Девушку звали Жасмин. Степа все время, даже когда это было совершенно неприлично, пялился на ее выступающие части и старательно представлял, как у нее могут выглядеть части совершенно скрытые. Мадемуазель старалась не обращать на это внимание, Машенька даже хотела сделать Савраскину замечание, но не была уверена, уместно ли это при их не таких еще и коротких отношениях. Потом Жасмин, перехватив очередной Степин взгляд, или, точнее, прервав его беспрерывное наблюдение, довольно резко спросила у Степана, показывая себе спереди на блузку: «У меня что-нибудь здесь не так?» А такой умный и проницательный, как казалось Машеньке, Степан вообще не почувствовал, что ему делают сердитое замечание, а осклабился и с легким двусмысленным поклоном головы ответил, что наоборот, все очень, очень хорошо, и сам засмеялся своей грубой шутке. Машеньке стало стыдно, она постаралась скорее перевести разговор на что-нибудь другое, совершенно отвлеченное от вопросов пола, за что Жасмин посмотрела на нее с благодарностью и, почувствовав в Маше единомышленницу, выразила взглядом совершеннейшее недоумение и возмущение по поводу такой невоспитанности нового рекрута. Машенька так же – взглядом – передала ей, что он не всегда такой идиот, и сама она в недоумении… Так что к концу экскурсии Машенька и Жасмин, найдя общий язык, уже вполне друг другу симпатизировали.
Время подходило к началу общего мероприятия, и Жасмин чуть заблаговременно препроводила новичков в столовую, чтобы они там хоть немного освоились, когда окруженный почти что толпой восторженных сотрудников обоих полов в помещение проследовал Франциск Бенаму. Машенька сразу поняла, что это именно он – старший брат Жульена и вице-президент компании. Вероятно, приходить на корпоративную вечеринку до мсье Франциска было не очень принято в этом коллективе, и приходить после него тоже считалось моветоном, так что почти все сотрудники норовили войти в столовую с ним заодно, что создавало некоторую стесненность, если не назвать то, что поначалу происходило в столовой, давкой. Степан и Маша получили места невдалеке от стола для руководства и имели возможность наблюдать за всем происходящим с небольшой дистанции.
Очень быстро Франциск Бенаму очаровал их, так же как и всех окружающих. Он мгновенно стал центром общего внимания и общего притяжения. К нему подходили все, он сам заговаривал с каждым, кто встречался, многих знал по именам, помнил, кто чем занимается в офисе, у некоторых он даже интересовался здоровьем детей, проявляя осведомленность даже об их именах некоторых отпрысков своих сослуживцев! Степан понял, что мсье Франциск является председателем совета взаимопомощи на предприятии и многим помог в трудной ситуации. Иногда при разговоре с кем-то его лицо становилось серьезным и озабоченным – он что-то записывал к себе в книжечку, строго назначал кому-то аудиенции, если этого нарочито требовала ситуация, но в основном просто болтал и всех веселил. Во всем чувствовалось, что Франциск Бенаму замечательный человек, отличный руководитель и всеми обожаемый вице-президент!
Минут через тридцать после начала к нему протиснулся Жульен, который опоздал, но имел зарезервированное место. Жульен тоже был в костюме, но на его полноватой фигуре костюм смотрелся не так эффектно, он был ниже брата ростом, его улыбка была скорее вымученная и виноватая, чем искрометная и возбуждающая к бодрости. Когда они находились рядом, различие между братьями было такое кричащее и настолько не в пользу Жульена, что Степану стало жалко своего шефа и обидно за него. У Савраскина даже появилась какая-то злость на Машеньку, восторженно поедающую глазами мсье полубога, и на всех этих людей, только и пытающихся расслышать слова своего кумира, заглянуть к нему в глаза, а если уж очень повезет, обменяться с ним парой фраз или рукопожатием. Степан считал себя циничным человеком и действительно поддавался любого рода обаянию очень незначительно и кратковременно. Ему тоже нравился Франциск, но он не мог не заметить, как старший брат Бенаму после каждого рукопожатия тихонечко помещает руку в карман и там, как казалось Степану, вытирает ее обо что-то, как пару раз после своих особенно удачных пассажей Франциск победоносно и эдак по-хозяйски, как-то хищно и безжалостно оглянулся на своего младшего брата. И еще Степану показалось, что даже когда Франциск Бенаму улыбается своей яркой, широкой, обезоруживающей улыбкой, самые краешки его губ все равно направлены вниз, что придает его эффектному, стильному лицо некую дополнительную остроту и загадочный привкус инфернальности. Все присутствующие, похоже, млели от такого специфического имиджа, казавшегося им верхом проникновенности и ума, а Степана эта незначительная деталь в лице у народного любимца почему-то обеспокоила и совершенно испортила ему настроение. Бывает так, что какая-либо мелочь незначительная испортит настроение хуже пренеприятнейшего известия, а сам не знаешь почему. Так случилось и со Степаном в этот вечер. Он постепенно невзлюбил Франциска Бенаму и чувствовал себя совершеннейшим изгоем; тем более Савраскин злился, что этот человек будет руководить их стажировкой и, вероятно, многое зависит теперь от него в Степиной судьбе, и, как всегда, придется изображать к нему фальшивую симпатию.
Часик побродив среди общего веселья, Степан увидел топающего по коридору Жульена, шедшего, вероятно, из туалета, так как марочный пиджак младшего партнера Бенаму был неприлично забрызган, как случается иногда, если в сердцах слишком сильно включаешь воду в незнакомой раковине, и она, стреляя из крана сильнее чем нужно, отскакивает брызгами от кафеля и оказывается у вас на штанах или на пиджаке в зависимости от вашего роста и высоты крепления сантехники. У Степана в таких случаях всегда позорно окроплялись штаны, а Бенаму-младший был пониже – и у него досталось пиджаку. Савраскин остановил деловито топающего шефа и попросил его на пару слов. Жульен, сделав довольно заметную гримасу раздражения, остановился, но попросил Степу говорить быстрее, сказавшись занятым. Тому и не нужно было много времени. Он просто сказал, что если ему придется работать в компании Бенаму, то он хотел бы работать под началом мсье Жульена и не хотел бы работать под началом мсье Франциска, хотя ничего плохого, естественно, о мсье Франциске сказать не может, но своим начальником считает мсье Жульена… В конце Степа сбился, забыл нужные слова, немного скомкал, но Жульен понял. Он понял и внимательно посмотрел Степану в глаза. Взгляд его был прямой, немного настороженный, но совершенно твердый, а даже и уверенный, совсем не сочетавшийся со всей его рыхлой внешностью, с немного суетливой походкой и чуть-чуть нервными, беспокойными движениями. Степа вспомнил, как Жасмин рассказывала, что их президент Патрик был в молодости военным летчиком, и подумал, что такие глаза, вероятно, были у Жульенова деда, когда тот сбивал фашистские самолеты. Пауза между ними длилась около минуты или чуть менее того, потом Степану было сказано, что в компании Бенаму нет конкуренции между руководством и все они живут, как одна большая семья, уважая друг друга, и совершенно не нужно Степе принимать чью-либо сторону… Затем Жульен как бы запнулся, несколько секунд помолчал и последней фразой, и последним жестом своим отменил все сказанное им минутой раньше. Он только поблагодарил Степана за его слова, крепко-крепко пожав ему руку.
А Машенька в этот момент была представлена мсье Франциску и его супруге. Они уже поговорили, и Маша была в восторге и от вице-президента, и от его обаятельнейшей, умнейшей и интереснейшей супруги. Франциск уделил Маше всего несколько минут, но этого было достаточно, чтобы все остальное время она оставалась под впечатлением. Мсье Франциск не шел у нее из головы, она с удовольствием повторяла про себя все детали их разговора, с замиранием сердца вспоминая, как отвечала ему и как он хвалил ее за эти ответы, и даже сделал комплимент ее французскому и ее внешности. Вблизи взгляд мсье Франциска был прелестно-щекотящий, немного лукавый и всепонимающий, но без всякой угрюмости, а веселый, как бы поощряющий к чему-то. Даже от воспоминания об этом взгляде у Машеньки изнутри поднималось непривычное тепло, разливавшееся по животу, по груди и даже иногда заливающее краской щеки. Это ощущение было для нее внове, она никогда такого не испытывала, и когда ощутила его впервые, заглянув в глаза мсье Франциска, то впечатление было такое сильное, что даже голова ее немного закружилась, и она попросила воды, которую Джессика Бенаму и передала ей с поощрительной и понимающей улыбкой. Машенька не знала, что с ней происходит, – она никогда прежде не бывала на таких вечеринках, составляющихся из близких, симпатичных друг другу людей, которые пьют, веселятся, танцуют, прижимаясь друг к другу, даже целуются… И вовсе не обязательно они при этом муж и жена, и даже может быть наоборот – чужой муж и чужая жена, но никто не стесняется, все двусмысленные слова и даже действия переводя в шутку, и воспринимаются благосклонно.
