Ой, берите меня да под рученьки,

И ведите к нему, нежеланному…

К незнакомому да могучему.

Ай, к тому, чьи глаза пламенем горят,

О змеиной любви нынче говорят.

Крылья чьи до небес распростерлися,

Семь накрыли колец тела гладкого.

С чешуей краше чистого золота…

Что скажу я ему, онемевшая?

Как пойду под венец, бездыханная?

Голосят безутешно подруженьки…

Видно быть мне невестою Полоза,

Обнимать по ночам тело жаркое,

Да тесемки вплетать в гриву шелкову…

Чтобы спал до весны муж мой ласковый,

Околдованный песнями-сказками…

Звонкая песня бубенцов безудержной пляскою разливалась в морозном лесном воздухе, распугивая птиц и зверье на десятки верст вокруг… Кони бежали весело, и вознице почти не приходилось хлестать их по крутым в яблоках бокам.

Мороз крепчал, потрескивая ароматными еловыми шишками и сухими ветками столетних дубов, уснувших до весны. Странники на санях плотнее кутались в платки да шубы, а мужчины посвистывали пронзительно бегущим за обозом собакам, чтобы те не отставали от упряжек…

Но ни ясное синее небо, ни хрупкие узоры, спряденные зимою из скованных льдом рек, не радовали Марну в тот день. Девушка ехала на санях, опустив долу серые, полные печали очи, и не смотрела по сторонам. Ей было все равно, сломаются ли по дороге гибкие деревянные полозья, застанет ли санный караван на пути метель. Пусть бы даже на них напали голодные волки, и тогда Марна не вскрикнула бы от испуга. Все лучше, чем выходить замуж за немилого, да еще и разбойника, разоряющего мирные окрестные земли. И хотя она в глаза не видела своего жениха, но с детства много слышала о злом нраве Лиховрана.

Бывало, он жег деревни, оставляя людей без еды и крыши, грабил города и убивал коварно, со спины, посылая вслед богатырю отравленную стрелу. Что было нужно злодею – неведомо, ведь он налетал, как буря, унося с собой чужие богатства, а иногда и жизни. В разграбленных городах Лиховран не оставался и ночи, возвращаясь всегда в свое каменное логово, которое, говаривали, крылось где-то в сырых северных пещерах у кромки Заветного леса.

А этой осенью, когда клены и дикий виноград пылали багрянцем, прибыл в деревню Марны посыльный Лиховрана, который принес в дом девушки лихую весть.

– Лиховран намерен жениться! – нагло ухмыляясь, заявил всадник, не спешиваясь с коня. – И в жены ему не девку какую надобно, а первую красавицу. А коли краше, чем единственная дочь здешнего старшины, не сыскать в округе, ей и быть женою повелителя. На зимнее солнцестояние отправляйте свадебный обоз с невестою во владения Лиховрана. А не сделаете, так к весне не будет на месте вашей деревни ничего, кроме черного пепелища!

Сказал так всадник и уехал прочь, щелкнув шпорами… А у Марны, стоящей на крыльце, оборвалось сердце. Ведь это ее отец был старшиною деревни, а больше не было у него детей. Выходит, ей зимой и ехать в берлогу злодея Лиховрана!

Отгорела листвою осень, стала Марна обреченно ждать холодов. Люди в деревне погоревали немного, да и забыли, ведь их беда обошла стороной. А старый отец Марны поначалу кричал, стуча кулаком по столу, что не пойдет его единственная дочь за убийцу-разорителя. Хотя и сам хорошо понимал – нет у него выбора. Можно только смириться с бесправным решением Лиховрана – либо умереть.

Потому не по годам мудрая Марна убедила батюшку, что до зимы еще далеко, и она обязательно что-нибудь да придумает. А потом, с первым снегом, успокаивала отца, что, верно, Лиховран не так страшен, как молвят. И может, когда она станет его женою, он прекратит разорять окрестные селения.

И вот, с приходом зимнего солнцестояния, старшина деревни уже думал, что не так уж жестоко отдать Марну за лиходея. Она умна и придумает, как спасти себя и односельчан. Пускай ему было жаль своего ребенка, но в лице ее он не видел страха – холодным упорством горели серые глаза.

Конечно, на самом деле горько было девушке восемнадцати зим отроду неволить себя, ведь о злом нраве ее будущего жениха складывали басни. Но Марна знала, что, ослушавшись злодеева слова, навлечет беду на всю деревню. А отцу ее будет только сложнее расстаться с дочерью, если станет она рыдать да голосить.

Между тем вода на реке затянулась хрустальною коркой, и незаметно под порог Марниного терема подкрался назначенный день. Однажды утром девушка повелела людям собирать в дорогу свадебный обоз. Батюшка уже не отговаривал ее, а только вздыхал тяжело и уходил в дом, чтобы не видеть, как в гриву резвых коней вплетают пестрые свадебные ленты…

Вспомнив отца, Марна совсем запечалилась, но сейчас не время было плакать. Она знала – коли даст волю слезам, то никто не сможет ее унять. А этого допустить никак нельзя. Люди ее, лишь глядя на госпожу, оставались спокойны, ведь им предстояло ехать в берлогу самого Лиховрана.

Потому серые, как дно реки, глаза Марны оставались сухими. И только колдовская вода переливалась в них прозрачною дымкой.

– Тпру! – резкий окрик вырвал девицу из невеселых раздумий. Она подняла голову, скидывая с себя ледяное оцепенение.

Одни за другими сани встали, впереди началась возня и суматоха.

– Что случилось, Витко? – потянула Марна за рукав своего юного возницу.

– Кажись, деревья повалило бурей прямо на дорогу, госпожа. Я сбегаю, погляжу. – Проворный хлопец живо спрыгнул в снег и побежал вперед, к завалу.

Путница осталась одна среди резных сундуков и свадебных свертков с приданым.

Впереди, на дороге, мужчины уже начали растаскивать черные, искореженные ветром и временем стволы, но деревья крепко сплелись корнями, не желая размыкать посмертные объятия. А тем временем небо давно потеряло свою лазурь, и низкие темные облака грозили обрушиться на людей метелью или даже чем-то более страшным.

Марна потянулась и встала. От долгого неподвижного сидения на санях у нее ломило все тело, хотелось пройтись немного, чтобы размяться. Стоило ей только ступить на землю, как у ног завертелась пушистая белая лайка со свернутым задорным бубликом хвостом. Девушка наклонилась погладить рукой в варежке острые собачьи уши.

– Ну что, Белка, замерзла?

При звуке хозяйского ласкового голоса та подскочила радостно и понеслась вслед за Марной кругами, то и дело путаясь у нее под ногами. Девушка нежно похлопала по крупу лошадку, усердно тащившую ее сани всю дорогу от деревни, и тихо прошла мимо спящей на соседней подводе няньки-кормилицы.

Когда она добралась до головы обоза, уже вовсю валил снег.

– Там, в низине, дороги совсем нет. Видно, последняя буря повалила целую чащу, и нам не разобрать сегодня этих завалов, – виновато сказал Витко, опустив голову, когда хозяйка обоза подошла к намертво сплетенным корягам.

– Тогда поедем в объезд, – предложила она.

– Долго возвращаться, госпожа, – ответил крепкий возница, застенчиво комкая в руках овечью шапку. Он был намного старше Витки и хорошо знал эти леса.

– Ну так двинемся через чащу, – твердо молвила Марна.

– Нельзя, хозяйка! – испуганно воскликнул мужчина. – Не ровен час, начнется метель, и мы потеряемся в глуши. Кроме того, сани легко могут застрять в кустах и корягах.

– Что же делать? – устало спросила девушка.

– Переждем вьюгу и повернем назад, – вступил в разговор третий возница, который управлял санями с провизией.

– Так и быть, – махнула рукой девица. – Делайте, как знаете.

Она развернулась и зашагала к своим саням. Лайка, поскуливая, крутилась у ее ног.

– Раз уж мы здесь надолго, – тихо молвила самой себе Марна, – можно и по лесу прогуляться. Идем, Белка!

И она легко ступила с укатанной скользкой дороги на мягкий снежный покров. Кабы старую ее няньку не сморил сон, она непременно задержала бы Марну, принявшись голосить, что негоже девице расхаживать одной по лесу. Но Любушка крепко спала, а возницы и их помощники были слишком заняты расчисткой пути. Кроме того, снег валил густо, скрывая мир от людских глаз уже на несколько саженей вокруг.