– Например? – Паша головы не поднял, лишь склонил набок в сторону собеседника.
– Вот вы у себя в ЦК понимали, что петь”…и как один умрем в борьбе за это!” – чревато? – Борис подошел к окну, поглядел вниз на автостоянку у входа в особняк. – И чем это закончилось для ЦК, партии, да вашей постройки в целом?
– Неплохо, в общем, закончилось… А насчет слов… Если не действуют прямые, допустим, экономические законы, то каким-то кривым боком вылазят совсем другие закономерности, это я тебе, Боренька, как бывший математик говорю.
– Самосбывающиеся прогнозы, тотемы и прочие ярлыки. Берется формула, совершенно от балды, и железной рукой, циркулем и линейкой, проводится в жизнь, отсекая прежние ненужности.
– Ты лучше скажи, Боря, – Паша опять глянул искоса, отрываясь от уже почти заполненного листа А4. – В журналистику обратно не тянет? Говорил я Эдику, что каждый должен заниматься своим делом, зря он тебя в управленцы подтянул.
“А ты не зря в бизнес пошел? – подумал Борис, глядя на стопку почти одинаковых рисунков и не останавливающийся карандаш. – Вон как чертит, кружки и стрелы, прямо стратег какой-то. А получается все равно не по карте, а по оврагам…”
– Эдик, видимо по своей горской аульной хитрости думал, что раз еврей – значит, директором смогёт. Да в общем-то смог, прибыль выжал из его убытков, только когда он высказался, что мой зам по коммерции на него плохо посмотрел, за что должен быть уволен, и к тому же он теперь повышает плату за квадратные метры, которые издательство (его же собственное!) занимает в бывшем школьном здании – как он умудрился его купить? – тут моя команда вся и уволилась.
– Ты что, не понял? – Паша ухмыльнулся и взял новый листик. – На фиг ему нужна была ваша прибыль, он издавал тех балбесов, которые могли ему по бизнесу пригодиться. Или стариков-академиков, чтобы его членкором сделали. Для этого ему грамотные и обходительные и понадобились.
– Знаешь, какое условие он поставил, объявляя зарплату? Чтобы я воровал, впридачу к ставке, не больше ее половины. Как, спрашиваю? Ну, говорит, договоры же можно на одну сумму, а в реальности – другую. Сообразишь на ходу…
– Ну и как, соблюдал?
– Не-а, не воровал. Как-то не заинтересовался.
Паша с помощью плексигласового прямоугольника, в котором еще на фабрике были заботливо вырезаны все геометрические шаблоны, закончил вычерчивать очередной орнамент. Получилась то ли готическая розетка, то ли цветик-семицветик, и пятидесятилетний матерый придумщик Павел Горшков взялся раскрашивать рисунок, штрихуя аккуратными тоненькими фломастерами.
– Предупреждал я его, что от тебя больше толку будет, если в газете останешься.
Разговор, как по шаблону, вернулся к тому, что не раз обсуждалось. Приятели замолчали, уже не пытаясь словами сократить ожидание. Должен был прийти Игорь и сказать, когда будут деньги и что делать дальше. Игорь, по своей адвокатской занятости, опаздывал. Борис от окна, в котором все никак не показывался “лексус” Игоря, вернулся опять за стол для заседаний, торцом упиравшийся в заваленный бумагами стол предправления Горшкова.
Борис вспомнил, как вся эта компания лет пять тому назад, еще в прошлом тысячелетии, появилась в его газетной жизни. Сначала пришел Эдик и принес документы о диссертациях политиков и видных бизнесменов. Шустрый и сообразительный молодой человек помог понять, что в них написано, расследование вышло. К сожалению Эдика и его друзей из ВАКа, предоставивших компромат, большого шума не получилось и в тот раз необходимых им подвижек в системе признания кандидатов и докторов не произошло.
Но Эдик не отчаивался. Отвлекаясь от тогдашних размышлений Бориса, скажем: не прошло и десяти лет, как атака себя оправдала, он стал фигурой не только в теневых схемах, но и в научном сообществе, правда, ненадолго, ибо другая группировка добилась его свержения с административного поста и показательного заключения в тюрьму.
Возвращаясь к описываемому времени, надо сказать, что тюремная тема была в этой кампании домашней. Буквально. Квартиру Эдик, в недалеком детстве пасший баранов, получил в престижном доме на Пречистенке, удачно женившись на дочери земляка, видного (кому положено видеть!) деятеля плаща и кинжала. Поэтому въехал недавний студент техникума в бывшую квартиру Николая Ежова, в соседней устроил сауну – тоже необходимый элемент обхаживания необходимых людей. Так что от “застенков Ежова” можно было получать ощутимую выгоду. Один раз и Борис глядел в окно предбанника на соседние здания Главной военной прокуратуры. Кутаясь в полотенце, придумал имена для суровых следователей и тюремщиков: Пречистенко, Остоженко…
Вошла пожилая секретарша, обновила печеньки на столе, уже в третий раз за время ожидания, раздала чай. Павлу Васильевичу – в его особом стакане, особом подстаканнике. Да и чай непростой – лечебный.
– Паш, как ты на бутырской диете со своими почками?
– Ну не сразу, потом полегче стало с передачами.
– А Леша Пак как-нибудь устроился?
– С его детской хитростью в эту среду не сразу нормально войдешь, но ничего, у него еще три года на обживание осталось.
– Ты на него злишься?
– Да нет, бог его уже наказал за подставу.
Они опять замолчали. Борис старался не вдаваться в тонкости этой истории, длившейся несколько лет, почти с самого знакомства. Вполне вероятно, что абсолютно чистых в ней нет, но Горшков свое отсидел, к тому же был симпатичен объемом знаний и характером, поэтому Борис знакомством не тяготился. А Пака он не жалел – тот и его пытался обмануть, практически – обокрасть.
…Вслед за диссертациями Эдик принес еще одну тему – хищения золота. Из кипы ксерокопированных документов, писем и счетов выяснялось, что губернатор далекой северной окраины скомуниздил 12 тонн золота. Золото вроде бы отправили на материк для гарантий северного завоза, занимался этим делом банк, основателем которого был Горшков, а президентом – Пак. Так Борис с ними и познакомился, сначала с Лешей. Тот негодовал по поводу бесстыдства губернатора, но подробности лучше и шире объяснял Паша.
На волне перестройки бывшему партийному куратору отрасли и неплохому ее знатоку удалось увезти из госсистемы отделение банка, занимавшееся финансовым обслуживанием золотодобычи. Да и не могла уже неуклюжая система оперативно работать. Горшков стал предправления маленького, но аппетитного банчка, заодно въехал в солидный особняк на улочке в шаге от Нового Арбата. И вот теперь ему приходилось обходиться одной арендной платой, собираемой с офисных жильцов этой “коммуналки”. Мало того, что банк профукали с Паковой помощью, так еще и под статьи загремели.
Впрочем, не исключено, что такой результат вышел из-за Борисова вмешательства. После первой статьи всполошился губернатор, началось предварительное следствие. Борису пошли письма в редакцию, потом звонки: “Северный завоз рухнул, в навигацию угля не запасли, топить нечем, собираем вениками пыль со снега на месте бывших угольных куч у шахт, закрытых озабоченным рентабельностью губернатором!” Борис написал еще одну статью.
Стали поступать контраргументы: не все 12 тонн украл начальник, кое-что прилипло и к банковским подвалам. Паша и Леша бурно отметали такую интерпретацию, несли свои бумаги. Борис подготовил следующее расследование, с аргументами обеих сторон.
И тут редакция задумалась, сама ли, или по подсказке передававшего деньги акционеров молодого бизнесмена – неизвестно. Но третья статья не вышла. Губернатор досрочно ушел с поста, добровольно и с почетом – в сенат. На север пошли караваны судов с оплаченными товарами, часть золота поступила куда следовало. Как-то раз в дверь Борисовой квартиры позвонили – на пороге оказались двое: немолодой депутат Госдумы, лидер оппозиции на далеком севере, и девушка в кухлянке. Пришли поблагодарить журналиста за спасение, принесли рыбки.
Вскоре на вечной мерзлоте прошли выборы – и губернатором как-то неожиданно стал не лидер оппозиции, несколько лет клеймивший прежних воров, а тот самый молодой улыбчивый бизнесмен, который раньше собирал деньги на редакцию (и на зарплату Борису). Следствие оставило в покое бывшего губернатора, активно агитировавшего, кстати, за новую поросль ветви власти, и занялось банком. А в газете решили закрыть за ненадобностью отдел расследований.
