– Что вы делаете, мисс Грин?

– Здесь слишком жарко, – пробормотала Амелия. – Особенно рядом с вами. – Подалась вперед, но наткнулась на взгляд. Он был такой… такой… какой она никак не ожидала увидеть.

Абсолютно безучастный. Мистер Мелларк невозмутимо взирал на ее грудь и не испытывал никаких чувств. По крайней мере, не те, на которые Амелия рассчитывала.

Любой другой сразу пустил бы слюни. Мало того что у нее там и без дополнительных ухищрений все на высшем уровне, она сегодня еще и пуш-ап надела.

И что? Все зря? Мистер Мелларк взирал на нее с таким выражением на лице, будто рассматривал манекен в витрине магазина.

Да что за хрень! Еще никто не относился к Амелии с таким безразличием. Ну ладно, не повелся, но мог бы возмутиться, заставить застегнуться, пригрозить. Ну хоть как-то отреагировать! Только не стоять со скучающим видом!

Амелия прищурилась, уставилась прямо в глаза мистеру Мелларку.

– А-а, понимаю. Вас больше мальчики интересуют.

Гейл молчал. Просто молчал и выглядел по-прежнему невозмутимым. И это выводило Амелию из себя.

– А директор в курсе ваших предпочтений? А попечительский совет? – Она ухмыльнулась, смерила мистера Мелларка с головы до ног презрительным насмешливым взглядом. – У нас, конечно, толерантность и все такое. Но не думаю, что все эти богатенькие папашки и мамашки спокойно отнесутся к присутствию в школе учителя-педика.

– Вы можете идти, – не повышая голоса, произнес мистер Мелларк.

– Ну да, конечно! – воскликнула Амелия, кипя от негодования, направилась к дверям и вывалилась в коридор прямо в расстегнутой блузке. – Че вылупился? – проорала в лицо остолбеневшему при виде ее парню. – Слюни подбери, недоумок! – Еще бы и врезала, если бы тот торопливо не отшатнулся в сторону.

На следующую химию она явилась как ни в чем не бывало. Вошла в кабинет, беззаботно улыбаясь, огляделась. Почти все места были уже заняты. Но ей без разницы, с кем и где сидеть. Потому она и выбрала ближайший свободный стул.

На соседнем сидел парень. Амелия первый раз его видела. Раньше – то ли не попадался, то ли она просто не обращала внимания.

Волосы короткие, темные, а глазки синие. Но вот кроме глазок – ничего особенного. Разве что выражение на физиономии не слишком приветливое. Но ей по фиг.

Амелия плюхнулась на сиденье, еще и произнесла:

– Привет!

Парень не ответил, только глянул чуть исподлобья. Кто бы другой, с более нежной душевной организацией, после подобного взгляда, может, и подскочил бы, и убежал подальше. Столько в нем было «ласки и теплоты». Но только не Амелия. Она еще и спросила:

– У тебя как с химией?

С химией у Сэлла было все более или менее.

Нет, возможно, кто-то бы возразил и даже поспорил насчет того, что этот дичок рубит в химии получше любого среднестатистического студента их школы, но Сэлл так не считал. Он знал свои слабые места, видел, к чему надо стремиться, и был уверен, что, если поднажать с учебой, перед ним откроется многообещающий портал. И уж тогда-то он своего не упустит – обязательно свяжет свою будущую профессию именно с этой наукой.

Ага, размечтался!

Реальность рисовала иные перспективы.

Сэлл демонстративно отвернулся от навязавшейся соседки. Отвечать на дежурные вопросы он не обязан. К тому же еще со времен начальной школы учили не заниматься пустой болтологией на занятиях. Или в этой голове со смазливой мордашкой не задерживалась никакая информация?

Парень фыркнул в кулак.

Мелларк покосился на Сэлла.

Острое, жгучее чувство заставляло тушеваться, пригибаться пониже к столу. Что-то было во взгляде Гейла Мелларка такое, что смущало парня. Смущало на уровне подсознания. Сбежать, спрятаться, скрыться. Но прятки Сэлл презирал. К тому же всегда задавался целью во что бы то ни стало и при любых обстоятельствах бороться с самим собой. Бороться – значит изучать себя, свою сущность и психологию. Докапываться до истины. Побеждать. И Сэлл впился ответным взглядом в учителя.

Теперь, похоже, смутился Мелларк:

– Вам что-нибудь непонятно?

Учитель вскинул подбородок и сделал вид, что совершенно спокоен. Но смотрел он не в глаза ученику, а на его переносицу.

Хороший ход. Такую игру Сэлл с удовольствием принял.

– Все непонятно, – отчеканил он и выжидающе замер, продолжая испепелять взглядом холеное лицо учителя.

Скулы слегка тронул румянец, бровь нервно дернулась. Теперь Мелларк должен был шагнуть через две ступени, чтобы не упасть в грязь. В глазах Сэлла, естественно. Это сам Сэлл мысленно дал ему такую установку и мечтал, чтобы противник не сдался, ведь так интереснее. Проверял его на прочность и зачем-то желал себе проигрыша. Ради справедливости.

– Повторяю, – ровным тоном заговорил Мелларк, – цель сегодняшней лабораторной работы – определить плотность жидкостей…

Плотность жидкостей! Ха! А он, кажется, и сам не уверен, что мы сегодня измеряем! Рука-то задрожала… Или совсем не поэтому «невозмутимый» учитель вцепился в планшет так, что пальцы побелели?

Рукав пиджака уехал вверх, оголив запястье… совсем хрупкое, тонкое, с остро выпирающей костяшкой…

Сэлл попытался поймать взгляд Мелларка – не удалось.

– Каких? – хмыкнул он и откинулся на спинку стула.

– Всех, – неубедительно отрезал учитель. Быстро отвернулся и прошагал к окну.

Сэлл даже улыбнулся, утвердившись в собственных догадках.

– Я вам и без лабораторной про плотность каждой расскажу. – Он брезгливо отодвинул защитные очки и вытянул ноги в проход.

Кто-то загоготал.

– Наденьте очки! – неестественно строго вскрикнул Мелларк.

После чего все студенты уставились на Сэлла, а Амелия даже забубнила ему что-то вполголоса. Но Сэлл никого не слышал и не видел: он не сводил глаз с Мелларка.

– Только после вас! – ухмыльнулся. – Надо уступать… э-эм… старшим!

Мне девять. В кухне источает ароматы индейка. Нэнни всегда маринует ее в особых специях и не выдает секрета никому, даже маме, даже в качестве рождественского подарка. Можно часами исходить слюной в ожидании угощения. Но оно того стоит.

Мы с Ло стащили печенье и довольные, как тюлени, дурачимся у себя в комнате.

Папа что-то пишет в кабинете.

Мама укладывает спать Патрика – братишке что-то опять нездоровится, и он капризничает.

А в гостиной раскинула пушистые лапы огромная ель. Мы наряжали ее полдня и вволю нахохотались. Родителям даже пришлось несколько раз повторить, что смех до плача доводит. Но не понимаю, почему бы не хохотать, если все хорошо.

Звонит телефон…

Если бы можно было вернуть прошлое, я бы перерезала телефонный провод или разбила этот проклятый аппарат. Но в тот момент мне весело.

– Отлично! Приезжайте! – громко говорит папа.

И пословицы про смех и слезы снова мимо ушей, потому что Ло начала меня щекотать, чтобы отобрать последнюю печеньку.

– Нэнни, как у нас с продуктами?

Папа еще что-то спрашивает на кухне, но я улавливаю лишь обрывки фраз. И не делаю выводов.

Это все прошлое. Давнее прошлое. Как говорит мой психоаналитик, надо отпустить и забыть. Но я не могу. Я прокручиваю в голове заезженную пленку воспоминаний и хочу выцепить те моменты, когда еще можно было все исправить. Вот, например, сейчас. Не хохотать, а сбежать. Прочь. Куда угодно. Возможно, в Сибирь. Или на Аляску. Оставив нераскрытыми рождественские подарки. Я же не пятилетняя дурочка, как Патрик, я уже не верю в Санта-Клауса. Значит, в этих шуршащих обертках нет ничего волшебного. Они не спасут. Не помогут. Не заставят взрослых прислушаться к моим словам!