Как пишет в своей книге «Нелегалы» В. Чиков, академик Иоффе на этом совещании, в частности, сказал:

—…Для решения стоящей перед нами весьма сложной научно-технической задачи есть только один плюс — мы знаем, что проблема атомной бомбы решаема. Но минусов у нас гораздо больше. Англичане привлекли к урановым исследованиям крупных ученых со всего мира: Кокрофта, Чедвика, Ротблата, Симова, Фриша, Пайерлса, Линдеманна. У нас тоже есть прекрасные ученые-физики, но все они заняты сейчас оборонкой. Англия имеет солидные научные базы в Оксфорде, Бирмингеме, Кембридже и Ливерпуле. У нас же их в настоящее время нет. А если и сохранились где-то, то находятся в плохом состоянии. Британские ученые опираются на сильную промышленную базу. У нас же ей нанесен войной значительный ущерб, а научная аппаратура эвакуирована в различные районы страны и практически оказалась теперь бесхозной…»

В свою очередь Сталин заявил:

— И все же вы, ученые, не должны опускать руки. Было бы, конечно, легче, если бы не шла война… потребуются огромные усилия всей страны, большие материальные затраты… Товарищу Берии надо более эффективно использовать в его «шарашке» научные силы… Я понимаю, что проект создания атомной бомбы потребует принятия общегосударственной программы. Мы пойдем на это, несмотря на тяжелые условия военного времени. Риск будет вполне оправдан. Трагичность ситуации состоит в том, что когда надо сохранить мир, то нужно делать такие же вещи, как у противника. Да, только ответное взаимное устрашение поможет нам сохранить мир. Поэтому первое, к чему мы должны стремиться, — это развивать нужные для создания атомного оружия отрасли промышленности. Второе — поиск более коротких и дешевых путей его производства. Для этого, выражаясь языком сегодняшней войны, надо вам, товарищ Берия, сконцентрировать удар главных сил на ограниченном, но хорошо выбранном направлении. Во-первых, поставить на всех ключевых участках науки авторитетных ученых, чтобы они четко направляли усилия коллективов исследователей. Во-вторых, руководящим товарищам из министерств и ведомств необходимо уяснить, что ученые в данном вопросе ведущая, а не подсобная сила. И, в-третьих, более эффективно использовать труд в производственных коллективах… Теперь я хотел бы услышать от вас, ученых, сколько времени потребуется для создания атомной бомбы?

Академик Иоффе высказал мнение, что понадобится не менее 10 лет. Сталина этот срок явно не устраивал. Он заметил, что «мы со своей стороны готовы пойти на все, чтобы работа у вас шла более высокими темпами», и Берия «обеспечит вас недостающими научными сведениями».

Сталин предложил возглавить все научные работы по атомной бомбе академику Иоффе, но тот, набравшись смелости, сославшись на возраст, отказался и, в свою очередь, предложил кандидатуру Курчатова, которая и была утверждена.

— Мы утверждаем вас, товарищ Курчатов, — сказал Сталин, — в качестве руководителя проекта. Можете подбирать себе научный коллектив. Определитесь в ближайшее время со всеми вашими потребностями для решения обозначенной задачи. Не стесняйтесь, просите все, что вам нужно. В отдельной записке укажите, какие научные сведения вам хотелось бы получить из-за рубежа.

— Но разве это возможно? — Курчатов непонимающим взглядом смотрел на Сталина. — Все исследования за рубежом теперь строго засекречены. Исчезли даже публикации со страниц научных журналов…

— Это не ваша забота, товарищ Курчатов. У нас есть кому подумать об этом. — И Сталин в который раз перевел взгляд на Берию, потом снова на Курчатова: — Вы хотите что-нибудь сказать присутствующим?

— Да, товарищ Сталин. Очень коротко. Единственный путь защитить нашу страну — это наверстать упущенное время и незаметно для внешнего мира создать в Советском Союзе достаточного масштаба атомное производство. А если у нас об этом раззвонят, то США так ускорит работу, что нам их будет не догнать…

Игорь Васильевич хотел еще что-то сказать, но Сталин не дал ему договорить:

— Нет, товарищ Курчатов, вы все же постарайтесь их догнать… 28 сентября 1942 года, в разгар боев на улицах Сталинграда,

Сталин подписал постановление ГКО № 2352 «Об организации работ по урану». Позднее, 12 апреля 1943 года, была создана «Лаборатория № 2» АН СССР, призванная заниматься вопросами создания советского атомного оружия, начальником которой был назначен профессор Курчатов.

Можно только представить, как рвал на себе волосы Берия, когда оказалось, что докладная НТР пролежала без движения в ящике его стола полгода и была направлена Сталину лишь 6 октября 1942 года, когда основные решения уже были приняты, и она представляла лишь исторический интерес.

Англо-американские исследователи и организаторы работ не теряли времени зря. В американском атомном центре Лос-Аламос начался монтаж оборудования и стал прибывать персонал. В Англии были определены исследовательские и производственные направления, разработана рабочая концепция конструкции атомной

бомбы.

Рузвельт и Черчилль приняли решение об объединении усилий На этом основании из Англии в США были переведены лучшие специалисты. В конце 1943 года, по предложению Роберта Оппенгеймера, руководителя американских исследовательских работ, в их число был включен и Клаус Фукс. После переезда из Англии в США он был из ГРУ передан на связь агенту резидентуры НКВД, Гарри Голду («Раймонд»). Решение об этом, учитывая конкуренцию двух разведок, принималось на самом высоком уровне Позже Фукс передавал свою информацию Леонтине Коэн, которая, в свою очередь, вручала ее вначале сотруднику резидентуры Яцкову, а затем нелегалу Марку (Вильгельму Фишеру —

Рудольфу Абелю).

В секретном городке Лос-Аламос в глубокой тайне трудились 45 тысяч ученых (в том числе 12 нобелевских лауреатов), инженеров, техников, рабочих, охраняемых специальными воинскими частями Что касается Лос-Аламоса и проводимых там работ, то даже сенатору Гарри Трумэну дали понять, что есть вещи (имеется в виду «Проект Манхэттен»), о которых дозволено знать предельно узкому кругу лиц. Даже став вице-президентом США, он не знал, что на «Проект» тратились сотни миллионов долларов. Лишь после смерти Рузвельта, приняв присягу и став президентом, Трумэн узнал правду.

Глава «Проекта Манхэттен», генерал Лесли Гровс, говорил, что стратегия в области безопасности сводилась к трем основным задачам: «…предотвратить попадание в руки к немцам сведении о секретной программе; сделать все, чтобы применение бомбы было полностью неожиданным для противника; и, насколько это возможно, сохранить в тайне от русских открытия и детали наших проектов и заводов». Тот же генерал Гревс с гордостью заявлял, что «туда и мышь не проникнет».

Ничего не скажу насчет мыши, но советская разведка «туда» проникла. Помимо Клауса Фукса там трудились еще несколько советских агентов, и имена еще не всех из них рассекречены.

Агентурная сеть НКВД, работавшая в США и Англии по атомной проблематике, насчитывала около десятка агентов. Все они были высококомпетентными специалистами, людьми, работавшими совершенно бескорыстно, преданными идее сотрудничества с советской разведкой.

После принятия постановления ГКО, по личному указанию Сталина, внешняя разведка в глубокой тайне начала систематическую работу по делу «Энормоз». Курировать атомный проект по линии ГКО Сталин поручил Лаврентию Берии.

Секретность достигала высшей степени, о наличии дела знали только начальник НТР и сотрудник, непосредственно ведущий его. Все документы исполнялись только собственноручно в одном экземпляре, без привлечения машинисток и секретарей. Бывало, что сами руководители брались за иглу и нитку, подшивали документ после доклада и включали его в опись.

По делу «Энормоз» был составлен подробный план работы. Для связи с профессором (еще не академиком) Курчатовым был выделен высококвалифицированный разведчик, доктор химических наук Гайк Овакимян. В Нью-Йорке, Вашингтоне, Лос-Анджелесе и Сан-Франциско введены должности заместителей резидентов по НТР, главной задачей которых стало добывание атомных секретов. В Нью-Йорке на эту должность направили самого начальника НТР, Леонида Квасникова.