Поздно вечером, когда закончилась смена в радиорубке, я по пути в свою палатку наткнулся на Доктора и коменданта. В самом их появлении в служебном коридоре в это позднее время ничего удивительного не было, но странным показалось то, что при виде меня они резко замолчали. Доктор с преувеличенным интересом спросил, удалось ли мне что-нибудь поймать, и этим вопросом лишь усугубил мои подозрения. Да, так я и поверил, что тебе и впрямь интересно, услышал я что-нибудь из приемника или нет. Когда на станции установили передатчик, ты больше всех фыркал и ворчал, что мы занимаемся ерундой, и «ловить там нечего». Я ответил, что ничего не поймал и, не глядя на них, отправился к себе.

Уже сидя на постели и уставившись в старую книгу о цирке, которая в свое время попала ко мне какими-то мглистыми тропами в баулах челноков, я не мог прочесть ни строчки и все думал о том, что видел и чего не слышал. Меня терзало смутное предчувствие чего-то нехорошего. Понятно, что эти двое не просто так замолчали, стоило мне появиться. Комендант серьезно болен? Он узнал, какими методами Доктор облегчает страдания пациентов? У нас началась эпидемия?

Я усмехнулся. Если в голову приходят версии одна другой бредовее, значит, пора идти спать. В конце концов, какое мне дело, что они обсуждали? У меня свои задачи. И их выполнение требует всего моего внимания.

А наутро ко мне в палатку явился Ермолов. О его приходе я, само собой, знал заранее. Даже в утреннем станционном гомоне его тяжелые шаги были слышны издалека. Подойдя к пологу, Ермолов вежливо кашлянул и позвал меня по имени. Он был единственным, кто обращался ко мне, не используя прозвища, прилипшего ко мне двадцать лет назад.

– Эдуард.

Тон Ермолова не оставлял надежд на то, что он пришел просто пожелать мне доброго утра.

– Что?

– Нас вызывает Николай Степанович. Лично.

Отлично. Просто здорово. Ничто так не бодрит с утра, как новость о том, что тебя вызывает начальство.

Расстегнув полог палатки, я впустил Ермолова внутрь. Не из вежливости, просто нечего ему торчать там, у всех на виду.

Гость вошел, и, едва взглянув в его широкое и грубо вылепленное лицо, я понял, что вчерашнее предчувствие меня не подвело. Что-то произошло. Ермолов стоял нахмурившись и мерил все вокруг озабоченным взглядом. Вообще весь его вид был мрачнее обычного.

– Что случилось-то? – спросил я, не особо надеясь на внятный ответ.

Во-первых, Ермолов – это, по-моему, самый косноязычный человек, какие только существуют в природе. Во-вторых, если комендант вызывает меня лично ни свет ни заря, дело явно пахнет керосином.

Не дождавшись меня, мой ранний гость вышел из палатки. Быстро одевшись, я выбрался на платформу вслед за ним.

На станции шла обычная суетливая жизнь. Мимо меня промелькнул какой-то мужчина с чайником, полным кипятка. Работники фермы расходились по домам после ночной смены. По обрывкам их разговоров я понял, что несколько грядок с огурцами поразила странная гниль, и как ее вывести – неясно.

Вот только этого нам не хватало.

Пройдя под станционным баром, построенным прямо над платформой и видом напоминающим развалины старой крепости, мы свернули в служебный коридор. И там наткнулись на Романа и Зарю. Они стояли у кабинета коменданта и, видимо, ждали нас. Заря недовольно цыкнула, но от комментариев воздержалась.

Я насторожился еще больше. То, что кроме меня и Ермолова, сюда пожаловали глава внешнего патруля и заместитель командира службы безопасности, сулило неприятные новости.

Войдя в кабинет, мы застали коменданта хмуро разглядывающим большую карту метро на стене. Николай Степанович взглянул на нас и затушил недокуренную самокрутку в пепельнице.

Рассохшийся стул подо мной тонко скрипнул, а взгляд привлекла та самая карта на стене. Схема подземки на ней была вся покрыта пометками, предупреждающими знаками и даже короткими пояснениями. Свет от настольной лампы падал на карту так, что в полумраке оставались две станции Ленинской линии: «Студенческая» и «Площадь Маркса». Я невольно усмехнулся, ведь как раз эти станции были нам недоступны. Метромост обрушился в Обь еще в самом начале, а он был единственным средством сообщения с левым берегом.

– У нас ЧП, – начал Николай, глядя на нас водянистыми глазами.

Заря поджала губы – ей так и хотелось фыркнуть, как она делала всякий раз, когда услышанные слова ей не нравились. Но уважение к руководству заставляло ее держать себя в руках.

– Отряд сталкеров, который мы снарядили для исследования берега реки, уже двое суток не выходит на связь.

– Зачем нам исследовать берег? – Ермолов удивленно вскинул брови.

Николай ответил, что отряд искал способ перебраться на ту сторону.

– И узнать, есть ли люди на двух отрезанных от Большого метро станциях, – добавил он.

Я внимательно вгляделся в него. Узнать, есть ли там люди? А почему их судьба не беспокоила вас, товарищ комендант, все те годы, что вы на посту? Почему именно сейчас вы решили выяснить это? Вы рассчитываете, что мы проглотим эту чушь?

– У них был при себе груз? – подала голос Заря.

– Нет, ничего важного.

Николай ответил на вопрос слишком быстро, чтобы можно было ему поверить. Если у группы не было при себе ничего особо ценного для станции в целом или для коменданта лично, то черта с два нас бы отправили их искать. Просто записали бы пропавших в покойники.

Роман, как и я, пристально смотрел на сидящего за столом главу станции. Тоже что-то такое понял?

– Как давно они вышли отсюда? – уточнил я.

– Четыре дня назад, – Николай Степанович встал со своего места за столом и зашагал по кабинету из угла в угол.

И этим он окончательно выдал себя.

Врет…

У сталкеров было что-то важное. Какой-то груз или информация.

– И у них при себе не было ничего ценного? – я притворился, что просто решил внести окончательную ясность в вопрос. – Аппаратуры, скажем? Лекарств?

Комендант вздрогнул и быстро глянул на меня. Понял, что я намекаю на его ночную беседу с Доктором.

– Или, скажем, каких-нибудь чертежей или схем?

– Нет, ничего. Но мы все равно должны найти этих людей, – ответил глава станции. – И вам четверым следует выступить как можно скорее.

А к чему такая спешка, товарищ комендант? Почему вы так не рвались снаряжать группу на поиски пропавшей в туннеле дрезины? Вернее, сама дрезина-то нашлась, а вот пассажиры, простые, мирные жители с «Маршальской», исчезли прямо в перегоне, будто их и не было. Почему было не поискать их?

Пока Николай обрисовывал нам план действий, я то и дело бросал на него быстрые взгляды. Не смотрит на меня. И вообще ни на кого.

Только когда все вышли из кабинета, я еще раз спросил коменданта, что все-таки происходит: Ведь кто-то же должен знать правду. Хотя бы один человек из отряда.

– Поймите, чтобы знать, как действовать, хотя бы кто-то из нас должен видеть все карты, – убеждал я его. – Иначе мы рискуем допустить крупную ошибку. Вы и сами должны это понимать.

Тот молчал.

– Что они несли с собой?

– В том отряде был мой сын, – ответил Николай и снова отвернулся к карте на стене.

Блокпост на «Площади Ленина» можно было весьма и весьма условно назвать линией обороны. Никаких заграждений, мешков с песком, прожекторов, ворот, баррикад – ничего. Даже шлагбаум эти остолопы не посчитали нужным поставить. На двухсотом метре у небольшого костра нас встретили двое дозорных, лишь один из которых крепко держался на ногах. Второй пошатывался, распространяя вокруг себя крепкий сивушный дух.

Они заметили нас, когда мы подошли почти вплотную, несмотря на яркий свет наших фонарей.

– Стой! – просипел один из «дозорных», потрясая странным ружьем, явно собранным непонятно из чего каким-то местным мастером – Стой, гады! Стрелять буду!