– Я пришел с даром, – сказал он, протягивая ко мне руку, – который освободит тебя от этого брака.

А затем достал из складок одежды маленький фиолетовый флакон. Я взяла его, вытащила пробку, стараясь не пролить ни капли, и осторожно вдохнула. Кровь отхлынула от лица. Я знала этот аромат. Дыхание перехватило, под кожей начал расползаться смертельный холод. Отец принес мандрагору, вымоченную в молоке. Яд.

– Неважно, за кого ты выйдешь, они продолжат воевать против нас. Об этом слышали мои лазутчики, об этом догадываются мои советники, об этом кричат мои инстинкты. – Раджа говорил спокойно, ровно. – Лучший шанс для королевства – привести войну сюда, не позволяя ей и дальше раздирать наши границы. Твоя сваямвара – прекрасный повод призвать их лидеров. А твоя смерть сведет на нет наше гостеприимство, дав нам право казнить мятежников на месте. Твоя жертва дарует безопасность всему народу.

Я покачала головой, во рту пересохло. Я была не невестой, а приманкой. Стены вдруг начали сдвигаться. Невидимая нить, растянувшаяся от моей макушки до пят, словно лопнула, и я едва не повалилась на пол. Я судорожно вдохнула, но вязкий воздух с трудом проник в легкие.

«Я надеялся, что если приоткрою завесу, то ты простишь мне все, чего я вынужден тебя лишить».

Он лишал меня не просто независимости. Или дома.

Когда я заговорила, голос звучал гулко, хрипло…

– Ты хочешь моей смерти.

Секунды становились часами, десятилетиями, веками. Перед глазами промчалась целая вечность, растянув краткий миг тишины после моих слов. И в этом вихре я разглядела, как моя жизнь сжимается, складывается и растворяется в пузырьке с ядом мандрагоры.

Отец прочистил горло и сцепил руки за спиной.

– Это вопрос не моих желаний, – промолвил он, – а необходимости. Если только так можно уберечь королевство и наш народ, то у меня нет выбора.

«Наш народ». Узел в животе затягивался все туже. Только бешеный стук сердца в груди подсказывал, что я жива. Пока еще жива. Я взглянула на хрупкий флакон. Если б захотела, то могла бы швырнуть его радже в лицо, вылить яд на пол или вообще разбить пузырек. Но, разумеется, не посмела. Он олицетворял искаженную надежду Бхараты, вдруг оказавшуюся в моих руках.

– Пойми, твой вклад в процветание королевства превзойдет любые деяния всех твоих братьев и сестер и моих советников. То, о чем я прошу…

– То, о чем ты просишь, не такая уж большая жертва, – произнесла я дрожащим голосом. – Я расходный материал.

– Мы должны проявить твердость, – продолжил раджа. – Если кто-то из отвергнутых тобою женихов решит, будто за твоим выбором кроются политические мотивы, нас попросту раздавят. Наше королевство исчезнет. Они знают, что твои сестры уже сговорены и только ты свободна от обязательств. Также им известно, что мы не сможем осаждать страну того, кто женится на принцессе Бхараты. Единственный для нас способ защиты – не отдавать тебя никому.

Плечи его поникли. Я подняла глаза, охваченная безумной надеждой. Вдруг отец передумал…

Полвздоха – и руки его окаменели, а затем безвольно повисли по бокам.

Мой смертный приговор.

В легких зашелестела паника, все тело напряглось, словно готовясь к одному безумному выдоху… И прежде, чем отец успел отступить, я бросилась вперед и схватила его за запястье.

– Прошу, – взмолилась, – дай мне что-нибудь другое, чтобы я просто казалась мертвой. Но не яд… Должен быть иной путь.

Раджа выдернул руку из моих пальцев. А когда заговорил, в его голосе не было ни сомнений, ни поддержки, ни милосердия, ни раскаяния.

– Думаешь, я не изучил тщательно каждый вариант? – прогремел он. – Они захотят, чтобы твою смерть подтвердили их лекари. И в тот миг, когда обман раскроется, Бхарата будет обречена. Ты бы предпочла умереть от своей руки или от руки врага? Поверь мне, дочь. Второе гораздо хуже.

Я стиснула зубы, сузила глаза до щелочек:

– Я не собираюсь умирать ради тебя.

Отец улыбнулся, и я тут же поняла, что проиграла.

– Я ведь не глупец. И не жду, что ты пожертвуешь собой ради меня. А ради своей сестры? – Он умолк, и сердце мое похолодело. Гаури. – Ее ты приговоришь с той же легкостью? Или любого из людей вокруг?

Его слова повисли в воздухе, загоняя меня в очередную ловушку. На сей раз, когда раджа отступил, я не шелохнулась. И когда он повернул ко мне безразличное лицо с затененными глазами, в сердце моем уже не было надежды.

– Если ты хотел, чтобы я знала весь план, зачем послал ко мне учителя? Почему сразу не устроил так, чтобы ничто меня не отвлекло?

– Разум играет с тобою, Майявати, – сухо произнес отец. – Вчера тебе не назначали учителей. Я знаю, потому что сам об этом позаботился. Прими яд во время церемонии. Я верю в твое здравомыслие, дочь.

И с этими словами он ушел. Дверь захлопнулась с оглушительным стуком. Ну конечно, не было никакого учителя. Я действительно повредилась рассудком. Я обошла покои, обшаривая взглядом стены и углы. Ни единого шанса на побег. Двери заперты. Окна зарешечены. В комнату медленно просачивался свет, словно вышедший на охоту хищник; он преследовал меня, загонял в угол неудобной правдой, что выхода не осталось, кроме одного – смерти.

Меня разбудил плеск воды в медных чашах и приглушенный звон тяжелых драгоценностей. Сквозь дверную щель в комнату пробивались ароматы мирры, розового масла и накрахмаленной парчи. А затем одна за другой вошли согбенные служанки с нагруженными руками.

Стоило их увидеть, и меня захлестнула злость. Злость на отца – я ведь думала о нем лучше. Злость на то, что побег невозможен. Но отчаяннее всего я злилась на себя – за то, что считала, будто предназначена для чего-то большего. Злилась на собственные мечты, которые прочили мне счастливую жизнь.

Слуги быстро и молча натерли меня куркумой. Если они и заметили мои покрасневшие глаза и растрепанные волосы, то ничего не сказали. Они омыли мои руки и ноги молоком и крапивой, хной нанесли на кожу замысловатый растительный узор – цветы и листья манго, – в волосы до талии вплели золотые нити. Я закусила губу, когда в мочки вонзились аметистовые серьги, а на запястьях защелкнулись браслеты. Словно кандалы.

Я встала, и мое тело плотно замотали в сари. Красное, как и свадебные сари всех моих единокровных сестер до этого. Я горько усмехнулась. Красный должен был отпугивать смерть в этот счастливый день.

Быстро и методично стража очистила мои покои от вещей. За считаные секунды осталась только пустая кровать и маленькая тумбочка. А мой взгляд вновь и вновь возвращался к крошечному флакону, теперь зажатому между запястьем и браслетами. Холодное стекло льнуло к коже.

Я ходила по комнате – запоминая углы, касаясь выступов. Вокруг колыхались тонкие как паутинка занавески, мерцали ярко-зеленые плитки, переливались золотые концентрические круги на потолке.

Дверь качнулась.

– Принцесса, нам пора, – позвали стражники.

Я мечтала провалиться под землю или раствориться в эфире, как моя ночная гостья. Но вот дверь снова открылась, запуская внутрь тени, а я так и не исчезла. Я бросила взгляд на голову Нарасимхи в углу, желая, чтобы он освободился и защитил меня. Но он остался неподвижен, как и положено камню.

– Идемте, принцесса. – Один из стражников не особо ласково ухватил меня за локоть.

Последний лучик солнца успел скользнуть по моей ноге, прежде чем дверь с грохотом захлопнулась. И на меня обрушилась тишина, подталкивая вперед.

Пока я шла, ни одна из обитательниц гарема не попыталась меня обнять. Никто не шептал мне на ушко традиционные благословления на плодовитость и любовь. Из тени на меня холодно смотрела матушка Шастри. Дочери ее и остальных с нечитаемыми лицами стояли в тени другой колонны. Лишь Гаури бросилась ко мне, а с ней и неохотно матушка Дхина.

– Ты скоро вернешься? – спросила малышка, сияя.

Я едва ее не обняла, но тут почувствовала впившийся в запястье пузырек с ядом и опустила руку. Перед глазами замелькали картинки: чужеземные солдаты врываются в гарем, крадут Гаури. Или того хуже.