Нас рассадили по машинам. Родриго воцарился в "чайке", а каждому из нас досталось по "волге". Не заезжая в столицу, кортеж на бешеной скорости двинулся к синеющим на юге горам в снежных шапках.
Часа через полтора свернули с дороги и вскоре оказались среди деревьев с тускло-серебристыми листьями. Здесь, в чайхане над узенькой речушкой, нас встретили музыкой и танцами, накинули каждому на плечи пестроцветный халат, а головы увенчали тюбетейками. Верховодили четверо горбоносых джигитов, отдававших краткие приказания обслуге. Горбоносые восседали за главным столом, справа и слева от Родриго.
– Братья Каскыровы, – заговорщицким шепотом ответил на мой вопрос помреж Додик, наслаждаясь пловом. – Между прочим, всех братьев – восемь. Самому старшему – за семьдесят, а может, и за сто семьдесят годочков, но его здесь нет. Он-то и положил глаз на вертихвостку Жанну. Слышал про Сулеймана Каскырова? Нет?! Ты что, с Венеры свалился? Да старик богаче Рашидова и Кунаева, вместе взятых.
– Богаче интеллектом? – съязвил я.
– Запомни: здесь, на Востоке, нет такого слова- интеллект. Аксакал Сулейман ворочает золотым Эльдорадо. У него рудники прямо во владениях собственного колхоза "Заря Востока". В допотопные времена в тамошних горах рабы кайлили золотую жилу, а недавно, лет пятнадцать назад, Каскыров возобновил промысел на старых отвалах. Он здесь царь и бог. Дважды герой. Депутат. С нашим бровастым генсеком вась-вась, фрукты-овощи в Кремль поставляет.
Завершив трапезу дынями, каких я сроду не едал, мы опять понеслись по раскаленным пустынным просторам.
Во владения "Зари Востока" въехали около пяти вечера. Кругом по предгорьям буйствовали яблоневые сады. Курчавились виноградники. Переходившая дорогу отара овец растянулась на полкилометра.
Нас расселили в нескольких обвитых плющом виллах, обставленных по-восточному, неподалеку от беломраморного дворца – правления колхоза. Мне достались две комнаты, Додику – аж три. Мы искупались в речке с ледяной водой, бешено пляшущей на камнях, позагорали, пока не позвали ужинать.
В зале, где нас потчевали, как небожителей, среди серебра, хрусталя и ковров, я, к удивлению, не обнаружил ни одного из братьев Каскыровых и никого из наших девочек. Мрачный Родриго опрокидывал стакан за стаканом. Шея у него раскраснелась, глаза стали, как буравчики.
– Переживает старичок, – хохотнул Додик. – Опять у него Стеллочку увели. Теперь увидит только завтра, на съемках.
– Кто увел?
– Братья Каскыровы, кто ж еще. Гулянка у них, смею предположить, попышней нашей. И повеселей. Прошлый раз сунулся несчастный Родриго объясниться со Стеллою, так она ему такое брякнула на ушкоон и заткнулся, как цуцик. Думаю, пахнет здесь немалыми башлями. Видел у Стеллы золотое ожерельице? На полкило тянет, плюс пять колечек с бриллиантами, плюс браслет. Думаешь, Родриго подарил? Кишка тонка. Братья Каскыровы. Каскыр, между прочим, означает волк.
Как в воду глядел помреж: девочек мы увидели лишь на другое утро. По сценарию, они должны были изображать студенток сибирского мединститута, приехавших на практику в Среднюю Азию. Липовый был сценарий, что уж тут скажешь.
…Улучив минуту, я подошел к Жанне, она сидела в белом платьице под пирамидальным тополем, возле арыка. Носик у нее был залеплен яблоневым листиком от солнца. Не тратя время попусту, я предложил:
– Русалочка, русалочка, давай повидаемся вечерком.
– У нас ужин в лабиринте Сто Пещер.
– У кого это "у нас"?
– Много будешь знать – скоро состаришься, Геркулес.
Что-то встревожило меня в ее лице. То ли явно обозначившиеся две складочки у рта, то ли синева под глазами, а скорее всего сами глаза – с расширенными зрачками и красноватыми прожилками на белках,- как у наркоманов. И речь была странно замедлена, точно в полузабытьи. Стало быть, не зря переполошился Эрик Гернет.
– Тогда встретимся завтра. Допустим, после девяти. На этом же месте.
– И завтра не могу, ковбой. У нас ужин при свечах.
– Где?
– В пещере с подземным озером.
– Далеко отсюда?
– Вверх по Барсову ущелью… Постой, постой! Тебе-то какое дело?
– Можно присоединиться к вашей компании?
– Ты с ума сошел, что ли? – Она передернула плечами. – Туда по ночам даже Родриго путь закрыт. Занимайся своими кинокамерами, "дигами" и прочей мишурой. Обо мне же до Москвы забудь.
– А если заявлюсь без приглашения?
– Во-первых, тебя подстрелят у пещеры, как сурка. Во-вторых, в качестве кого ты собираешься явиться?
– Я люблю тебя, Жанна, – сказал я как можно убедительней.
Что-то хищное появилось в ее лице. Смахнув листик с носа, она сказала совсем другим голосом, грубым и деревянным:
– Слушай, ты, китайский болван! Да, мы с тобою немного потрахались, ну и что с того? Это моя, уразумей, моя прихоть – не более! Катись к едрене фене, пока тут тебе рога не посшибали. Уяснил?
Я отшатнулся от Жанны, как если б увидал перед собой упавший оголенный провод под током высокого напряжения.
За обедом я попросил Родриго устроить нам экскурсию к подземному озеру. Тот вежливо отказался, поскольку все там уже побывали в прошлые приезды. Выручил меня Додик, взявшись проводить меня к пещере.
Глубокой ночью я ворочался в кровати на застекленной веранде, смотрел на неправдоподобно яркие звезды и размышлял о событиях последнего времени. Почему так круто изменилось течение моей судьбы? Почему сама возможность излечения моего несчастного брата обставлена по воле небес такими прихотливыми обстоятельствами, в которых я запутался с первых же шагов? Почему я так легко попался в сети обольстительницы Жанны, получив в награду оплеуху в виде "китайского болвана"? И поделом мне, если быть честным с самим собой. Умоляешь Эрика Яковлевича спасти брата, берешься выполнить его деликатное поручение – а поступаешь, не устояв перед чарами его жены, как заурядный негодяишко… Что же теперь предпринять?
И тут меня осенило. Завтра после обеда наших мужчин и гримершу отвезут на образцово-показательную свадьбу. Я с ними не поеду, притворюсь очумевшим от солнечного удара. Сам же опять проникну к подземному озеру, залезу в отшельническую нишу и стану ждать загадочного ужина при свечах. Если Жанна меня не обманула.
От влажной духоты, тепла и непроницаемой тьмы я сперва задремал в нише, а потом и заснул. Разбудил меня шум внизу. Я осторожно выглянул из своего укрытия. Метрах в семи от меня, в свете множества факелов и свечей явилась такая картина: на камнях у самой кромки воды теперь располагался деревянный помост, застеленный коврами. Полукругом у помоста – тоже на коврах – возлежали на атласных подушках братья Каскыровы в шелковых халатах и тюбетейках. Каждый из них курил длиннющую сигарету, полузакрыв глаза. И только величественный Сулейман – тоже в халате – сидел на кушетке, обитой малиновым бархатом, уставясь неподвижным взором на помост.
Чуть в стороне слуги жарили шашлык, раскладывали на блюда рыбу, дичь, фрукты, открывали бутылки с вином.
А где же наши красотки? Тут я заметил у противоположной стены пещеры легкую ширму и занавесь с изображением павлина. Вот занавесь заколыхалась, чуть сдвинулась влево – и показались все четыре актрисы в восточных одеяньях: полупрозрачные невесомые шаровары, крохотные лифы из тафты, слегка закрывающие груди, легкокрылые накидочки, тюрбаны с павлиньими перьями.
Я извлек из кармана кинокамеру, навел резкость, начал снимать. Заиграли невидимые музыканты. Жанна, Стелла, Нонна и Карина вспрыгнули на помост, закружились в танце. Впрочем, то был скорее не танец, а множество любострастных телодвижений, обворожительных в своей наивности и раскрепощенности.
Тем временем слуги расставили блюда на коврах перед помостом и по знаку Сулеймана удалились по лестнице к выходу.
Когда танец кончился, приступили к пиршеству. Танцовщицы пили и курили наравне с их благодетелями, и запах анаши давно уже витал в пещере. Прошлым летом, на практике в ЛТП, я наблюдал неоднократно компании анашистов: накурившись, они становятся неестественно веселыми, дико хохочут, указывая друг на дружку пальцами, выкрикивают несвязные слова. Нечто подобное творилось и теперь, добавились лишь сценки сугубо фривольные. Актрисульки перепархивали из объятий одного брата к другому, услаждая их тела игривыми поцелуями. Однако до откровенных непристойностей не доходило.
