– И сейчас вы с ним вместе тамадите? – уточнил Аркаша.

– Точно.

– И поэтому ты знаешь, что сегодня у Валюши день рождения?

– Я всегда о нем помнил. И поздравлял ее. Колька сейчас за подарком отправился, потом домой. Валюша там вместе с Ксюшей. То есть они втроем отмечать будут. Скука! И я считаю, что если мы нагрянем, ей будет приятно.

– Может, она этого и хотела: отметить в узком кругу? – предположил Аркаша.

– Да просто на ресторан денег нет, а дома собирать, это сколько возни. Вы же помните Валюшу, она готовить не умеет. Даже гренки умудрялась испортить.

– Неудобно без приглашения, – стоял на своем Яворский.

– Это если все трезвые, они скоро за стол сядут, прибухнут, а там и мы прикатим с цветами и подарками. Кстати, я предлагаю скинуться на духи.

– С ними не угадаешь, – засомневался Бараш.

– Да она всю жизнь пользуется «Шанелью № 5».

– А, тогда давайте парфюм.

– Есть другое предложение, – сказал Аркадий. – Вспомните, как Валюша любила перчатки.

– У нее постоянно мерзли руки, – закивал некогда кудрявой головой Илья. – И она с сентября носила перчатки.

За этим долгим разговором они преодолели расстояние от зала прилетов до стоянки авто. Вовчик подвел их к не новой, но прекрасно сохранившейся и отдраенной до блеска машине бизнес-класса.

– Аниматоры хорошо зарабатывают, как я посмотрю, – присвистнул Аркадий. Тачка тянула тысяч на двадцать долларов.

– Если бы, – криво усмехнулся Дорогин. – Машина – подарок армянских родственников. Наследство прадеда потихоньку распродают и деньги на всех делят. До меня очередь в прошлом году дошла. И как раз в салоне у дяди Ашота отличная бэушная тачка оказалась.

Он разблокировал двери и жестом пригласил приятелей в салон. Аркадий сел сзади, Бараш плюхнулся на место рядом с водительским. Пристегнувшись, прикурил. Зажженную сигарету выставил в окно, туда же выпустил первую порцию дыма, после чего выдал:

– Это сколько же прадед твой у советского народа наворовал, что его правнукам хватает?

– Сказали, нашим детям еще кое-что останется.

– То есть до пятого колена обеспечил наследников. Молодец мужик. – Он сделал еще одну торопливую затяжку и, буркнув: «Надо бросать», – швырнул окурок в окно. – Кофе хочу.

– Я тоже, – тут же оживился Аркадий.

– Потерпите до «Домодедовской», тут нормального не продают. Кстати, там в ТЦ можно и перчатки, и цветы купить.

– Цветы да, но не перчатки.

– Почему? Там есть кожгалантерейные отделы.

– Мы не можем позволить себе преподнести обычную штамповку. Это все равно что из отпуска друзьям магнитики привезти.

– А чего такого? Я именно их и презентую, да еще фунфырики с местным алкоголем.

– И все это покупаешь в дьюти-фри, вспоминая о подарках только в аэропорту?

– И такое бывает. А один раз, было это пять лет назад и я аниматором в Кемерской пятерке работал…

Далее последовала веселая история о полугодичном приключении красивого русского аниматора с долей горячей кавказской крови в Турции. Естественно, речь в основном шла о пьянках и безудержном сексе, мелком воровстве и драках. Аркадий слушал вполуха. Он думал о Валентине. О ее дне рождения он на самом деле забыл. И это было удивительно, потому что Яворский так долго и безрезультатно пытался выкинуть эту женщину из памяти, что уже думал – не выйдет. Но вот сюрприз: у него получилось. И сердце не бухнуло, когда Вовчик впервые ее упомянул в разговоре (когда заметил, что все птенцы Валюши занимаются творчеством). Аркаша переболел Валентиной, женщиной, которая сначала подарила ему крылья, а потом безжалостно их поломала. И понял, что готов встретиться с ней с глазу на глаз…

Вскоре они прибыли к станции метро, возле которой располагался ТЦ, купили кофе, букет и корзину со сладостями и псевдофранцузским шампанским. Затем отправились в магазин, в котором Аркадий вознамерился выбрать перчатки для именинницы. Когда они добрались до него, зашли и окинули взглядом ассортимент, Яворский был несколько разочарован: выбор оказался не очень большим. Товарищей же шокировали цены.

– Я нули правильно посчитал? – склонившись к уху Аркаши, задал вопрос Вовчик.

– Их четыре, – сообщил ему Бараш. Этот не деликатничал, говорил громко, так что слышали и продавцы. – А перед ними еще цифра, а где-то и две.

– Разве могут перчатки стоить сто двадцать тысяч рублей? – вытаращил глаза Дорогин.

– Могут больше, – ответил ему Аркадий. – Это же штучный товар. По одной паре на каждый размер. И материалы какие, посмотри…

– Ты, конечно, извини меня, но на такой подарок я скидываться отказываюсь. Думал, тысячи за три купим, максимум за пять. Я столько не зарабатываю, чтобы на постороннего человека тридцать пять тысяч спускать.

– Я в деньгах не ограничен, – с ленцой проговорил Бараш. – Но лохом быть не люблю. Это чистый развод. Перчатки по цене норковой шубы? Да я вас умоляю…

– Я возьму оплату на себя, – успокоил приятелей Аркадий.

Затем выбрал замшевые перчатки серого цвета, удлиненные, с аккуратной вышивкой серебряной нитью. Их запаковали в коробку и положили в прозрачный пакет, который заполнили искусственными жемчужинами, лавандой и сушеными лепестками ириса. Связали его бархатным бантом.

– Красота, – оценил Вовчик.

– За сто кусков могли бы настоящие жемчужины добавить и живые цветы, – фыркнул Бараш.

Аркадий пропустил его замечание мимо ушей. Он видел, как тот умыкнул одну из коробок. Еще и ленточку прихватил. Потом купит кожгалантерею в обычном магазине, по три-пять тысяч, если не найдет за полторы, запакует в фирменное и преподнесет какой-нибудь даме под видом эксклюзива. А она, если никогда не носила вещей класса люкс, поверит в то, что ее перчатки, кошелек или ремень приобретены в бутике.

Яворский не сразу осознал, что эти мысли его радуют. Как все происходящее в целом. Он ведет себя скромно и благородно (подарок будет вручаться общий – цветы, корзина, коробка), но ощущает свое превосходство. Не над Вовчиком, ему он готов был проиграть по всем фронтам… Над Барашем! Пусть во враги Аркадий его записал по детской горячности, но неприятие, испытываемое к нему когда-то, никуда не делось. Илья Баршев по-прежнему не нравился Аркадию Яворскому…

И точка.

– Ребят, я немного волнуюсь, – признался Вовчик, усевшись на свое водительское место.

– Почему? – полюбопытствовал Бараш, плюхнувшись рядом.

– Ой, да ладно вам. Все мы были немного в Валюшу влюблены.

– Я нет.

– Врешь!

– Я был МНОГО в нее влюблен. И до сих пор считаю, что не встречал женщины красивее.

– Да, она была невероятно хороша собой…

– А сейчас? Ты как давно ее видел?

– Шесть лет назад на свадьбе Ксюши и Кольки. И тогда она затмевала всех.

– Черт, я хочу ее видеть! А ты, Аркаша?

– И я, – ответил тот.

Потом отвернулся к окну и вспомнил день, когда увидел Валюшу впервые…

Прошлое…

Мама ввела Аркашу в кабинет, крепко держа за руку. Ее сын уже два с лишним года занимался музыкой, но не только не делал успехов, а и едва справлялся. Педагоги говорили – заберите ребенка из школы, перестаньте его мучить. Но беда в том, что Аркаша сам желал мучиться. Он мечтал стать скрипачом, но не знал – как. Слух у него был идеальным, но пальцы-сосиски неповоротливыми, они не слушались. И лишний вес тут был ни при чем. Встречались среди знаменитых исполнителей тучные люди, чьи «сосиски» порхали над инструментом.

Яворские вошли. Ожидали увидеть директора школы, она вызвала их, но пред ними предстала незнакомка. Она стояла у окна спиной к двери. Длинные темные волосы, собранные в хвост длиной до поясницы. Тонкая фигурка. В руке скрипка, в другой смычок.

Женщина то ли не слышала, что кто-то вошел, то ли подумала, что это директриса, и решила исполнить для нее отрывок из симфонии Шуберта, а быть может, поддалась порыву… За окном было пасмурно, но тихо. Листья росших во дворе тополей, желтые, с зелеными прожилками, едва заметно колыхались. Они походили на стоялую воду. Бабье лето кончилось, осень вступила в свои права, и это чувствовалось. Унылая пора, точнее и не скажешь. Любая грустная мелодия подошла бы под эту картинку. Но женщина выбрала другую: пронзительную, чувственную, хоть и лирическую, плавную. Она играла под тусклым светом пасмурного дня, листы тополей теперь не только покачивались, но и вздрагивали на самых высоких нотах. Впрочем, не только они реагировали на игру: и облака, и воздух – они стали прозрачнее, и даже птицы, расчеркивающие небо, начали двигаться грациозно и синхронно. Аркаша смотрел не только за окно, но и на скрипачку, и она виделась ему нимфой.