– Я не знаю стихов, – наконец признался он и покраснел до того, что даже глаза заслезились.

– Пойдем! – вырвалось у Даши.

Она решительно протянула руку, и Данил, стряхнув кота, обрадованно схватился за нее. Дав Сережке последние наставления, от которых десятилетний сын небрежно отмахнулся, она поглубже натянула Данилу меховую шапку и закутала горло. Месяц назад Даша и вообразить не могла, какое это, оказывается, удовольствие: заботиться о мужчине. Сережка ей этого уже не позволял и вырывался на улице, если Даша пыталась взять его за руку. Она все время ощущала в ладони пустоту.

«Почему ты не играешь с Данилом? Ему же скучно одному», – как-то сказала она, увидев, как сын перетаскивает игрушки в другую комнату.

«Да ну его, – пробурчал Сережка в ответ и вывалил гору пиратов на ковер. – Он как маленький… Всему верит! С ним неинтересно».

Даша строго напомнила:

«Он болен, ты же знаешь».

«Да знаю… Только все равно неинтересно. А он так никогда и не повзрослеет?»

По дороге она держала Данила за руку и наслаждалась этим, исподволь наблюдая, как он смешно морщится от мороза и прикрывает нос рукавичкой. Своих у него не оказалось, как и шарфа. Даша отыскала на антресолях отцовские варежки, а шарф отдала свой – старый. Она больше не задавалась вопросом, зачем же это делает. Ей нравилось это делать. Неприятно было только отвечать на вопросы посторонних.

Но в том кафе, куда они направлялись, никто никем не интересовался. Считалось, что по четвергам там собираются послушать друг друга, но Даше казалось, что каждый слышит лишь собственные стихи. Ее это вполне устраивало, потому что она стихов не писала и говорить ничего не собиралась. Даше просто хотелось побыть со всеми на равных, ведь обычно всё обстояло иначе: все отдыхали, а она работала.

– Мне нравится, – весело сообщил Данил, опустив руку. Нос у него был совсем красным.

– Закрой, закрой! – крикнула Даша. – Отморозишь еще… Такая холодища несусветная!

– Мы так долго идем…

– Да мы только вышли! Ты что, уже устал?

Он молча дернул плечами и опять закрылся варежкой. Приняв его послушание как должное, Даша встревоженно подумала: «Устал… Это еще что за новости? Не может же он и физически превратиться в ребенка… Или усталость – это тоже психическое явление?»

Сама Даша только дома позволяла усталости тяжестью осесть в пояснице и грузом повиснуть на ногах. Тогда она задирала их на спинку дивана и минут на десять «умирала», как говорила сыну, чтобы он ее не тревожил.

«Мам, ты воскресла?» – лукаво спрашивал Сережка через какое-то время.

«Жизнь продолжается», – думала Даша без особого энтузиазма и заставляла себя встать.

– Наша «Радуга» – особый район, – заговорила она, чтобы развлечь Данила. – У нас свои тайны. Вот, например, видишь магазин «Чибис»? Для приезжих это самый обычный магазин, а местные помнят, что на «Радуге» жил парень по кличке Чибис. И все девчонки были в него влюблены… По-моему, даже Ксюшка, хотя она вообще ни в кого не влюблялась.

– И ты? – спросил Данил через варежку.

Даша преувеличенно громко фыркнула:

– Да еще маленькая была! Его убили, этого парня… Оплакивал его весь наш район, честное слово! И теперь, когда я вижу этот магазин, мне кажется, что им владеет одна из тех, влюбленных в Чибиса, девочек.

– Но ты – нет, – радостно повторил он, заглянув ей в лицо.

– Вот и пришли! – бодро воскликнула Даша и сама покривилась от этого ненатурального «взрослого» тона.

Как чужой, она с раздражением напомнила себе: «Он же не слабоумный, а просто ребенок».

Владелец этого нового для «Радуги» заведения в прошлом году издал на собственные деньги книжечку своих стихов, которые Даша не могла читать без зубовного скрежета. Но это событие настолько подняло Василия Скорнякова в собственных глазах, что он даже ощутил настоятельную потребность облагодетельствовать собратьев по перу. Кроме бесплатной рюмки водки по четвергам, его поэтическая фантазия ничего не выродила, однако, насколько Даша успела заметить, и этому убогому дару все были искренне рады. Сам Скорняков от своей человеческой щедрости тоже не оставался внакладе, потому как остановиться после первой рюмки мог только случайный посетитель. На Дашу хозяин поглядывал косо, ведь водки она не пила даже на даровщинку, а заказывала чашечку кофе. Но у Скорнякова хватало ума понимать, что красивая женщина обладает притягательностью для поэтов, даже если она так откровенно бедна. Правда, уже после второй рюмки собравшиеся почему-то переставали замечать каких бы то ни было женщин. Дашу это ничуть не задевало, ведь мужчин она в них не видела.

– Давай снимем шапку, – предложила она в «предбаннике».

Данил поспешно стянул ушанку, потом рукавицы и взглядом спросил ее: «Всё?»

– Остальное снимем в зале, – ответила она. – Там стоят такие металлические вешалки с рогами!

Она изобразила это руками, рассмешив Данила. Он всегда хохотал во весь голос, не обращая внимания, есть ли рядом люди. «Может, так и надо, – с сомнением думала Даша, подталкивая его к своему любимому столику в углу. – Почему нас волнует чужая оценка собственного поведения? Кто сказал, что она – правильная? А если вокруг дураки?»

Даша вовсе не была уверена, что вокруг дураки, но допускала такую возможность. Уже полгода она приходила к Скорнякову по четвергам и не раз имела возможность убедиться, что, оказывается, не все писатели так умны, как ей казалось раньше. Поначалу Даша впитывала их суждения с благоговением жадной до знаний ученицы, но однажды услышала, как повторился один из них, преподав уже звучавшую мысль, как только что родившуюся. Потом другой… За несколько месяцев Даша не менее трех раз выслушала все истории о шапочном знакомстве с известными поэтами и выучила все знаменитые афоризмы. И не ощутила, что стала от этого хоть чуточку умнее.

Уже начиная скучать в их кругу, она все же не решалась от него оторваться, потому что другого у нее попросту не было. Чужие праздники обычно кружились вокруг нее хороводами, не увлекая за собой. И в кафе Даша не чувствовала себя своей и всегда молчком просиживала вечера в своем уголочке. Но здесь было еще несколько таких же, как она, – прибившихся с мороза к огоньку, и это позволяло Даше не видеть в себе приживалку.

Сейчас ей казалось, будто она на глазах неверного возлюбленного прогуливалась под руку с другим. Толкая Данила в спину, она словно выставляла его напоказ: «Вот, глядите! У меня тоже есть мужчина. Да еще какой!» В эти минуты Даша смотрела на него чужими глазами, и то, что она видела, ей нравилось. Даже больше, чем она ожидала.

«Все же надо его вылечить, – мелькнула у нее шальная мысль, но Даша тут же испугалась ее. – Да что это я… Он же Ксюшин… Но ведь…»

Ей до сих пор было страшно до конца отслеживать любые мысли о сестре. Но, как ни странно, Данил не служил живым раздражителем ее неостывшей боли. Даша почти и не вспоминала, что он так тесно был связан с сестрой, ведь ей не доводилось видеть их вместе.

– Снимай свою дубленку, – шепнула она, добравшись до столика.

Он послушно разделся, потянулся к вешалке, потом замер, осмотрел ее и поглядел через плечо на Дашу заискрившимися глазами. Когда Данил смеялся, глаза у него начинали светиться.

«Даже ресницы у него, как у ребенка, – длинные», – с умилением отметила Даша. У Сережки тоже были длинные, но она почему-то и мысли не допускала, что такими они и останутся.

– Рога, – шепнул Данил и стрельнул глазами по сторонам: не услышал ли кто?

«А-а, соображает, что нужно говорить тихо!» – обрадовалась Даша. Ей не хотелось попадать из-за него в неловкие ситуации, хотя до сих пор Данила не в чем было упрекнуть – он вел себя вполне сносно. Наверное, со стороны и подумать нельзя, что с ним что-то не так.

– Садись, – негромко сказала она и сама села первой, чтобы (опять же со стороны!) никто не посчитал его дурно воспитанным. Отчего-то ей казалось, что Данил каким-то образом это почувствует.