После оказания Рамону первой медицинской помощи начались его изнурительные допросы, очные ставки, в хронологическом порядке были детально восстановлены все действия Рамона с момента знакомства с Сильвией по 20 августа 1940 года.

С помощью бельгийского посланника разоблачили легенду «Раймонда» и доказали, что он не является бельгийским подданным Жаком Морнаром. В отношении Рамона стали применять меры морально-психологического и физического воздействия. Семь месяцев он содержался в подвале, «являясь объектом неслыханных издевательств и унижений», — как сказано в документе, представленном в суд его адвокатом. Рамон был на грани потери зрения.

Однако ни на следствии, ни на суде, где он был приговорен к 20 годам лишения свободы — высшей мере наказания по мексиканским законам, — ни за 19 лет 8 месяцев и 14 дней тюрьмы «Раймонд» не изменил своих первоначальных показаний и не выдал своей связи с советской разведкой.

Криминалисты все же выявили настоящее имя «Жана Морнара». Его опознали по фото несколько бывших участников Интернациональной бригады, припомнили ранение в правую руку, а главное, в испанских полицейских архивах нашли отпечатки пальцев Рамона, полученные в 1935 году в Барселоне при его аресте за коммунистическую деятельность.

Советская разведка не оставляла «Раймонда» в беде. Ему была обеспечена первоклассная юридическая помощь. Готовилось его бегство из тюрьмы, но впоследствии он сам отказался от этих попыток.

В тюрьме Рамон познакомился с Рокелией Мендеса, навещавшей своего брата, отбывавшего наказание. Рамон и Рокелия полюбили друг друга, а после освобождения он стал ее мужем.

6 мая 1960 года «Раймонд» был освобожден и вместе с женой прибыл в СССР. 31 мая 1960 года был подписан Указ Президиума Верховного Совета СССР: «За выполнение специального задания и проявленные при этом героизм и мужество присвоить тов. Лопесу Рамону Ивановичу (под этим именем он жил в СССР. — И.Д.) звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

Указ не был опубликован в печати. Рамон стал первым советским разведчиком (не считая партизан), прижизненно удостоенным звания Героя Советского Союза.

Рамон и Рокелия жили в СССР до 1973 года, после чего по состоянию здоровья переехали на Кубу. Рамон скончался в 1978 году, Рокелия в 1989-м. По завещанию Рамона урна с его прахом захоронена в Москве.

В день и час проведения операции «Утка» «Том» и «Мать» ожидали «Раймонда» в автомашине неподалеку от дома Троцкого. Ожидание было напряженным и драматическим. Они видели машины Скорой помощи», слышали вой полицейских сирен. Но «Раймонд» не появился.

Из воспоминаний Эйтингона: «Примерно в 10 часов вечера (20 августа) мексиканское радио сообщило подробности покушения на Троцкого. Немедленно после этого Эйтингон и „Мать“ покинули столицу. Он выехал на Кубу по иракскому паспорту. Там он получил болгарский паспорт и направился в Европу. По приезде в Москву устно доложил Меркулову и Берии. Никаких отчетов не писал».

В годы Великой Отечественной войны Эйтингон вместе с Судоплатовым был одним из руководителей разведывательно-диверсионной работы в тылу немецких войск. Он также был одним из руководителей известных радиоигр «Монастырь» и «Березино». Судоплатов и Эйтингон стали единственными разведчиками, удостоенными во время войны орденов Суворова.

После смерти Сталина Эйтингон по делу Берии был арестован и долгие годы провел в тюрьме. Впоследствии был полностью реабилитирован.

«Мать» — Каридад Меркадер поселилась в Париже. С ней поддерживалась постоянная связь, ей передавали деньги, письма от сына. Одно время встречалась с ней сотрудница парижской резидентуры Зинаида Николаевна Батраева, которая рассказывала мне: «…Все пять лет встречи мои с ней были для меня мучительны. „Мать“ при встречах со мной все взывала к нашей совести, настойчиво требовала принятия мер к его освобождению, взывала к моим материнским чувствам, хотя от меня, разумеется, ничего не зависело. Когда она начинала плакать, вместе с ней плакала и я… Она была умной революционеркой и говорила, что его заточение — кормушка для людей, через которых наша служба принимала меры к его освобождению, и они заинтересованы, чтобы он отбыл срок сполна…»

Мать все же дождалась освобождения своего сына. Она оставалась жить в Париже и несколько раз приезжала в Москву. Умерла в 1974 году, в восьмидесятилетнем возрасте.

Сильвия Агелов была буквально убита известием о случившемся в Мехико. Она перенесла двойную травму — потерю жениха и страшное унижение: оказывается, она была лишь орудием в его руках. Ее дальнейшая жизнь была безрадостной.

Давид Альфаро Сикейрос некоторое время пробыл в эмиграции, затем снова вернулся в Мексику. Он прославился своими монументальными произведениями, а также активными политическими выступлениями, за что годы с 1960 по 1964 провел в тюрьме. Впервые приехав в Москву в 1927 году, он посетил ее также в 1955, 1958 и 1972 годах, когда принимал активное участие в борьбе за мир. В 1966 году был удостоен международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами». В почете и славе скончался в 1974 году, в 76-летнем возрасте.

Вспомним еще одно действующее лицо этой трагедии. Какова дальнейшая судьба «Тюльпана» — Марка Зборовского?

После смерти Седова, а особенно после убийства Троцкого в его услугах по «троцкистской» линии уже не было нужды. Он переехал в США, занялся наукой антропологией. Уже после войны, в 1952 году, совместно с Маргарет Мид издал книгу «Жизнь остается людям», посвященную антропологии евреев в Восточной Европе. Американские спецслужбы следили за ним, и в 1956 году он был арестован по подозрению в шпионаже. Но улик против него не было, и его освободили. В 1962 году он снова был арестован и на этот раз приговорен к четырем годам тюрьмы. Написал еще одну книгу «Люди в страдании». Но ни в одной из своих статей о работе в советской разведке не упоминал.

После освобождения из тюрьмы уехал на Западное побережье и снова занялся антропологией. В течение некоторого времени был внештатным преподавателем Калифорнийского университета, а перед смертью работал при больнице «Маунд Сион» в Сан-Франциско. Умер в 1990 году.

В этой главе мы остановимся на некоторых документах, которые докладывались Сталину в течение 10 лет — с 1928 по 1937 год — по линии разведок. Значительную их часть составляют материалы перехвата и дешифровки переписки иностранных военных и дипломатических ведомств, некоторые добыты агентурным путем. Они являются хорошей иллюстрацией к событиям того времени и повествуют о внешнеполитической обстановке и взаимоотношениях СССР с рядом зарубежных государств, об угрозе новой войны и иностранной военной интервенции. Но мы не будем рассматривать их с этих позиций. Наша задача — проследить за тем, как Сталин работал с материалами разведки, как реагировал на них, на что обращал особое внимание и что игнорировал, какие делал пометы на полях и накладывал резолюции, и тем самым попытаемся проникнуть в ход его мыслей, в его, так сказать, «внутреннюю лабораторию».

Я просмотрел сотни документов из личного архива Сталина. Большинство сталинских резолюций на них носят краткий характер и часто состоят из трех слов: «В мой архив», а в последние годы из двух: «Мой архив», другие просто расписаны:. «Т. Молотову», «Т. Ворошилову» и т.д.

Отношение Сталина к указанным документам можно проследить по вопросительным и восклицательным знакам, которые входили в систему его оценок, ироническим замечаниям на полях типа «Ха-ха!». Но чаще всего по подчеркиваниям отдельных слов, строк и абзацев и отчеркиванием их на полях. При этом имели значение толщина линии, ее волнистость, сила нажима. Особо важные места отчеркивались дважды, иногда ставился знак NB (Нота бене — особое внимание).

Подчеркивания в большинстве случаев даются без авторских комментариев — читатель сам легко сделает вывод о том, почему то или иное место заинтересовало генсека.