгославской кампании. Румыны также не отнеслись серьезно к советским обвинениям. Секретарь РРП Г. Георгиу-Деж именно в таком духе прокомментировал содержание письма ЦК ВКП(б) югославскому послу в Бухаресте 16 мая 1948 г.[45] Однако к концу апреля все компартии приняли «нужные» Москве резолюции, что стало основой для решения Кремля вынести вопрос о Югославии на очередное совещание Информбюро.
Очевидно, что руководству югославской компартии необходимо было срочно ответить на советские обвинения. 12–13 апреля 1948 г. впервые за долгие годы состоялся пленум ЦК КПЮ, на котором были подвергнуты обсуждению причины разногласий с ВКП(б) и одобрен ответ на советское письмо от 27 марта. 13 апреля письмо за подписью Тито и Карделя было отправлено в адрес ВКП(б). Югославские руководители попытались отвергнуть все предъявленные им обвинения, в чем уже содержался вызов Кремлю. Однако процитированные в советском письме «клеветнические» высказывания югославских руководителей в адрес политики ВКП(б), что, как представляется, сильнее всего оскорбило Сталина, в ответном послании югославы сопроводили минимальным комментарием. На пленуме ЦК КПЮ С. Жуйович и А. Хебранг (обвинения в отношении последнего позднее были подвергнуты сомнениям), предоставившие советской стороне неточную и клеветническую информацию, в том числе и приписываемые некоторым югославским партийным руководителям высказывания, были объявлены главными виновниками. Пленум принял решение о выводе Жуйовича из состава ЦК КПЮ и проведении «дальнейшего партийного следствия» по его и Хебранга делу[46]. Белград не только осмелился подвергнуть сомнению всё сказанное Москвой, но и сам осудил ее политику по отношению к Югославии, в частности деятельность в стране советских спецслужб. Югославское руководство заявило, называя русские фамилии, о неоднократных попытках вербовки своих граждан, в том числе руководящих работников разных уровней. Письмо заканчивалось предложением к ВКП(б) прислать в Югославию нескольких своих представителей для изучения всех затронутых в письме вопросов[47].
