В общем, только через сутки оказался Гоша у нас. Игорь Иванович, наш ведущий нейрохирург, мужик дотошный и обстоятельный, волею случая оказавшийся в те сутки на дежурстве в приёмном покое, и заметил при осмотре аномалию. Небольшое отверстие в затылочной части черепа. Почти бескровное, а потому практически незаметное под отросшими волосами. Сам тотчас и операцию провёл, прекрасно понимая, что переправлять такого пациента «по инстанции» может обойтись слишком дорого.

– Слушай, Андрей, ты, пожалуйста, к этому пацану будь повнимательней, хорошо? К Лисицыну, – мы с хирургом курили на лестничной клетке.

– Что-то не так, Игорь Иваныч? – я сделал очередную затяжку и пристально посмотрел ему в глаза.

– Андрюх, чертовщина с ним какая-то… Нет, операция прошла нормально, дырку я от костных осколков вычистил. Пули там не было. Да и не похожа рана на огнестрел. Как от заточки. Или… Знаешь, однажды мужика оперировал, которому с крыши на голову сосулька упала, пробила череп. Так, очень, я тебе скажу… Впрочем, не стану. Домыслы. А по нашему делу я так думаю – серьёзных повреждений мозга быть не должно. Может, разве, амнезия временная возникнет или нарушение речи… но это не страшно. Бог даст, восстановится. Меня другое волнует – слишком уж он холодный. Словно неживой давно. Как труп, понимаешь? Тьфу-тьфу-тьфу, – хирург поплевал через левое плечо и постучал костяшками пальцев по облупившемуся подоконнику.

– А поподробней, Игорь Иваныч, – я, честно говоря, не очень понимал, о чём он говорит.

Хирург затушил окурок о плевательницу, служившую пепельницей и, вытащив из кармана халата портсигар, достал новую сигарету. Прикурил.

– Андрей, я не знаю, что это, – он в задумчивости выпустил облачко дыма. – Сестра измеряла температуру до операции и после. На градуснике шкала начинается с тридцати четырёх… так вот… ртуть не подымается… И на ощупь он… – Игорь Иванович потрогал пальцами отключённый радиатор под окном, – точно такой же… Если не холоднее… Бррр…

Его передёрнуло. Я на автомате потянулся к батарее. Холодная.

– Правда что ли?

– Ты думаешь, я с тобой тут шутки шучу? Прости, Андрюха, как-то совсем не до веселья. В общем, глаз да глаз за ним, договорились? Если что, вызванивай, будем разбираться вместе. А сейчас… Сейчас мне пора в приёмный.

Игорь Иванович бросил незатушенную сигарету в плевательницу и, махнув рукой, пошёл вниз по лесенке. Я, докурив, вернулся в отделение.

Зайдя в палату, где под капельницей лежал новенький, я, ещё не прикоснувшись к нему, понял, что Игорь Иванович душой не покривил. Что-то тут было не так. В помещении чувствовалась для времени года непривычная, мягко говоря, прохлада. Словно кондиционер работал на полную мощность. Но какие у нас, в простой провинциальной больничке, кондиционеры?!

– Андрей Ильич, – сестра при моём появлении вышла из процедурной, примыкавшей к палате, – он вообще жив?

– А что такое? – ответил я вопросом на вопрос.

– Да так, – пожала она плечами, – холодный, как из мертвецкой.

– Дышит?

– Да дышит вроде, – неуверенно пожав плечами, ответила сестра.

Я подошёл к кровати и, потрогав пациенту, не пришедшему в сознание, лоб, рефлексивно отдёрнул руку. Бррр… Теперь и меня передёрнуло. Ужас! Словно лёд… Мистика какая-то.

– Пульс посчитайте, давление измерьте. И температуру, – велел я. – Если не подойдёт обычный градусник, снимите с окна уличный. Только промойте хорошо и спиртом протрите. Будем думать, что с ним делать. Нда-а…

Пока медсестра выполняла мои указания, я достал из кладовой пару масляных обогревателей, которые мы включали зимой во время особенно сильных холодов, и подключил один к электросети. Немного подумав, врубил и второй. На полную. Минут через пять стало теплее.

– Андрей Ильич, пульс – двадцать пять, давление – пятьдесят на тридцать, – подошла к моему столу сестра, – да и температура…

– Что – температура? Не тяните.

– Два градуса…

Я поднял на неё глаза и заметил, как у девчонки нервно дергается веко. Верить собственному слуху мой мозг решительно отказывался.

– Сколько? – переспросил я.

– Д-два, – заикнувшись, повторила медсестра. – М-минус.

Я сжал кисти рук так, что побелели костяшки. Минус два! Да этого просто быть не может! Бред! Он же в сосульку с такой температурой должен превратиться… а кровь? Кровь, судя по пульсу и давлению, циркулирует. Действительно, прав Игорь Иванович – чертовщина какая-то.

– Так, знаете что?! – обратился я к сестре.

– Что, Андрей Ильич?

Я достал из кармана бумажник и положил его на стол.

– Сходите-ка в аптеку, я там вчера новое чудо техники видел – электронные термометры. Купите один. Нет, лучше два. Мало ли… Понимаю, что дорого. Но надо. Не экономьте, договорились? Берите самые надёжные и качественные.

– Ладно, Андрей Ильич, – сестра, кивнув, взяла кошелёк, – что-то ещё?

– Да, кое-что, – мне в голову неожиданно пришла сумасшедшая идея. – На обратном пути заскочите, пожалуйста, в ЛОР, у них должен быть раствор хлористого кальция. Возьмите банку. Нет, тоже две. Чтоб не бегать лишний раз. Вдруг, поможет. А?

– Горячими хотите проколоть?

– Посмотрим, – туманно ответил я. – Всё, идите. А я пока кровь на повторный анализ возьму. Не дай Бог, аллергия на препараты…

Горячие помогли. Вкупе с другими процедурами. Хоть и не сразу. Сказать, что мы с Гошей намучились – ничего не сказать. Полторы недели сутки напролёт с ним рядом находился кто-то из врачей или младшего медперсонала. Кроме уколов делали разогревающие растирания, обкладывали тёплыми грелками, поили через трубочку разогретым куриным бульоном, что специально варила моя жена. Я и сам пять суток не выходил с работы. Да и заснуть больше чем на пару часов не мог. В конце концов, наши старания дали результат.

Однажды вечером, решив не беспокоить уставшую медсестру, прикорнувшую на кушетке в процедурной, я поменял Лисицыну в капельнице банку с физраствором и уселся за стол заполнять журнал. Гоша к тому времени хоть в сознание и не пришёл, но практически «оттаял». Давление поднялось, пульс участился. Да и температура тела стабилизировалась на тридцати двух градусах, поэтому инъекции хлористого кальция и грелки мы решили отменить, оставив лишь разогревающий массаж. Радиаторы тоже убрали – в помещении вновь воцарился привычный климат.

Для тех, кто ни разу не бывал в отделении интенсивной терапии или, попросту, в реанимации, дам небольшое разъяснение, как там всё выглядит. Привычных палат нет. Есть галерея комнат, отделённых одна от другой стеклянными перегородками. В первой стол дежурного доктора, который таким образом видит всё происходящее собственными глазами. В последней – процедурная. На самом деле, процедурной как таковой она не является, это, скорее, склад медикаментов, расходников и комната отдыха медсестёр. А все необходимые реанимационные действия проходят непосредственно в палатах, оборудованных необходимыми приборами. Что поделать – специфика. Всего отсеков для больных у нас пять, на два койко-места каждый. Обычно все они заняты – площадей хронически не хватает. Летом, правда, посвободней. Люди в отпусках предпочитают не болеть. В то ж самое время, когда в больнице появился Лисицын – удивительное дело – у нас кроме него вообще никого не было. Ну не чудо?

Так вот, Гоша, что вполне естественно, лежал в первом отсеке-аквариуме. То есть, прямо передо мной. Отделённый лишь парой метров пространства и стеклянной стенкой. Дверь между дежуркой и палатой была открыта. Как я ничего не увидел и не услышал, до сих пор не укладывается в моей голове, но факт остаётся фактом. Не увидел и не услышал. Наверное, увлёкся не столько канцелярской работой, сколь собственными мыслями, что тоже порой случается. Вернул на землю меня телефон. Звонила баба Аля, медсестра из приёмного покоя.

– Андрюшенька Ильич, скажите, пожалуйста, Георгий Лисицын – ваш пациент?

– Мой, – ответил я и на автомате глянул сквозь перегородку.