– Я за немедленный поход, – заявил он твердо. – Новгород – слабая держава, и вольность ей только во вред. Постоянно там бунты и междоусобицы, каждый себе господин, потому нет никакого порядка. А заводилами, как правило, – крикуны. Кто громче кричит – тот и прав. Вот и вся их свобода. Мы с твоим батюшкой дважды на Новгород в походы ходили. И чем кончалось? Чуть силу завидят – хвост поджимают и бегут мириться, выкуп предлагают, в ногах валяются. Батюшка твой, добрая душа, сразу и замирялся с ними. Они на все условия соглашались, землями да серебром откупались. А сейчас, видно, доброту твою и терпимость за слабодушие приняли – надо им место их указать. Новгород – был, есть и должен остаться владением великокняжеским!

– А ты что скажешь, Иван Иванович? – обратился Иоанн, наконец, и к старому боярину, князю Ряполовскому, тому, что в детстве спас его из Троицкой лавры и укрыл в своем имении. Он, как и Федор Давыдович, происходили от Всеволода Большое Гнездо, а стало быть, также приходился дальним родичем государю.

Встал, как и предыдущие воеводы, немолодой уже, почти седой, но все еще крепкий человек с усталым бледным лицом, с припухшими от нездоровья, но все еще проницательными, умными глазами.

– Я уж свое, кажется, отвоевал, мой государь, – поклонился он Иоанну. – А если б силы были, тоже пошел бы с вами. Думаю, сын мой Семен не подведет меня, верно послужит тебе в походе. Тоже считаю, что откладывать дело не стоит, момент сейчас подходящий, на границах пока спокойно, казанцы, как будто, надолго притихли, ордынцы между собой дерутся, король Казимир – неважный вояка, вряд ли он сразу решится на поход против Москвы. К тому же на каждый свой шаг он должен у сейма разрешение да деньги выпрашивать, согласовывать да кланяться. К тому же он сейчас, после смерти чешского короля Юрия, никак престол его не разделит, хочет там сына своего посадить Владислава, а ради того должен с Матвеем Венгерским воевать, там силы нужны. Не до Новгорода ему. Думаю, более удобного времени, для того чтобы всеми силами двинуться на изменников, у нас еще не было. А отложимся до зимы – трудно сказать, как дело к тому времени повернется… С Богом!

Один за другим вставали бояре и воеводы, и все были единодушны: изменники государства и отступники от Бога должны немедленно поплатиться за предательство. В думе царило небывалое единодушие и вдохновение. Князья, еще недавно кичившиеся своей независимостью, считавшие каждый себя в душе равным Иоанну, здесь внезапно ощутили свое единство и силу. Они оказались под одной властной и праведной рукой, и это не обижало, напротив, вселяло ощущение какого-то общего государственного величия, мощи и рождало гордость от причастия к этому величию, к этой неодолимой мощи.

Сразу же после думы Иоанн собрал дьяков и продиктовал письма для тех князей и воевод, кто не был приглашен или не смог прибыть на заседание думы. Советовался с опытными полководцами, как лучше сформировать полки, кто их возглавит, по каким дорогам кому двигаться. Старым воеводам пути на Новгород были хорошо известны, они стали прекрасными советчиками – и Ряполовский, и Патрикеев, и, конечно, Федор Давыдович Палицкий.

Уже на следующий день, 23 мая 1472 года, новгородцам были отправлены разметные грамоты. В Псков с приказом также послать Новгороду объявление о войне поскакал Якушка Шатобальцев. Псковское войско должен был возглавить сам великокняжеский наместник, воевода Федор Юрьевич Шуйский. Дважды туда и обратно летали в эти дни гонцы в Тверь: Иоанн убеждал союзника Михаила Тверского действовать с ним заодно и получил твердое его обещание помочь. 31 мая, в пятницу, к Вятке с небольшим отрядом отправился воевода Борис Слепец Тютчев, он должен был собрать там тоже рать и идти с ней на Двинскую землю, которая подчинялась Новгороду. Гонцы мчались также в Устюг к тамошнему князю Василию Федоровичу Образцу с наказом отправляться с войсками на Двину, на соединение с князем Борисом Волоцким и вятичами. Остальные князья и наместники спешно выехали в свои вотчины – готовить в поход полки и дружины.

Естественно, забурлила Москва. День и ночь съезжались сюда из ближних и дальних владений князья и служилые люди с полным обмундированием, орудием и войском. Их размещали по московским и пригородным дворам и монастырям, по чинам и званиям – кого и у бояр в самом городе, кого – у простых людей. Основные полки по традиции размещались в пригороде, разбивали шатры. Братья Иоанна имели в крепости собственные дворы – они со своими воеводами и слугами стояли у себя.

На Троицыной неделе, в четверг, 6 июня на рассвете из Москвы к Русе двинулось передовое войско во главе с красавцем-воеводой Данилой Дмитриевичем Холмским и опытным Федором Давыдовичем Пестрым. Все шло по своему отлаженному порядку. Уходило одно войско – в Москве начинало собираться другое на освободившиеся квартиры, корма. Великий князь сам смотрел, как одеты воины, чем вооружены, не обижены ли кем. Из Городца-Касимова прибыла татарская конница с царевичами Даньяром и Айдаром – сыновьями умершего два года назад Касима из казанских царей. Еще отец Иоанна Василий Темный взял этого Касима к себе на службу – защищать восточные рубежи своих владений от татарских набегов и дал ему в кормление Городец на Оке, куда охотно съезжались жить соплеменники царевича. С их легкой руки к этому поселению вскоре накрепко прилепили новое название – Касимов. Теперь там наместником стал сын покойного царевич Даньяр, и Иоанн был весьма доволен его службой.

Великий князь вместе с Даньяром в сопровождении рынд, но уже без парадных посольских топориков, а с обычными саблями и ножами на поясах, выехал смотреть прибывшее татарское воинство, расположившееся в специально построенных для них дворах на Ордынке. Здесь останавливались и огромные татарские посольства, и приезжие из Орды купцы с конями на продажу, другие торговцы. Для более знатных татар, для того же царевича Даньяра, был особый двор в самом городе. Оттуда и ехали великий князь с царевичем на смотрины. Гость неплохо говорил по-русски, и хотя сам Иоанн понимал татарский язык, они предпочитали общаться на московском наречии. Кони у касимовских воинов были справными; непоседливые, горячие всадники выглядели веселыми, сытыми и довольными, оружие – кривые татарские сабли и колчаны со стрелами, копья и бердыши – всего было в достаточном количестве, все готово к походу.

– Ну как, бойцы, хорошо кормят и принимают вас тут? – спросил Иоанн, не слезая с коня, группу татар, что-то оживленно обсуждавших на своем наречии за столами во дворе под ярким июньским солнышком. Они угощались некрепким медом, который, однако, приводил этот и без того живой народ в еще более оживленное состояние.

– Ай, спасиба, спасиба, – узнав прибывших, заговорили они наперебой по-русски.

Вскакивая из-за столов и кланяясь, они снимая по своему обычаю головные уборы – тюбетейки – расшитые круглые шапочки, которые надевали под шлемы и шапки, не снимая даже в жару. – Вся харошая, харошая, – добавил один из них.

– Готовы в поход? Все есть для победы?

В ответ посыпались дружные односложные ответы, что все в порядке.

– Что ж, молодцы. Будете хорошо воевать, награду получите – серебро, деньги! А теперь отдыхайте с дороги – скоро снова в путь.

– Поехали, Даньяр, в Кузнецкую слободу, я покажу тебе, как наши мастера военное снаряжение готовят, небось, интересно?

– Да, да, поехали, – согласился его узкоглазый, низенького росточка напарник с плоским широким лицом, с черной короткой бородой и черной же косой, торчащей из-под заломленной сверху шапки.

Они выехали из двора, и на хорошей скорости направились по просторным цветущим московским улицам, где из-за каждого забора выглядывали ветки яблонь и вишен, прикрывающих своей зеленью одно- и двухэтажные деревянные избы и хоромы с многочисленными дворовыми постройками. Из-под ног выпрыгивали, кудахтая, куры и, стараясь не терять достоинства, отбегали важные гуси. Встречный народ, издали рассмотрев ярко одетых рынд, снимал шапки и низко кланялся своему государю. То там, то тут, на всех холмах и пригорках возвышались над деревьями и над всем остальным позолоченные купола многочисленных храмов и колоколен.