***

“Познакомь”. – “Она не в твоем вкусе”. – “Еще как в моем. Высокие блондинки очень в моем вкусе. Или у тебя с ней всерьез?” – “Не знаю”. – “И когда узнаешь?” – “Как узнаю, тебе расскажу первому”. – “Да я не буду клеиться. Если у тебя намерения, я подожду до лучших времен”. – “Ну, а тогда нафиг тебе с ней знакомиться?” – “Она оказывает на тебя благотворное влияние. Хочу узнать, как у нее это получилось. Спокойнее ты стал, Андрюша”. – “А что, раньше был дерганым?” – “Нет, но раньше ты к работе относился как-то без энтузиазма. Типа, чего там на рынке стоять, дисками торговать. Корни пускаешь”. – “Ты знаешь, какой у нас был уговор. Я нахожу место, и мы мирно расходимся”. – “Ну и что, нашел?” – “Пока нет”. – “Ну ищи, ищи”.

Его круглое бородатое лицо засияло ехидной улыбкой. Пачка новых дисков, которые он держал в левой руке, исчезли в толстой джинсовой куртке. Короткая куртка заканчивалась прямо над широким поясом, державшим синие джинсы, заправленные в черные спортивные боты. Раскачивающейся медленной походкой Волоха пошел на другую точку, располагавшуюся через два ряда.

На вид Волоха был грубоватым увальнем, типичным рыночным барыгой средней весовой категории. Но каждый год у него появлялась новая точка на рынке, и ребята, которые его крышевали, отоваривались тоже чаще у него. Он умел прочувствовать ситуацию. Иногда еще до того, как она случалась. Он был прав. Что-то изменилось. Андрею стало нравиться здесь. В отличие от товарного рынка, который располагался справа от метро, здесь продавцы отличались воспитанием и определенной эрудицией. Товар того требовал. Нужно было разбираться в том, чем торгуешь, а без подготовки это было трудно. Андрей подружился с Олегом, державшим точку напротив него, и с Алиной, соседкой сбоку. При необходимости они присматривали за товаром друг друга, перекидывались фразами и шли вместе ужинать после закрытия рынка.

Волоха был прав. Андрей стал пускать корни.

Правда, с чего тот решил, что все это из-за Оли, Андрей так и не понял.

***

Обычная низкоемкостная флэшка вмещала две-три утилиты, которые позволяли просматривать до десятка наложенных слоев. Для прогулок в респектабельный магазин или виртуального экскурсовода этого было вполне достаточно. Для сложных, ресурсоемких программ, искажавших реальность до неузнаваемости, – нет. Надо было идти домой и подрубаться ко Второй Зоне Си-Джея со стационарного компьютера.

“Термитники" стали вехой. Их емкость была на порядок выше, а предпроцессор облегчал обработку данных для персонального, ручного компьютера. “термитники" позволяли обрабатывать огромные массивы наложенной на реальность информации, превращая знакомые улицы в нечто совершенно новое и неузнаваемое. Проще говоря – таскать на шее целый мир.

Первый раз Андрей услышал о “термитниках” от Васи Кашубы. Тот рассказывал о компании малолеток из его микрорайона на Троещине, которые вскладчину купили софт с японским названием “Синдзюку”. Программа накладывала детали окружения и зданий из токийского района Синдзюку на реальность местных улиц. Малолетки собирались вечером попить пивка, массово подключались к Си-Джею и оказывались в Токио. Андрей сказал, что так развлекаются почти все подростки из спальных районов. На это Вася ничего не ответил, а просто показал демозапись “Синдзюку”. Эффект присутствия был потрясающим. Через два дня Вася принес софт, и Андрей провел два вечера, разгуливая по смеси из виртуального Киева и Токио со схожей геометрией улиц.

Но тогда, в первый раз, ему стало страшно от того, что он всерьез подсядет на это дело. Истории про людей, которые не хотят выбираться из виртуальности, регулярно печатали “твердые” издания – газеты и журналы. Две трети этих статей были перепевками старых страшилок пятилетней давности, но Андрей слышал реальные истории и видел некоторых своих знакомых, которые реально подсели.

Волоха только смеялся над его страхами.

“Да чушь все это. Сколько есть компы, столько говорят о зависимости. А смотреть каждый день по общественным каналам всякую муть типа сериалов и новостей? В Перу снова наводнение, болят мои ноги, мне что с того? Мои предки до сих пор по два часа в день убивают за ящиком. Двадцать лет назад это был телек, теперь это терминал Си-Джея. И они же возмущались, что я за компьютером весь вечер сижу. Андрюша, выкинь эту хрень из головы”. Они тогда пили воскресным вечером посреди пустых рядов. На рынке оставались редкие продавцы, в их ряду уже никого не было. Сквозняк носил туда-сюда обрывки дешевой упаковочной бумаги, газеты и пластмассовые стаканчики. Удачный день. Тогда Андрей действительно почувствовал вкус к этой работе. “Перестань забивать себе голову мутотенью. Люди всегда видели не то, что есть, а то, что хотели видеть. Только раньше это не было так осязаемо, раньше нельзя было взять реальное изображение и смешать его с наложением, нельзя было пустить себе сигнал на нерв”. – “Скажи еще – реальности нет, это все сигнал”. – “Неее… Так не скажу. Все это объективно существует, но каждый видит какие-то куски, которые ему или очень нравятся, или не очень, или он к ним вообще равнодушен. Понимаешь? Вот видишь, эта бутылка пива наполовину… ну?” – “Полная”. – “Правильно, или наполовину пуста. Такая простая вещь, а уже есть две противоположные точки зрения. С “термитниками” то же самое. Программы, зашитые в “термитниках”, берут реальность за основу и выпячивают то, что нравится больше всего. Если ты мазохист и хочешь всего бояться, то выпирает страшное. Но самое главное – у тебя в голове уже есть то, что может просимулировать для тебя софт из “термитника”. Так что проблема не в софте, а в головах”.

Андрей представлял себе, сколько миров проходит мимо него, когда он стоит на рынке. Реальность настоящего была сырым материалом, рудой, которую сознание переплавляло, мешая с воспоминаниями прошлого, планами на будущее, чужими представлениями относительно механики мира и надеждами на лучшую жизнь. Рекомбинация пространства и времени, переназначение смыслов, коктейль из своих и чужих заблуждений. Несущие конструкции, на которых строится жизнь и которыми мотивируются поступки.

***

Они вышли из метро, когда начали падать первые крупные капли теплого летнего дождя. К дому они бежали, но дождь был быстрее, и они оказались в подъезде мокрые с ног до головы, смеющиеся друг над другом.

Окна выходят на канал. Старые ивы по берегам зеленеют молодой листвой, и тяжелеющие ветви спускаются в воду. В праздничные дни из середины канала бьют фонтаны, их струи подымаются вверх и широким веером падают в воду.

Мокрая футболка обтягивает ее небольшую грудь, и она снимает ее с себя, не отходя от окна. На той стороне канала зажигаются огоньки кухонь и гостиных. Темнеет, и в надвигающейся темноте все отчетливее проступают всполохи молний, и далекие раскаты грома становятся ближе. Он подходит к ней, пытается обнять, но она отталкивает его и с улыбкой уходит в ванную.

Июньские дожди часто становятся грозами с градом, но сейчас из неба просто льет. В квартире тепло, и она сидит на широком подоконнике в темной комнате. Вспышки молний выхватывают ее силуэт из проема окна. На ее плечах большое махровое полотенце, закрывающее почти все тело, в руке кружка с теплым чаем. Она смотрит на канал. В углу комнаты беспорядочными огоньками блестит медиа-центр, из которого на небольшой журнальный столик проецируется последний холоклип Арканы. Он сидит в кресле, замотанный в такое же полотенце, и пытается рассмотреть линии ее тела. В одно из мгновений комната освещается особенно сильной вспышкой молнии, и он видит, что теперь она смотрит на него.

Тем летом она часто бывал у нее, задерживаясь допоздна. Оля варила кофе в древней джезве, доставшейся в наследство от бабушки по материнской линии, и они пили его из маленьких чашечек, сидя на том самом подоконнике. Ее коллекция “термитников” и прочих носителей была самой большой, которую Андрей когда-либо видел. Медиа-центр жевал все форматы, начиная от раритетных музыкальных CD и заканчивая “термитниками” шестого формата. Центр был подключен к компьютеру, сутками качавшему из сети самые последние новинки рынка и классику из независимых архивов. Где-то с месяц эти посиделки были невинными разговорами о жизни и о современных течениях рынка цифрового масс-медиа. Длинные вечерние разговоры, мягко освещаемые передачей холопроектора. Полупрозрачные стереообразы растекались по стенам и изменяли геометрию интерьера, проникая в сознание и оставаясь там вместе с ее словами. Годовые кольца на срезе векового дуба, обволакивающие середину. Новые слои бытия, заворачивающиеся плотной спиралью вокруг так и не познанной сердцевины его “я”.