На дне чемодана хранилась зеленая папка, а в папке – тонкая стопка карт и фотография Алиссы, восемь на десять. Джонни отложил в сторонку фотографию и расстелил карты. Одна, крупномасштабная, показывала округ, угнездившийся в восточной части Северной Каролины таким образом, что оказался не вполне в песчаных холмах, не вполне в предгорьях и не вполне в пойме реки; в двух часах езды от Роли и в часе езды от побережья. Северную часть округа занимали лес, болото и тридцатимильный гранитный выступ, где когда-то добывали золото. Текущая с севера река пересекала округ, проходя в нескольких милях от города. К западу от него лежали черноземные земли, идеально подходящие для виноградарства и земледелия, к востоку – песчаные холмы, славящиеся высококлассными полями для гольфа, а еще дальше – цепочка бедных, из последних сил выживающих городишек. Некоторые из них Джонни проезжал и помнил заросшие травой сточные канавы, заколоченные фабрики и магазины спиртных напитков, сломленных мужчин, сидящих в тени и пьющих из бутылок в коричневых бумажных пакетах. В пятидесяти милях за последним из этих умирающих городков дорога упиралась в Уилмингтон и Атлантический океан. Ниже, за изгибом карты, находилась другая, незнакомая страна – Южная Каролина.

Джонни вернул большую карту в папку. Другие карты показывали городские улицы. Красными чернилами были помечены номера улиц, маленькими крестиками – отдельные дома, поля исписаны примечаниями. Некоторые кварталы оставались свободными от пометок, а несколько были полностью перечеркнуты. Джонни посмотрел на западную сторону города. Интересно, о какой ее части говорил Джек? Надо будет спросить. Потом.

Он задержался над картой еще на несколько секунд, потом сложил ее и отодвинул. Вещи Алиссы вернулись на место, чемодан – под кровать. Джонни взял большую фотографию и сунул в задний карман красную ручку.

Он уже вышел на крыльцо и закрывал за собой дверь, когда на подъездную дорожку свернул фургон с облупленным капотом и помятым, ржавым правым крылом. Трясясь и дребезжа, машина покатилась по дорожке, и Джонни при виде ее испытал что-то вроде смятения. Он отвернулся, скатал карту и сунул в тот же карман, где уже лежала ручка. Фотография осталась в руке, чтобы не мять ее. Фургон остановился, и за стеклом мелькнуло что-то синее. Стекло опустилось, явив необычайно бледное, опухшее лицо.

– Залазь, – сказал мужчина.

Джонни сошел с крыльца, пересек узкую полоску травы и остановился, не дойдя до края дорожки.

– Что ты здесь делаешь, Стив?

– Дядя Стив.

– Ты мне не дядя.

Дверца скрипнула, из машины вышел мужчина в синем комбинезоне с золотой нашивкой на правом плече и тяжелым черным ремнем на поясе.

– Я – двоюродный брат твоего отца, а это почти дядя. К тому же ты сам с трех лет называл меня дядей Стивом.

– Дядя – это родной человек, семья, а в семье все помогают друг другу. Тебя мы не видели шесть недель, а до того – еще месяц. Где ты был?

Стив зацепился большими пальцами за ремень, отчего жесткий винил скрипнул.

– Твоя мамочка водит теперь компанию с богатенькими ребятами… Хорошо устроилась, жизнь – лафа. – Он махнул рукой. – Бесплатный дом. Работать не надо. Черт, сынок, что такое я могу сделать для нее, чего не сделает, да еще в тысячу раз лучше, ее бойфренд? У него торговый центр, у него кинотеатры. Да у него полгорода в кармане. Зачем ему нужно, чтобы такие, как я, становились у него на дороге?

– Становились на дороге? – недоверчиво повторил Джонни.

– Я не то…

– Да ты его боишься…

– Он подписывает мне чеки. Мне и еще четырем сотням ребят. Если б он твою мать обижал или что-то такое, это одно. Но он же ей помогает, да? Так зачем мне ему мешать? Твой отец меня понял бы.

Джонни отвернулся.

– Ты на смену не опаздываешь?

– Опаздываю. Так что садись давай.

Джонни остался на месте.

– Что ты здесь делаешь, дядя Стив?

– Твоя мать позвонила. Спросила, не могу ли я отвезти тебя в школу. Сказала, что ты автобус пропустил.

– Я в школу не пойду.

– Пойдешь.

– Не пойду.

– Господи, Джонни, почему с тобой так трудно? Почему ты все превращаешь в проблему? Давай садись.

– А почему бы тебе просто не сказать ей, что отвез меня, и дело с концом?

– Обещал отвезти, так что придется. И пока ты в машину не сядешь, я никуда не поеду. А если понадобится, силой заставлю.

– Ты же не коп, Стив. – Голос Джонни сочился презрением. – Ты всего лишь охранник. И заставить меня не можешь.

– Чтоб тебя, – выругался Стив. – Подожди здесь.

Он прошел мимо Джонни, и на ремне у него что-то звякнуло. Форма выглядела как новая, и штанины терлись одна о другую.

– Ты что делаешь?

– Поговорю с твоей мамашей.

– Она спит.

– Значит, разбужу. А ты не вздумай уйти. Я серьезно.

С этими словами он вошел в дом, пропахший пролитой выпивкой и чистящим средством. Дверь захлопнулась. Джонни посмотрел на свой велосипед. Можно, пока дядя Стив не вернулся, сесть и уехать, но сильный человек так не поступает. Он вынул из кармана карту, разгладил ее на груди, перевел дух и вошел в дом – решать проблему.

В доме было тихо и все еще сумрачно. Джонни свернул в короткий коридор и остановился. Дверь в комнату матери была открыта, и перед ней, словно замерев, стоял дядя Стив. Джонни наблюдал за ним целую секунду, но Стив даже не пошевелился и ничего не сказал. Джонни шагнул ближе, и ему открылся узкий угол комнаты. Мать спала, лежа на спине и укрывшись рукой от солнца. Одеяло сползло, и Джонни увидел, что она раздета. Теперь он понял, что случилось.

– Какого черта? Какого черта, Стив?

Дядя виновато дернулся и вскинул руки с растопыренными пальцами.

– Это не то, что ты думаешь.

Джонни не слушал. Сделав пять быстрых шагов, он закрыл дверь. Мать не проснулась. Джонни прислонился спиной к стене и вдруг почувствовал, что в глазах будто полыхнул огонь.

– Ты больной, Стив. Она моя мать. – Он огляделся, словно искал взглядом палку или биту, но ничего такого не обнаружил. – Да что с тобой такое?

Глаза дяди Стива переполнились отчаянием.

– Я только открыл дверь. У меня и в мыслях ничего такого не было… Богом клянусь. Я не такой, не думай. Клянусь тебе.

Лицо его покрылось пленкой мутного сального пота. Он так испугался, что на него было жалко смотреть. Джонни так и подмывало врезать ему ногой по яйцам, повалить на пол, достать из-под кровати обрезок трубы и расплющить эти чертовы яйца. Но он подумал о фотографии Алиссы и обо всем том, что еще предстояло сделать. Прошедший год многому его научил, и теперь Джонни знал, как сдерживать эмоции. У него дела, и помощь Стива лишней не будет.

– Скажешь ей, что отвез меня в школу, – твердо, не повышая голоса, сказал Джонни и подошел ближе. – Так и скажешь, если спросит.

– И ты ничего ей…

– Нет, если сделаешь, как я говорю.

– Честно?

– Иди, дядя Стив. Поезжай на работу.

Все еще держа руки вверх, Стив протиснулся мимо.

– Я ничего такого…

Джонни не ответил. Он закрыл дверь, расстелил карту на кухонном столе и достал красную ручку. Разгладил ладонью смятую бумагу, провел пальцем к кварталу, в котором работал последние три недели.

И выбрал наугад улицу.

Детектив Хант сидел за заваленным бумагами столом в своем тесном офисе. Папки лежали и на картотечных шкафах, и на незанятых стульях. Немытые кофейные чашки соседствовали со служебными записками, которые так и остались непрочитанными. Часы показывали без четверти десять. Здесь давно требовалось навести порядок, но ни твердости духа, ни сил для решения задачи не находилось. Хант поскреб лицо и с ожесточением – так что посыпались искры – потер глаза. Лицо под ладонями ощущалось как что-то грубое и щетинистое, и детектив знал, что выглядит никак не меньше, чем на все свои сорок и еще один год. За последнее время он так сильно похудел, что костюмы висели на нем как на вешалке. В спортзале и стрелковом тире его не видели месяцев шесть. Поесть больше одного раза в день получалось редко, но все это не имело значения.