После же, уже выбравшись из ванны, запахнувшись в мягкий махровый халат, достала из ящика стола толстую тетрадь в коричневом кожаном переплете, свою верную спутницу последних лет, и щелкнув серебристым «Паркером» начала быстро писать легким летящим почерком.

У Софии была твердая линия рта. Наверное, оттого и улыбка выходила такая странная. Губы просто растягивались, словно выполняя привычный, одобряемый обществом ритуал. Глаз же улыбка никогда не достигала, они продолжали смотреть внимательно, цепко и отстраненно. Зато когда ясный обычно взгляд ее вдруг мутился нежностью, весельем или еще какой-нибудь редкой для нее эмоцией, губы оставались все так же твердо сомкнуты, не улыбались, не подрагивали от подступающих слез.

Еще у нее была привычка чуть склонять голову к плечу, слушая собеседника, как бы мгновенно взвешивать полученную информацию, оценивать, отбрасывать ненужное и анализировать нужное. Берканту порой начинало казаться, что в зрачках ее в такие моменты бегут столбцы цифр – как на дисплее какого-нибудь замысловатого прибора.

Зато когда она спала, лицо ее менялось до неузнаваемости. С него словно губкой стирали всю жесткость, решительность, холодность и рассудочность. Оно становилось детским, уязвимым и отчего-то грустным. В такие минуты София напоминала маленькую девочку, к которой жизнь с самого рождения была не слишком ласкова.

Вот как сейчас, например…

Беркант ниже склонился над спящей женщиной. Яхта покачивалась на волнах, и прибрежные фонари то заглядывали в круглый иллюминатор, то исчезали из поля зрения. А потому лицо Софии то озарялось тусклым желтоватым светом, то снова оказывалось в тени. Может быть, именно это прерывистое мерцание и давало такой эффект.

Беркант задумался на секунду, пристально вглядываясь в ее лицо, прослеживая взглядом тонкие упрямые брови, решительные скулы, четкую линию подбородка. И вдруг, вздрогнув, мотнул головой.

Чем это он занят, в самом деле? Сидит тут и, как какой-то идиотский герой из так ненавидимого им многосерийного турецкого «мыла», любуется спящей бабой? Уж не крыша ли у него поехала?

Беркант знал за собой привычку наблюдать за людьми, с которыми тесно общался, да и за новыми знакомыми тоже. Подмечать особенности мимики, жестов, излюбленные словечки, манеру поведения в разных ситуациях. Это была полезная привычка, нужная в работе. Пополнение своего актерского багажа приемами, которые в дальнейшем можно было использовать. Часто для того, чтобы «оживить» персонажа, которого приходилось играть, достаточно было лишь наделить его каким-то характерным жестом или словом – и образ становился более цельным, ярким, запоминающимся.

Но это вот ночное бдение над задремавшей Софией было уже слишком. Он ведь буквально смаковал все эти милые подробности, рассматривал с особой нежностью, бережно разбирал и укладывал в копилку памяти. Чего ради? Ведь изначальной целью знакомства с ней было – разгадать, что скрывается под безупречным образом этой леди совершенство, найти слабости и немного поиграть на них ради собственного удовольствия. А потом пойти своей дорогой, забыть о ней, как забывал обо всех остальных случайных женщинах. Так зачем же он сидит тут и медитирует, стережет ее сон, как какой-то сопливый романтичный влюбленный? Глупо, глупо…

И опасно!

Беркант поднялся с койки, вышел из каюты на палубу и огляделся по сторонам. Причал, у которого стояла яхта, находился близ парка Эмирган в районе Сарыер. Справа и слева белели прорезающие ночное небо тонкими иглами мачты соседних яхт, впереди же, отделенные темной полосой воды, виднелись обрамленные зеленью, уходящие вдаль холмы тихого в такой час парка.

Яхта эта была, конечно, не его – ключи он взял у приятеля. Почему-то в тот момент это показалось хорошей идеей. Он как раз раздумывал, куда бы повести эту строптивую Софию, чем бы таким неожиданным впечатлить и заставить ее ослабить контроль. Тогда можно будет взять ситуацию в свои руки и двигать ее в нужную ему сторону. Кто же знал, что в итоге он будет тут как заправский дебил глазеть на нее, спящую. Как бы стихи не начать писать, в самом деле.

Он и так непозволительно много думал о Софии в последние дни. После того первого вечера, вернувшись домой, сразу отрубился, и во сне вместо привычного кошмара увидел что-то неясно теплое, нежное, счастливое. Точного сюжета сна он не запомнил, но там определенно присутствовала ее рука, лежащая у него в ладони, ее пахнущие ветром светло-русые волосы, касающиеся его лица… Беркант впервые за несколько лет проснулся в умиротворенном, даже, пожалуй, хорошем настроении и несколько минут еще лежал в постели, перебирая в памяти события прошедшего вечера и ночи. Потом поймал себя на этом, быстро вскочил и заспешил в душ – нечего было предаваться чувственным фантазиям.

Он несколько раз успел обругать себя за то, что, выпендриваясь перед Софией, наврал про завтрашние съемки. Сам же дал ей в руки предлог отказать ему в эту ночь. Ну ничего, больше он такого промаха не допустит.

Однако следующие две встречи результата тоже не принесли. Он водил ее по своим любимым клубам, по ресторанам, надеялся поразить блеском красивой жизни, но в результате заканчивалось все только очередной поездкой на мотоцикле до его дома. А затем София махала ему рукой и, запрыгнув на стального коня, отбывала прочь. Беркант злился, раздражался и с нетерпением ждал, когда начнется работа над сериалом, чтобы уйти в нее с головой, отвлечься от Софии и перестать ежеминутно разгадывать этот сложный ребус.

Но оказалось, что образ Софии продолжал его преследовать и на съемочной площадке. Он думал о ней, пока ему накладывали грим, вспоминал обрывки вчерашних разговоров, выслушивая указания режиссера. Лежал, вальяжно развалившись на диване в выстроенной в павильоне шикарной гостиной «отцовского» дома, прикрыв глаза и всем своим видом выражая презрение к благородному семейству, частью которого являлся его герой, а голова кружилась; казалось, что он все еще мчится по Стамбулу на мотоцикле, прижавшись всем телом к вытянутой в струну спине лихой байкерши.

Диалог, звучавший рядом с ним, прервался, повисла тишина, и Беркант, как-то почувствовав, что длится она подозрительно долго, открыл глаза и сообразил, что все вокруг напряженно смотрят на него. Черт подери, сейчас же была его реплика! Отвлекся, забылся…

– Стоп! – скомандовал продюсер, направляясь к нему.

Беркант выпрямился на диване, постарался натянуть на лицо невозмутимое выражение. Ни в коем случае нельзя было признаваться в промахе.

– Беркант-бей, я, может быть, недостаточно четко объяснил… – начал Озервли Хусейн.

Он явно не решался слишком уж сурово давить, открыто выражать недовольство. Все-таки Беркант, несмотря на последние годы неудач, все еще считался выдающимся актером драматического турецкого кинематографа.

– Нет-нет, я понял, – с вызовом отозвался он. – Дело в другом. Ханде, – он раздраженно махнул рукой в сторону испуганно смотревшей на него партнерши по сцене, – слишком тихо говорит. Мне не слышно!

Девчонка расстроенно заморгала глазами, и Беркант на секунду ощутил острый укол стыда. Конечно, она не была актрисой, просто популярной симпатичной мордашкой из «Инстаграма», королевой красоты. В сериал ее взяли за красивые глаза и высокую популярность у зрителей, и, может, она в самом деле вела себя на площадке непрофессионально. Но что ему было с того? Неужели так уж трудно было бы отснять еще дубль, не нарываться, не скандалить? Ведь когда-то он не был таким, еще пять лет назад он ни за что не стал бы срываться на девчонку, которая и так робеет в его присутствии, придавленная авторитетом. Тогда у него оставались еще какие-то понятия о чести, актерском товариществе, командной работе… А что же сейчас?

Озервли Хусейн, и без того измотанный изначально проблемным сериалом и, разумеется, не желавший впустую терять съемочные дни после более чем недельного простоя, за красавицу, ясное дело, не вступился. Подленько покивал Берканту и отволок Ханде в сторону, что-то сурово ей выговорив. От этого настроение стало еще хуже. Получилось, что они с этим лицемером вроде как на одном уровне. Мерзко…