Я схватилась за ручку, собираясь выпрыгнуть на ходу – и плевать на синяки и ушибы, – но этот ублюдок запер ее на щеколду, до которой изнутри не дотянуться. Оставалось лишь кричать носильщикам, но те не слушали, скача по улочкам с такой скоростью, будто несли добрую весть из Гента в Ахен[4].

Пыхтя от злости, я откинулась на спинку и содрала шляпку. Что этот Пардлоу о себе возомнил?! По рассказам Джона и случайным репликам его детей и племянника ясно одно: он привык добиваться своего любой ценой.

– Ну это мы еще посмотрим! – пробормотала я, вытаскивая из шляпки длинную булавку с жемчужной головкой. Сеточка, под которую были спрятаны волосы, оторвалась, так что я отцепила ее и взмахнула распущенными прядями.

Мы повернули на Четвертую улицу, вымощенную не булыжником, а кирпичом, так что паланкин стало трясти уже слабее. Я отлипла от сиденья и зашарила по оконной створке. Если удастся открыть, смогу добраться до щеколды. Пусть вывалюсь наружу на полном ходу – зато не буду безвольной куклой в руках герцога!

Шторка на окне сдвигалась вверх и вниз, но открыть его можно было, лишь вставив пальцы в узкую канавку сбоку и потянув створку на себя. Только я примерилась, как вдруг раздался прерывистый рык герцога:

– Стой! Стоять… Я… больше… не могу.

Он замолчал, носильщики остановились. Я припала глазом к щели. Герцог стоял посреди улицы, прижимая к груди кулак. Лицо у него побагровело, губы, напротив, посинели.

– Опустите меня и откройте уже эту чертову дверь! – рявкнула я сквозь стекло носильщикам.

Те послушались, и я, взметнув юбками, выскочила из портшеза, не забыв приколоть булавку внутри кармана. Вдруг еще пригодится.

– Садитесь, черт бы вас побрал! – велела я Пардлоу. Тот упрямо покачал головой, но все-таки позволил отвести себя к портшезу. Я запихала его внутрь – не без злорадства из-за неожиданной смены ролей. Хотя в глубине души и побаивалась, как бы он внезапно не помер.

Первую мысль – что у него сердечный приступ – я отмела, едва услышала, как он дышит… точнее, пытается дышать. Этот свистящий хрип астмы ни с чем не спутать, однако на всякий случай я взяла герцога за запястье и проверила пульс. Учащенный, но вполне ровный, а крупные капли на лбу – всего лишь пот из-за жаркой погоды, а вовсе не липкая испарина, обычная для инфаркта миокарда.

– Здесь болит?

Я указала на кулак, который тот все еще прижимал к груди.

Герцог покачал головой, кашлянул и отнял руку.

– Надо… лекарство… там… – выдавил он.

Ясно: он пытается залезть в кармашек на жилете. Я просунула в него два пальца и выудила эмалевую коробочку, где лежал крохотный пузырек.

– Что это?.. А, не важно.

Я вытащила пробку, и в нос ударил резкий запах аммиака.

– Нет, – твердо сказала я, заткнула пузырек и спрятала его вместе с коробочкой в карман. – Это не поможет. Вытяните губы и выдохните.

Герцог выпучил глаза, но послушался.

– Так, а теперь расслабьтесь и втяните воздух. Не рывком, а медленно, на четыре счета. Раз… два… три… четыре. И снова выдох на два счета. И опять вдох: в том же ритме. Да, вот так… Вдох на четыре, выдох на два. Да, все правильно. И не переживайте, задыхаться вы больше не будете, просто дышите так постоянно.

Герцог кивнул.

Я огляделась: мы стояли рядом с Локаст-стрит, отсюда рукой подать до аптеки Питермана.

– Эй, ты, – велела я одному из носильщиков. – Беги в аптеку, принеси кувшин крепкого кофе. Он оплатит, – добавила я, рукой указывая на герцога.

Вокруг понемногу собиралась толпа. Это плохо: неподалеку была хирургическая доктора Хебди, и он в любой момент мог выглянуть на шум. Сейчас только этого шарлатана с ланцетом наперевес нам не хватало.

– У вас астма, – повернулась я к герцогу и встала на колени, чтобы видеть его лицо, пока считаю пульс.

Сердце уже не частило, хоть стучало немного вразнобой: должно быть, тот самый «парадоксальный пульс», который иногда наблюдается у астматиков, когда на выдохе сердце стучит быстрее, а на вдохе замедляется. Хотя диагноз и без того понятен.

– Вы знали?

Он кивнул, выдыхая сквозь вытянутые губы.

– Да, – коротко добавил он и втянул воздух.

– К доктору обращались? – Кивок. – Неужто он рекомендовал вам нюхательные соли?!

Я жестом указала на флакончик в кармане. Герцог покачал головой.

– Это из-за… обмороков. Иногда… и такое бывает.

– Ясно.

Я запрокинула ему голову, рассматривая зрачки: вполне обычные на вид. Спазм ослаб, и герцог это тоже ощутил; плечи у него опали, синева с губ ушла.

– Во время приступа астмы их использовать нельзя: кашель станет сильнее, мокроты будет больше.

– …Да что ж вы столбом стоите-то, а?! Ну-ка, парень, живо беги за доктором! – донесся из толпы пронзительный женский голос. Я поморщилась, и герцог, заметив мою гримасу, удивленно приподнял бровь.

– Поверьте, этот доктор вам не понравится.

Я встала и задумчиво оглядела толпу.

– Благодарю вас, но нет, доктор нам не нужен. – Я чарующе улыбнулась. – Всего лишь приступ желудочной колики. Съел что-то несвежее. Уже все хорошо.

– Как по мне, мэм, выглядит он не очень, – с сомнением произнес другой зевака. – Лучше все-таки позвать врача.

– Пусть уже подыхает! – раздался вопль из задних рядов. – Чертов красномундирник!

По толпе пробежал странный ропот, а у меня засосало под ложечкой. До этого момента люди не видели в герцоге британского офицера, просто собрались полюбоваться на занятное зрелище. Но теперь…

– Леди Грей, я приведу врача!

К моему ужасу, сквозь толпу, орудуя тростью с золотым набалдашником, пробирался мистер Колфилд – видный тори.

– А ну, брысь отсюда, оборванцы!

Он заглянул в портшез и приподнял шляпу.

– К вашим услугам, сэр! Считайте, помощь уже в пути!

Я схватила Колфилда за рукав. В толпе, слава богу, пока разгорались споры. Одни осыпáли нас с Пардлоу проклятиями, другие, лоялисты (а может, просто здравомыслящие люди, не считавшие своим патриотическим долгом избивать на улице больных стариков), столь же шумно протестовали.

– Нет-нет! – прошептала я. – Пусть за врачом идет кто-нибудь другой. Нельзя бросать его светлость одного!

– Его светлость?..

Моргнув, Колфилд выудил из маленького футляра пенсне, приложил к носу и заглянул в портшез. Пардлоу надменно, несмотря на свист в легких, ему кивнул.

– Герцог Пардлоу, – поспешила я сказать, все еще цепляясь за рукав Колфилда. – Ваша светлость, позвольте представить вам мистера Финиса Грэма Колфилда.

Я неопределенно помахала рукой, но, заметив наконец носильщика с кувшином, бросилась ему наперерез, чтобы перехватить прежде, чем того засосет разъяренная толпа.

– Благодарю. – Я выхватила кувшин. – Надо увезти его прежде, чем толпа озвереет… еще больше, – уточнила я, услышав, как от крыши портшеза – хрясть! – отскочил булыжник.

Мистер Колфилд пригнулся.

– Эй! – в бешенстве заорал носильщик: уж больно вероломно покушались на источник его дохода. – А ну прочь, все вы!

Стиснув кулаки, он попер на толпу, но я схватила его за плечо и сказала с нажимом:

– Уносите герцога… и свой портшез отсюда. Отвезите его в…

Только не в «Королевский герб», тот считается оплотом лоялистов, и это лишь раззадорит тех, кто двинет вслед за нами. Тем более мне не хотелось вновь оказаться во власти герцога.

– Отвезите нас к дому семнадцать по Честнат-стрит! – выпалила в итоге я и, выудив из кармана монету, сунула ему в руку. – Живей!

Тот без раздумий взял деньги и бегом, не опуская кулаков, заспешил к портшезу. Я, прижимая кувшин с кофе к груди, заковыляла вслед в красных марокканских туфлях на каблуке. Только теперь заметила на рукаве носильщика нашитый номер: тридцать девять.

Портшез уже осыпало градом камней; второй носильщик – номер сорок – отмахивался от них, как от пчел, и орал: «Чтоб вам сдохнуть!» – а мистер Колфилд вторил ему в более благовоспитанной манере: «Прочь!» и «Уходите!», грозя тростью самым смелым мальчишкам, которые так и норовили подобраться поближе.