Но как же она все-таки догадалась, что я американец?

Видимо, только желанием узнать ответ на этот вопрос можно оправдать мое решение с ней познакомиться. Впрочем, это объяснение ничем не хуже любого другого. После концерта я задержался в зале, ожидая, пока Мэри выйдет из закутка, который ей отвели под гримерную, чтобы задать свой вопрос.

Когда Мэри наконец появилась и увидела меня, ее губы скривились, словно она хотела воскликнуть: «Ага, попался!» Не дожидаясь моего вопроса, она заговорила первой:

– Я только взглянула на тебя и сразу поняла: вот парень, который прошел внутриутробную генетическую коррекцию. Эта технология была первым, чем пришельцы поделились с америкосами в качестве платы за поддержку в войне. А как иначе объяснить, что мужчина твоего возраста выглядит как писаный красавец?

После этих слов она взяла меня за руку и повела к себе.

Сколько мы были вместе? Три недели? Вечность?

Впрочем, времени хватило, чтобы мы с Мэри побывали во всех уголках этого зеленого, часто посещаемого привидениями острова. Она знала его историю как свои пять пальцев – она рассказывала и показывала, а я ни о чем не догадывался.

В один из дней мы осматривали Порткун – огромную морскую пещеру с высокими и гулкими готическими сводами, в которой давным-давно обитал отшельник, давший обет до конца своих дней неустанно молиться, соблюдать строжайший пост и не принимать пищу из человеческих рук. Поначалу во время прилива сюда добирались женщины, предлагая помощь и еду, но он все отвергал. «Во всяком случае, так гласит легенда», – улыбнулась Мэри. Когда отшельник уже умирал от истощения, тюлень принес ему в зубах рыбу. Поскольку тюлень не был человеком и не имел рук, отшельник принял эту пищу. С тех пор тюлень стал приплывать каждый день, и отшельник прожил много лет.

– Ну а что из этого правда, – закончила Мэри, – пусть каждый решает сам.

Минут десять мы шли вдоль берега к мостовой Великанов. Там мы встретили бледно-голубую четырехрукую инопланетянку в холщовом халате и широкополой соломенной шляпе. Она писала акварелью с натуры могучие базальтовые столбы, гигантской лестницей спускавшиеся к морю. В одной правой и одной левой руке инопланетянка держала по кисти и увлеченно мазюкала одновременно обеими.

– Бог в помощь, – весело сказала Мэри.

– О, привет! – Отложив кисти, инопланетянка повернулась к нам. Она не представилась: в ее касте (я умел их различать) было запрещено произносить свое имя вслух. – Вы местные?

Я было покачал головой, но Мэри с вызовом ответила:

– А кто ж еще? Конечно.

Мне показалось, что ее провинциальный акцент стал нарочито подчеркнутым.

– Наслаждаетесь, значитца, нашим островом?

– О да. Это такая чудесная страна. Я нигде не видела столько зелени! – Инопланетянка широко развела в стороны все четыре руки. – Столько оттенков зеленого, да таких насыщенных, что даже глазам больно.

– Ирландия – чудесная страна, – согласилась Мэри. – Но с тем же успехом она может быть и враждебной. Вы уже посетили все наши достопримечательности?

– Я побывала везде: и в Таре, и на утесах Мохер, и в Ньюгрейндже, и на Кольце Керри – и даже поцеловала Камень Красноречия. – На последних словах инопланетянка понизила голос и изобразила замысловатый жест, который я счел эквивалентом хихиканья. – Признаюсь, я надеялась встретить здесь маленький народец, но, может, и хорошо, что не встретила. Они могли унести меня под свой волшебный холм, а потом, после ночи музыки и танцев, я бы обнаружила, что прошло не одно столетие и все, кого я знала, давно умерли.

Я напрягся, зная, что подобные шутки Мэри считала оскорбительными. Но она лишь улыбнулась:

– Вас должны бы волновать не гномы, а боевики.

– Боевики?!

– Угу. Как вам наверняка известно, Ирландия – крупный очаг национального сопротивления. В дневное время здесь вполне безопасно, но с наступлением темноты власть переходит… – Она приложила палец к губам в знак того, что не смеет произнести вслух название организации. – Обычно боевики стремятся захватить какую-нибудь одинокую инопланетянку и казнить ее в назидание остальным пришельцам. Хозяин гостиницы никуда не денется – он сам отдаст им ключи от ее номера. У боевиков есть веревки, пистолеты и большие ножи. Своих жертв они обычно отвозят на ближайшие болота, а что происходит там… Короче, парни они жестокие и не ограничены никакими условностями. В любом случае все заканчивается до рассвета, и свидетелей никаких. Все шито-крыто.

Инопланетянка всплеснула руками.

– В турбюро мне ничего такого не говорили!

– А им это надо?

– О чем вы?

Мэри ничего не ответила. Она просто стояла, презрительно глядя на инопланетянку, и ждала, пока до той дойдет.

Спустя некоторое время инопланетянка вздрогнула и крепко обхватила себя всеми четырьмя руками, словно защищаясь от неведомой опасности. После этого Мэри наконец разлепила губы:

– Бывает, боевики ограничиваются предупреждением. Например, кто-нибудь из местных, дружески расположенный к пришельцам, может подойти к вам и намекнуть, что здешний климат не так полезен, как вы считали, и вам лучше уехать отсюда еще до наступления сумерек.

– Именно это сейчас и происходит? – осторожно поинтересовалась инопланетянка.

– Ни в коем случае. – Лицо Мэри оставалось непроницаемым. – Просто я слышала, что Австралия в это время года чудо как хороша.

Она резко повернулась на каблуках и зашагала прочь, да так быстро, что мне пришлось догонять ее чуть не бегом. Когда мы отошли достаточно далеко, я схватил Мэри за руку:

– За каким дьяволом ты это сделала?

– За таким, что тебя не касается.

– Представим на секундочку, что касается. Так зачем же?

– Чтобы посеять страх среди пришельцев, – сказала она с тихим бешенством. – Напомнить им, что Земля для нас священна и таковой останется навсегда. Пусть они нас победили, но это только временно. Планета им не принадлежит и никогда не будет принадлежать.

Она вдруг расхохоталась без всякой видимой причины.

– Видел синюшную морду этой костлявой твари? Она стала насыщеннозеленой, аж глазам больно!

– Кто ты, Мэри О’Рейли? – спрашивал я ее той ночью, когда, нагие и мокрые, мы в изнеможении лежали на скомканной постели. Я думал об этом весь день и пришел к выводу, что она почти ничего мне о себе не рассказывала. Ее тело я знал намного лучше, чем душу. – Что тебе нравится, Мэри, а чего ты терпеть не можешь? На что уповаешь и чего страшишься? Как ты стала композитором, кем мечтала быть, когда вырастешь?

Я пытался прояснить для себя хотя бы это, но подразумевал и все остальное.

– Музыка звучала во мне всегда, и я благодарю за это Господа. Она стала моим спасением.

– В каком смысле?

– Мои родители погибли в самом конце войны. Я была еще совсем несмышленой, и меня определили в сиротский приют. Эти приюты пооткрывали на средства америкосов и пришельцев – по программе замирения покоренных народов. Из нас растили космополитов Вселенной. Ни одно ирландское слово не касалось нашего слуха, до нас не доходило ни намека на нашу историю и культуру – все только римское право да Ценности Единения с системой Альдебарана. Спасибо Господу за музыку! Они так и не смогли скрыть ее от нас, хотя и внушали, будто это всего лишь безобидное развлечение, ничего не значащее трень-брень-бум, под которое иногда полезно подрыгаться в качестве разрядки. Но мы догадывались, что в музыке заложены идеи, подрывающие устои. Мы сознавали, что музыка доносит правду и благодаря ей наши души стали свободными уже очень давно.

Она все время говорила «мы», «нас», «наши».

– Это не ответ на мой вопрос, Мэри, – сказал я. – То, что ты говоришь, просто политическая прокламация. А я хочу понять, какая ты на самом деле. Я имею в виду – как человек.

Ее лицо окаменело.

– Я ирландка. Музыкант и патриот. А еще я одноразовая подстилка американского плейбоя.