Сталин предложил мне представить подробный доклад о результатах поездки, что я и сделал».
Сталин послал Яковлева с личным поручением еще и в третий раз. Случилось это (в ноябре 1940 года) так:
«— Вас срочно вызывают в Кремль к Молотову.
В Кремле пустынно, правительственные учреждения по случаю праздника не работали, безлюдными были коридоры Совнаркома.
Молотов сразу меня принял и сообщил, что я назначен в состав правительственной делегации, отправляющейся в Германию.
— Завтра в 9 часов вечера вы должны явиться на Белорусский вокзал, поедем в Берлин. Это указание товарища Сталина.
— Но как же завтра? — удивленно спросил я. — Ведь у меня нет заграничного паспорта, и вообще я совершенно не подготовлен к поездке.
— Ни о чем не беспокойтесь, все будет. Чемоданчик со свежим бельем найдется? Больше ничего от вас не требуется. Значит, завтра ровно в 8 (так в оригинале) на Белорусском вокзале…»
«По возвращении в Москву, — вспоминал конструктор, — меня сразу же, чуть ли не с вокзала, вызвали в Кремль.
В приемной, здороваясь, Молотов засмеялся:
— А, немец! Ну теперь затаскают нас с вами.
— За что?
— А как же! С Гитлером обедали? Обедали. С Геббельсом здоровались? Здоровались. Придется каяться.
В этот вечер обсуждалось много всевозможных вопросов, большей частью не имевших отношения к авиации, но меня все не отпускали и нет-нет да и расспрашивали, что нового видел я в этот раз в Германии. Сталина, как и прежде, очень интересовал вопрос, не обманывают ли нас немцы, продавая авиационную технику.
Я доложил, что теперь, в результате этой, третьей, поездки создалось уже твердое убеждение в том (хотя это и не укладывается в сознании), что немцы показали истинный уровень своей авиационной техники. И что закупленные нами образцы этой техники — самолеты «Мессершмитт-109», «Хейнкель-100», «Юнкерс —88», «Дорнье-215» и другие — отражают состояние современного авиационного вооружения Германии.
И в самом деле, война впоследствии показала, что кроме перечисленных, имевшихся в нашем распоряжении самолетов, на фронте появился только один новый истребитель — «Фокке-Вульф-190», да и тот не оправдал возлагавшихся на него надежд.
Я высказал твердое убеждение, что гитлеровцам, ослепленным своими успехами в покорении Европы, и в голову не приходило, что русские могут с ними соперничать. Они были так уверены в своем военном и техническом превосходстве, что, показывая секреты своей авиации, думали только о том, как бы нас еще сильнее поразить, потрясти наше воображение и запугать.
Поздно ночью, перед тем как отпустить нас домой, Сталин сказал:
— Организуйте изучение нашими людьми немецких самолетов. Сравните их с новыми нашими. Научитесь их бить.
Ровно за год до начата войны в Москву прибыли пять истребителей «Мессершмитт-109», два бомбардировщика «Юнкерс-88», два бомбардировщика «Дорнье-215», а также новейший истребитель «Хейнкель-100». К этому времени мы уже имели свои конкурентоспособные истребители — ЛАГГи, ЯКи, МиГи, штурмовики и бомбардировщики ИЛы и ПЕ-2».
Яковлев — единственный из тех, кого можно назвать «личным агентом Сталина», который умер своей смертью (из числа известных нам советских граждан).
* * *
В. Кардин в своей статье в еженедельнике «Совершенно секретно» рассказал о расследовании, проведенном им по жизни польского генерала Кароля Сверчевского, в честь которого на банкете по случаю Парада Победы Сталин поднял тост: «За лучшего русского генерала в польской армии». Я позволю себе сослаться на эту статью.
В официальной (энциклопедической) биографии Сверчевского говорится: «Сверчевский Кароль (псевд. ген. Вальтер) (22.2.1897, Варшава, — 28.3.1947), деятель польского и международного рев. движения, гос. и воен. деятель Польши, генерал… Род. в семье рабочего. С 1909 года ученик токаря. В годы 1-й мировой войны 1914— 18 был эвакуирован в Москву. В 1917 доброволец Лефортовского отряда Красной Гвардии, участник Окт. восстания в Москве. С 1918 член РКП (б). В рядах Красной армии сражался на фронтах Гражд. войны. В 1927 окончил воен. академию им. М.В. Фрунзе. В 1936 выехал добровольцем в Испанию, где под именем ген. Вальтера командовал 14-й интернац. бригадой, затем 35 интернац. дивизией. В 1941—43 сражался в рядах Сов. Армии, участвовал в организации Польской Армии в СССР (1943)… В сентябре 1944 сформировал 2-ю армию Войска Польского, которая под его командованием участвовала в освобождении от нем.-фаш. захватчиков зап. польских земель и ряда др. территорий. С февраля 1946 зам. мин.нац. обороны Польши, с января 1947 депутат Законодательного сейма. Убит националистами во время инспекционной поездки в г. Балигруд (Юж. Польша)…»
Конечно, военная и политическая биография Кароля Сверчевского значительно сложнее этой короткой справки. В. Кардин раскрывает некоторые скрытые ее стороны. Он пишет о Сверчевском (правда, очень осторожно) как о выдающемся военном разведчике, который не только сам изучал вероятного противника, но и вырастил десятки умелых агентов, действовавших в разных странах. «Сверчевский для того и был послан в Испанию (Кем? Надо думать, Сталиным. — И.Д.), чтобы глазами советского командира рассмотреть, как действует оснащенная фашистская машина».
Надо отметить, что автор статьи, видимо, не получил доступа к тем отчетам Кароля Сверчевского, где он пишет о действиях армий противника. Зато интерес представляют выдержки из секретных испанских донесений Вальтера, касающихся положения в испанских и республиканских войсках:
«Во французских, немецких и польских частях много распущенности и недисциплинированности. В 11-й бригаде полуразложившийся сброд. А в соседней, 96-й (испанской) — образцовый порядок. Еще лучше, говорят, в 22-й… Национальный вопрос — самое слабое место интерчастей. Франкофобия. Увял и не потух еще окончательно антисемитизм.
Рядом с тем, что объединяло, уживалась жалкая, мерзкая, вонючая грызня из-за национального превосходства одних над другими. Общее превосходство над французами и вместе с последними превосходство над испанцами, принявшими нашу помощь.
В бригаде (номер неразборчив.) интербригадовские кадры засорены политическими и уголовными проходимцами. Бригада Гарибальди наиболее низка по боевым качествам из-за политиканства ее руководителей.
Политика играет пагубную роль в испанской войне, так как партии больше всего занимаются утверждением собственных интересов.
Нужно многому учиться у испанцев, не давая зряшных советов, не допуская властного тона — например, Орлов (резидент НКВД. — И.Д.) по отношению к Модесто. Но и не «обломствовать», не трусить. Не приписывать себе все заслуги, а вину за неудачи не возлагать на других.
Испанцы тяжело реагируют на отзыв ценных работников, В частности — Штерна, Малиновского, Вальтера, Проценко, Гоффе. Тем более, что все они отбыли одновременно и на фоне неудач.
Очень хорошо воздействовало бы обратное возвращение лучших.
Фашистская агентура добивается пропасти между интернац. частями и испанскими. Натравливает на советских помощников, агитирует за «домой»…»
О гибели 15-й интернациональной бригады, без подготовки и надежды на успех брошенной в бой, Сверчевский писал: «Категорически протестую против методов нашей работы, результатом которой явилась эта трагедия».
Кому предназначались столь смелые донесения? Откуда такая уверенность в своем праве давать оценку решениям и действиям руководителей, независимо от их ранга? Почему такая острая нелицеприятная критика сходила ему с рук? Почему в годы, когда положительный ответ на вопрос в анкете «Есть ли родственники за границей?» закрывал человеку доступ к секретным сведениям, продвижение по службе и вообще ставил его на грань государственного преступника, Сверчевский переписывался со своей варшавской сестрой Хенрикой, которая даже посетила его в Москве?
Сверчевский стяжал в Испании славу «таинственной силы Коминтерна». Он действительно когда-то был связан с Коминтерном и даже несколько лет руководил школой, где из иностранных коммунистов и комсомольцев готовили советскую и коминтерновскую агентуру. Возглавлял в Испании сначала одну из интернациональных бригад, затем испанскую дивизию. Но все это не давало ему права на столь жесткие критические замечания, смахивающие на доносы. К тому же требование вернуть в Испанию отправленных домой на расправу (из перечисленных выжил лишь Малиновский, ставший впоследствии маршалом, министром обороны СССР) вообще не лезет ни в какие ворота.
