В развернутой Берлином беспрецедентной кампании дезинформации, направленной на то, чтобы ввести Сталина в заблуждение, «Лицеист» играл далеко не последнюю роль.
Вполне естественно, что сообщения «Лицеиста», тем более подтвержденные авторитетом Кобулова, друга самого Берии, и совпадавшие с мнением самого Сталина, ставили препону потоку неприятной для Сталина информации о том, что война начнется не сегодня — завтра. Было по-человечески приятнее доверять успокаивающим донесениям берлинского резидента.
«Лицеиста» для его закрепления немцы снабжали и правдивой информацией, но она касалась, например, операций на Балканах или воздушных налетов на Англию.
После войны советская разведка пыталась разыскать «Лицеиста», но безуспешно. Его судьба осталась неизвестной. Существует, правда, версия, что ему удалось эмигрировать в Швецию, где он и дожил до 1978 года… Кобулов в 1953 году был расстрелян как соучастник Берии.
* * *
Какие же тревожные сообщения поступали от агентуры других точек?
Хельсинки. На связи у резидента внешней разведки Е.Т. Синицына находился один из самых ценных источников — «Монах». 11 июня 1941 года «Монах» на срочной встрече с резидентом сообщил следующее: «Сегодня утром в Хельсинки подписано тайное соглашение между Германией и Финляндией об участии финских вооруженных сил в предстоящей войне Германии против Советского Союза, которая начнется 22 июня, то есть всего через 12 дней… Информация достоверная и точная. Мне ее сообщил мой хороший товарищ („Монах“ назвал имя), который присутствовал при подписании документа. Он никогда еще меня не подводил, и я верю ему, как себе…» В заключение «Монах» попросил резидента: «Поспешите, пожалуйста, передать эту информацию в Кремль, Сталину. Еще можно что-то предпринять».
В своих воспоминаниях Синицын рассказывает, что начальник внешней разведки Фитин, по его словам, «17 июня почти текстуально доложил Сталину телеграмму из Хельсинки от 11 июня, добавив, …что „Монах“ — проверенный и надежный источник. Сталин вопросов не задавал… Затем, повернувшись лицом к наркому Меркулову, строго сказал: „Перепроверьте все сведения и доложите!“
«Я задал Фитину вопрос, — продолжает Синицын, — почему нарком по ходу сообщения Сталину не подтвердил, что преданность берлинских источников и „Монаха“ не раз проверена делом. И дополнительная проверка, кроме потери времени, ничего не даст. Фитин ответил, что нарком стоял по стойке „Смирно“ и упорно молчал. К тому же начальник разведки добавил, что его удивило отношение Сталина к докладу. По его словам, Сталин проявлял какую-то торопливость, вялую заинтересованность и недоверие к агентам и их донесениям. Казалось, что он думал о чем-то другом, а доклад выслушивал, как досадную необходимость».
Правда, в воспоминаниях Синицына есть два настораживающих момента. Во-первых, дата, названная «Монахом», вызывает сомнение. Откуда он мог знать ее 11 июня, если сам Гитлер только 15 июня принял окончательное решение о нападении на СССР 22 июня? К тому же Финляндия объявила о состоянии войны с СССР 26 июня, и лишь через три дня немецко-финские войска перешли финско-советскую границу. Во-вторых, Фитин, вспоминая беседу со Сталиным 17 июня, вообще не упоминает «Монаха» и его данные.
Среди агентуры Синицына был человек с уникальной и трагической судьбой — Степан Петриченко, в известной степени «крестник» Сталина. Волею судьбы он находился во главе кронштадтских моряков, поднявших в 1921 году мятеж. После его подавления бежал в Финляндию. Там его пытались привлечь к деятельности белогвардейских эмигрантских организаций, к засылке через границу в СССР террористов и диверсантов. Но он не был антисоветчиком, и его тянуло на родину. С этим он в августе 1927 года пришел в советское консульство в Риге. Его заявление с просьбой о возвращении в Союз председатель ОГПУ Ягода доложил лично Сталину, который сказал: «Право на возвращение нужно заслужить. Пусть послужит Родине за рубежом». Так Петриченко стал советским агентом. Он освещал деятельность эмигрантских организаций, добывал также сведения о финской разведке и контрразведке.
В начале 1941 года от него поступило несколько сообщений о совместной подготовке немецкой и финской военщины к войне с СССР. 19 января 1941 года он сообщил конкретные факты о военных приготовлениях Финляндиях, о прибытии и размещении в стране немецких офицеров. В марте 1941 года информировал Центр о прибытии в район Петсамо немецких дивизий, а еще некоторое время спустя — о получении резервистами военного обмундирования, что означало практически их приведение в полную боевую готовность. Это было последнее сообщение Петриченко. Во время войны он был интернирован финскими властями, а после ее окончания передан советской стороне. В 1945 году Особым совещанием «За антисоветскую деятельность» ему было определено наказание в виде 10 лет лишения свободы. В 1947 году он умер в Соликамском лагере.
* * *
Сообщение резидента НКГБ в Риме от 19 июня 1941 года: «На встрече 19 июня „Гау“ передал сведения, полученные им от „Дарьи“ и „Марты“. Вчера в МИД Италии пришла телеграмма итальянского посла в Берлине, в которой тот сообщает, что высшее военное немецкое командование информировало его о начале военных действий Германии против СССР между 20 и 25 июня сего года. „Тит“.
К сожалению, автор не располагает данными о «Гау», а также о «Дарье» и «Марте» и не может комментировать шифртелеграмму. Известно лишь, что, по свидетельству бывшего резидента в Риме Н.М. Горшкова, телеграмма с сообщением «Гау» была подшита к делу с такой резолюцией: «По указанию Л.П. Берии запрещено посылать это спецдонесение адресатам, так как это похоже на дезинформацию». «Адресатами» разведки в те дни были Сталин, Молотов и нарком обороны Тимошенко.
* * *
К концу 1940 года Германия оккупировала почти всю Европу и сформировала антисоветскую коалицию, в которую вошли Италия, Финляндия, Венгрия, Болгария, Румыния, Словакия. В распоряжении Гитлера оказались военные и экономические ресурсы практически всех европейских стран. В этих условиях перед советской военной разведкой стояла весьма сложная задача — своевременно и точно информировать руководство страны и лично Сталина о планах Германии, в первую очередь касающихся ее возможного нападения на СССР.
Несмотря на проведенную «чистку» и продолжавшиеся репрессии (напомним, что, последний предвоенный — до Голикова — начальник РУ Генштаба РККА Проскуров был арестован и расстрелян в 1940 году), зарубежный аппарат работал успешно. Об этом свидетельствует громадное количество донесений, приходивших из-за рубежа в Центр.
Мы приведем лишь некоторые из них, привязав их к действовавшим в то время легальным резидентурам.
Берлинская резидентура в основном ссылалась на сообщения «Арийца» (Рудольфа фон Шелия), поступавшие через «Альту» (Ильзу Штёбе).
«29.09.1940 г. „Ариец“ провел беседу с Шнурре (руководитель хозяйственной делегации немцев в СССР). Шнурре передал: 1. Налицо существует ухудшение отношений СССР с немцами. 2. По мнению многочисленных лиц (кроме МИДа) причинами этого являются немцы. 3. Немцы уверены, что СССР не нападет на немцев. 4. Гитлер намерен весной разрешить вопросы на востоке военными действиями».
«29.12.1940 г. (через 11 дней после подписания плана „Барбаросса“. — И.Д.) «Альта» сообщил(а), что «Ариец» от высоко информированных кругов узнал, что Гитлер отдал приказ о подготовке к войне с СССР. Война будет объявлена в марте 1941 года».
25/26 апреля 1941 года военный атташе в Германии, генерал-майор В.И. Тупиков, прибывший в Германию только в начале января 1941 года, направил начальнику Разведуправления Генштаба Красной армии генерал-лейтенанту Голикову личное письмо. Оно по духу соответствует тому, которое 31 марта того же года в адрес Берии направил A.M. Коротков. Правда, по стилю оно отличается: более многословно, менее конкретно, содержит много общих рассуждений, хотя в принципе это тот же «крик души» честного человека, болеющего за дело разведчика, не получающего ответа на свои тревожные сообщения. Вряд ли Тупиков перед написанием письма советовался с Коротковым, да и неизвестно, какие отношения у них были между собой.
