Специальный костюм для бала начал формироваться с 1801 года: это были сорочка с высоким накрахмаленным воротником, высокий темный атласный галстук-косынка, короткий жилет и фрак, головной убор – шляпа-цилиндр. Одежда, которая надолго стала «дворянской».
До середины XIX века кавалеры являлись на бал в туфлях, коротких штанах – кюлотах и плотных чулках. Танцевать в сапогах считалось неприличным. Офицеры снимали оружие и шпоры, чтобы не повредить платье дамы. Танцевали только в перчатках, но отводя даму на место и приглашая на танец, а также целуя её руку, кавалер снимал перчатку со своей правой руки. У мужчин перчатки были лайковые, светлые, также сильно обтягивающие руку, поэтому умение быстро успеть снять и надеть перчатку на руку, требовало определенной ловкости и постоянной «тренировки».
Франты появились уже в самом начале 1800-х гг., но тогда, во времена Павла I, появившийся на балу владелец очень модного, эксцентричного костюма мог иметь неприятности с полицией. В моду вошла бесформенная прическа a la Титус, свисающие на лоб и виски завиточки. Усы и бороду дворянам было носить неприлично, поэтому довольствовались бакенбардами. Модным стало носить часы, у некоторых модников их было даже по двое. Носили их в жилетном кармане на цепочке или шнурке. В начале 40-х годов появилась мода на стёклышко в глазу (монокли).
Молодой человек, желающий быть принятым в светском обществе, был обязан не только одеваться по моде, но и быть в высшей степени «комильфо»: говорить по-французски, танцевать, знать сочинения новейших авторов, уметь вести разговор о театре и музыке, продекламировать пару сочинений модного поэта. Манеры состояли в умении правильно кланяться, ходить, стоять, сидеть, танцевать. Если сидеть, то спокойно, не кладя ногу на ногу, не перебирая руками шляпы и пуговиц, кусать губы, ногти, очень неучтиво было зевать. Аристократическое образование дополнялось уроками танцев: «… сначала учили нас, как входить в комнату, как шаркать ногой, соблюдая при этом, чтобы голова оставалась неподвижной, как подходить к дамской ручке и отходить, не поворачиваясь правым, но непременно левым плечом; затем начинались танцы…», – вспоминает в «Литературных воспоминаниях» Дмитрий Васильевич Григорович.
Нескучный сад. 1900-е гг.
В первой половине XIX века появляется новый тип идеально одетого мужчины – дэнди. Они отличались не только костюмом, но и манерами. Истинный дэнди имел томный, равнодушный вид, кидал презрительные взгляды на дам сквозь лорнет, отличался независимостью характера и скукой, выказывая её на английский манер. Пристально разглядывать или смотреть в упор на дам в свете считалось верхом неприличия. Таким образом, дэнди демонстративно нарушали, принятые в светском обществе, правила. Однако по воспоминаниям Елизаветы Петровны Яньковой, урождённой Римской-Корсаковой: «…многие знатные старики гнушались новою модой и до тридцатых еще годов продолжали пудриться и носили французские кафтаны. Так, я помню, некоторые до смерти оставались верны своим привычкам: князь Куракин, князь Николай Борисович Юсупов, князь Лобанов, Лунин и еще другие, умершие в тридцатых годах, являлись на балы и ко двору одетые по моде екатерининских времен: в пудре, в чулках и башмаках, а которые с красными каблуками…».
Были и так называемые «детские балы». Они устраивались в первую половину дня либо в частных домах, либо у танцмейстера. Туда привозили и совсем маленьких детей, но танцевали также и девочки до четырнадцати лет. Невестой можно было стать уже в пятнадцать лет, в то время, – это возможный возраст для замужества.
Ну и конечно какой бал без танцев. В них принято было участвовать даже беременным женщинам. Нередко такие вечера представляли настоящую угрозу для здоровья. В танцевальных залах было жарко, платья из легких тканей. На улице мороз! Переохлаждение после жарких танцев часто приводило к простуде и воспалению легких. На балу необходимо было безукоризненно выглядеть, контролировать каждое свое движение и слово, при этом казаться веселым, приветливым и естественным.
В начале столетия бал начинался полонезом, который больше походил на прогулку под музыку по залам, где мужчины предлагают руку дамам, и пары степенно обходят большую залу и прилегающие к ней комнаты. Первой парой шли хозяин и самая почётная гостья, вторыми – хозяйка с самым почтенным гостем. Этот танец длился не менее получаса.
Дом В.И. Фирсановой/ Благородное собрание. Из альбома «Архитектурные памятники Москвы». Художественная фототипия К. Фишера. 1904-05 гг.
За ним следовали лёгкие танцы – экосез и экосез-кадриль, мазурка и, не совсем «приличный» вальс. Вальсирование в некоторых домах считали непристойным из-за близости партнёров во время танца. Это «унижало» достоинство женщины! Но танец стал невероятно модным, и окончательно «победил», после проникновения в Россию музыки «короля вальсов» Иоганна Штрауса. Завершал вечер обычно котильон, который мог длиться около трёх часов и больше. Это такой танцевальный марафон из разных танцев – вальса, мазурки, польки. Исполнялся он всеми участниками в конце бала. Разнообразие Котильона зависело от ведущей пары – кавалер – «кондуктор» давал сигнал оркестру, громко называя фигуры, и следил за правильностью движения пар. После те, кто остался «живым», еле передвигая ноги, разъезжались по домам. И поскольку это было очень важно, обучение танцам начиналось рано – с пяти-шести лет. Не любовь к танцам и неумение танцевать считалось серьезным пробелом в воспитании. Александр Пушкин начал учиться танцам уже в девять лет, т. е. поздновато. До лета 1811 года он с сестрой посещал танцевальные вечера у Трубецких-Бутурлиных и Сушковых, а по четвергам – детские балы у московского танцмейстера П. А. Йогеля, который считался одним из лучших учителей бальных танцев первой половины XIX века. Не уступали известности также балы Гастана Мунаретти, или Гайтан Антоныча, как называли его москвичи. Он присылал за некоторыми учениками свои сани, чтобы они не тратились на извозчика. Его танцевальный класс располагался в 1818 году на Рождественской улице. Сюда ежедневно съезжались его ученики различных сословий, национальности и возраста. Часто во время уроков он предлагал ученикам завтрак, причем из итальянских блюд. За московскую щедрость, веселый нрав и оригинальность его маскарадов, горожане его любили. Он брал за уроки приличную плату, но обещал научить всем танцам, какие только известны в мире.
Помимо балов московские дворяне были родоначальниками клубного времяпрепровождения.
Легендарный Английский клуб был любимейшим местом встреч высшей московской аристократии. Он был основан в царствование Екатерины II жившими тогда в Москве иностранцами по образцу клубов Англии. В 1797 г. клуб был закрыт императором Павлом I и возобновил свою деятельность в 1802 году, после воцарения Александра I.
Тогда он разместился в доме малолетних князей Гагариных на углу Страстного бульвара (д. 15) и Петровки (ныне в этом здании – Московская Городская Дума). Здесь в 1806 году москвичи чествовали героя Шенграбенского сражения генерала П. И. Багратиона. Этот торжественный обед в Английском клубе ярко описан в романе Л. Н. Толстого «Война и мир». Во время французской оккупации в этом доме нередко бывал молодой офицер-интендант наполеоновской армии Анри Бейль – будущий знаменитый писатель Стендаль. «Этот город не был знаком Европе, – вспоминал он впоследствии, – в нём было от шестисот до восьмисот дворцов, равных которым не нашлось бы ни одного в Париже». Прежде всего, его поразил, конечно, роскошный дворец бывшего Английского клуба, построенный, предположительно, М. Ф. Казаковым. Сгоревший во время пожара 1812 года, дом этот только в 1826 году был восстановлен архитектором О. И. Бове и именно в таком виде дошёл до нашего времени. После этого клуб поменял несколько помещений (в течение целых восемнадцати лет он даже располагался в том самом доме на Большой Дмитровке, где находилось Училище колонновожатых).
