При мысли о венчании, на котором настоял папа, очевидно надеясь на то, что Трандуил по каким-либо причинам не сможет переступить церковный порог или благополучно растворится в воздухе от запаха ладана, тут же вспомнилась новогодняя ночь и песня, которую горланил набравшийся Филипп. Правду говорят — новогодняя ночь самое магическое время, только замуж я выхожу по такой сильной любви, которую может вместить только эльфийское сердце, не человеческое, а жених хоть и старше меня во столько раз, что калькулятор сломается, если попытаться подсчитать, вовсе не стар. Он, как Карлсон — в самом расцвете сил. И передвигаться теперь, наверное, будет исключительно на пропеллере, раз решил в качестве откупа за меня своё шикарное авто отдать. И ведь, если решил его папе подарить, то мог потом без такого количества свидетелей это сделать, но нет, понты — наше всё — обязательно нужно было продемонстрировать столь щедрый жест. Как говорится, ничто человеческое эльфам не чуждо, и выпендриваться они тоже любят от души. Ладно-ладно, шучу. Ясно, что он хотел таким образом продемонстрировать, как высоко ценит меня, да так, чтобы все об этом знали, но мог бы и о сыне подумать. Леголаса ведь теперь перезнакомят со всеми незамужними цыганками от года и старше, так что не завидую я тому, через что ему придётся пройти за сегодняшний день. Надеюсь, нервы у Аранена крепкие, а терпение железное. Хотя, он ведь выдержал домогательства Леночки в офисе, а то были цветочки против сегодняшних сладких ягодок. Так что переживёт. Если повезёт, то даже без психологических травм.

Через несколько минут в дверном проёме появился папа, и пришлось прятать слёзы за тонкой тканью фаты — мне предстояло навсегда покинуть родные стены. Я ведь не обычная невеста, а та настоящая русская невеста, которая, выходя замуж, навсегда умирает для своих родных. И прекрасное белое платье — не дань моде, это саван для моей прошлой жизни. Невесомый, как и снег, что устилает городские улицы. Похоже, Трандуил и впрямь творит колдовство, а мне остаётся лишь подчиниться его воле.

Снег кружится,

Летает, летает,

И позёмкою клубя,

Заметает зима, заметает

Всё, что было до тебя.

Мне едва ли запомнилась церемония во Дворце бракосочетания. В памяти осталось только то, что по дорогам всё же можно было проехать, тёплые глаза мамы, крепко прижимавшей к груди Даню, и белые цветы, которых было так много, словно мы оказались посреди весны, а не в промозглом ноябре. Лишь когда ставший мужем Владыка надел на мой палец золотой ободок кольца и прикоснулся к губам быстрым, но далеко не целомудренным поцелуем, в выбеленный мир вернулись краски.

Похоже, несмотря на притихшие мысли, Трандуил чувствовал мой страх, который медленно перерастал в апатию, и решил поддержать самым кардинальным способом. У него получилось. Особенно тем, что держал за руку, пока ехали в церковь Всех Святых, которая маленьким островком жизни царила посреди заметённого снегом Старого кладбища. Могильные кресты не казались в те минуты мёртвыми, а лики на иконах будто следили за каждым шагом, и было не отвести, не спрятать глаз от образа Богоматери. Я сделала свой выбор, но никогда не забуду того, что закладывали в меня с детства родители, не сниму православного крестика — он со мной с крещения, пусть так и останется. Бог един, как его не назови, я не тот эльф, который поверит во что-то иное.

Тихо таяли венчальные свечи, отец Виктор нараспев произносил молитвы, а мне вспомнился тот далёкий первый поход в церковь, когда от горшка ещё была два вершка, а иконы казались огромными сказочными картинами. Теперь можно не сомневаться в том, что и тогда Трандуил наблюдал за мной. Ждал этого дня, наверняка даже не сомневаясь в том, что он наступит. Ведь кто же не влюбится в такого статного красавца, особенно если он умеет ловко манипулировать людьми и событиями? Хотя разве в красоте дело? Есть в Его Величестве что-то такое, что магнитом притягивает меня к нему. Вот так и прилепляется жена к мужу.

Из-за усиливающегося мороза и новой порции сыплющего снега фотосессия по городским достопримечательностям культуры и славы прошла в ускоренном порядке, а затем мы, наконец, приехали в заказанный Трандуилом банкетный зал, который встретил нас теплом, накрытыми столами и новым морем цветов и алых лент, арки из которых переплетались над головами. Устроившись на женской половине и немного отогревшись, я с интересом наблюдала за тем, как Леголас стоически терпит наплыв словоохотливых барышень и их маман, которые «щебетали» одна нежнее другой, позабыв о том, что по традиции им не положено находиться на мужской половине, пока туда не усадят молодую. Интересно, что их больше привлекает: деньги или ангельски-голубой взгляд моего пасынка, и как долго он сможет терпеть все эти заигрывания, если левый глаз у него уже дёргается — мне и отсюда видно.

На счастье принца мило беседовавшая с тамадой Зинаида очень быстро заметила, что происходит, и поспешила к нему на помощь. За общим гулом голосов и музыкой мне не удалось расслышать ни слова из того, что она высказала взволнованным перспективой выгодного брака милашкам и их родительницам, но, судя по косым взглядам, которые они, ретируясь, на неё бросали — свадьба без драки не обойдётся. Стоило только представить, с каким лицом и словесными выражениями Трандуил будет растаскивать сцепившихся из-за его его сынка девиц, как губы тут же расплылись в довольной улыбке. Но радость моя продолжалась недолго — ровно до того момента, пока баба Лида не сказала, что хватит тыкать вилкой в несчастный салат и пора направляться в ритуальный шатёр, установленный возле небольшой сцены, на которой сейчас во всю резвилась детвора, и собирались выступить несколько местных бардов.

Чувствуя, как к щекам приливает кровь, под одобрительные крики успевших поднять не один тост гостей, я неуверенно встала из-за стола и, если бы не сопровождавшие мама и тётя Галя, метнулась бы не к шатру, а к дверям. Одно дело — присутствовать на чужих свадьбах и с любопытством наблюдать, как там всё происходит, и совсем другое — быть невестой самой. Ноги уже едва слушались, а перед глазами всё плыло от волнения, когда принявший у матери муж подтолкнул меня к пологу, а затем и сам, наклонившись, вошёл в шатёр.

— Ты совсем белая.

Вроде румяная, но тебе видней, милый.

— Ну-ка, дай внимательнее взгляну.

Тон был шутливым, но когда, обхватив моё лицо ладонями, он заставил взглянуть ему в глаза, в них полыхнуло столько глубокой страсти, что ноги перестали слушаться окончательно. Мысли тоже. А вот с поцелуем идея гораздо лучше, чем с эльфийским гипнозом. Похоже, поцелуи — это единственное лекарство, которое мне помогает в самых непредвиденных ситуациях.

— Я запомню это, — улыбнулся Трандуил, и сейчас его улыбка была такой тёплой, а новая ласка прижавшихся к моим губам губ такой нежной, что несомненно решение выйти за него замуж — самое верное из всех, что я принимала в жизни. — И это тоже.

Запомнишь или одобряешь?

Хрипловато рассмеявшись на моё стремление, как того требовали традиции, хранить молчание до заката, Трандуил помог мне снять венчальное белое платье и, ловко справившись с крохотными застёжками, надел новое, из тончайшего алого шёлка — символ того, что наш союз основан на любви и кипучей страсти. Вторым символом, говорившим о моей невинности при вступлении в брак, стала моя белая рубашка, которую он, выйдя из шатра, вместе с букетом роз вручил маме. Я видела, как заблестели слёзы в её глазах, но впереди ещё был третий ритуал, который больше всего заставлял дрожать — я до паники боялась физической боли.

Может сказалось волнение, а может старейшина общины действовал так умело, но я ощутила лишь острый щипок, когда он сделал надрез на моём запястье. Гораздо больше ощущений было, когда Трандуил прижал к этому разрезу своё рассечённое запястье, и наша выступившая кровь смешалась. Горячо. Очень. Словно залпом стопку спирта выпила. Не продохнуть. А баба Лида уже завязывала на моих волосах белую косынку — теперь я окончательно и бесповоротно была замужней.