Выбежавшей навстречу матери Максим тоном приказа объявил:
— Законная жена. Любить обязательно. Драк не допускать. От ругани тоже воздерживаться…
И каждый вечер стал являться домой со службы, меряя ногами версты. Но о ней, роговатовской девице, никто так ничего и не узнал. За целый месяц она ни разу не показалась на людях. И тем вызвала разные пересуды и кривотолки. Одни говорили: захворала после брачной ночи. Другие утверждали: муж боится дурного глаза. Но скоро те и другие мало-помалу угомонились, довольные, что участковый был под рукой. Мало ли что могло случиться?
Так и я в этот субботний вечер вдруг почувствовал, как важно, что страж порядка женился. Теперь-то его наверняка можно застать дома рядом с молодой женой, которую он так оберегал. Но жены Максима дома не оказалось. И ни малейших признаков пребывания ее у Музюлевых не бросалось в глаза. А у самого Максима был необычный вид. В полной форме он лежал на кровати, забросив начищенный сапог на сапог, и кольцами выпускал дым изо рта. Рядом на постели лежала сталью сверкавшая шашка, а по другую сторону с кровати свисал в кожаной кобуре наган.
Я осторожно приблизился, на всякий случай покашлял.
— Здорово, Максим!
Он нехотя оглянулся.
— Здорово, если не шутишь!
— Что поделываешь?
— А ты что, не видишь? — послюнявив окурок, он ловким щелчком прилепил его к потолку. — Скучаю.
Я неуместно рассмеялся.
— Это отчего же?
— Оттого, что скучно. — Сбросив ноги на пол, он встал, оправил гимнастерку под поясом и прошелся по хате. — Каждый день — одно и то же. Воришки, жулики, драчуны. Мелочь. Ни одного приличного дела. — И звонко щелкнул в воздухе пальцами. — Шаечку бандитов бы! Вот тогда бы да! Ну, не шаечку. Где ее взять, шаечку? Хотя бы одного бандюгу. Пусть даже самого захудалого. А то надоело. Скукота.
Он звучно зевнул, потянулся, похрустывая косточками. Не сдержав любопытства, я спросил:
— А где жена?
Максим остановился посреди комнаты, точно застигнутый врасплох.
— Прогнал.
Трудно было скрыть удивление.
— Да за что же?
— Так… Неизячная… — И вдруг весь озлобился. — А тебе-то что надо? Какого черта явился? За жену заступаться?
— Успокойся, Максим, — сказал я, отступая назад. — Насчет жены просто так. Скучаешь же. Вот и полюбопытничал. А явился по делу. Самогонщиков обнаружили.
— Винокуры, — процедил Максим. — На них ничего не заработаешь. Да и не хочу со своими скандалить…
И присел на кровать, намереваясь снова улечься. Надо было стряхнуть с него безразличие.
— Скажи, Максим, ты пил лапонинский самогон?
— Откуда я знаю, чей он! — огрызнулся Максим. — Монополки не докладывают, где берут.
— А ты пил у Домки Земляковой?
— Ну, пил. И что из того?
— А то, что это и есть лапонинский.
— Ну и черт с ним! — рассердился Максим. — Мне наплевать. И убирайся.
Но я не двинулся с места.
— А ты знаешь, что этот самогон из табака?
Я рассказал все, что знал о табачном самогоне. Максим встал и снова прошелся по земляному полу.
— Не брешешь?
— Честное комсомольское!
Максим застегнул ворот гимнастерки, снял с гвоздя шинель.
— Пошли…
Пришлось удержать его. Надо было застать их на месте преступления. А для этого еще было слишком рано. Максим опустился на лавку у стола, покрутил головой, точно разгоняя дурман.
— А я-то, бывало, думаю: что за дьявол? Выпьешь какой-нибудь стакан — и места не находишь. А оно вон что! Табак. Ну и сволочь это кулачье! Из-за денег людей травят. Погодите же! Теперь-то я доберусь до вас…
Я пообещал зайти в полночь и вышел. Теперь он сам будет подогревать себя. И к полуночи так распалится, что ничем его уж не затушишь.
*
Погода стояла мягкая, безветренная. Почти каждый день сыпал снег. Часто из-за бурых туч выглядывало солнце. А по ночам высокое небо сияло звездами.
Но в эту ночь как нарочно подул ветер, завьюжил неслежалые сугробы. И поднялся невообразимый шум, будто небо разом выпустило на землю всех злых духов.
Накануне Илюшка Цыганков разведал обстановку и теперь безошибочно подвел нас к курне.
— Тут…
Максим снял шапку и приложил ухо к двери. Так стоял долго, прислушиваясь. Потом притянул меня. Я тоже приложился к холодным доскам и ничего не услышал. Может, там никого не было? Или мешал шум бури?
Коротко посовещавшись, мы решили действовать. И все вместе навалились на дверь. Не выдержав напора, она сорвалась и с грохотом распахнулась. Мы переступили порог и очутились в какой-то темной каморке.
Я протянул руки, чтобы ощупать стены, но в ту же минуту перед нами открылась другая дверь, и в неярком свете встал Лапонин.
— Кто?..
Максим приставил к его груди наган и сказал:
— Именем Советской власти!..
Лапонин испуганно отступил, и мы вошли в курню. Керосиновая лампа слабо освещала обмазанные глиной стены. В углу стояла закопченная плита с котлом. Рядом — аппарат со змеевиком. Из гнутой трубки в стеклянную банку выплескивалась мутная жидкость.
Я подошел к котлу, снял с него крышку. В нос ударил резкий запах табака, перемешанный с хмелем.
— Табачный!
— Гррражданин Лапонин! — произнес Максим. — Вы арррестованы!
— За что? — нахмурил тот бесцветные брови. — За какую провинность?
— А вот за эту самую, — сказал Максим. — За самогонокурррение…
Лапонин ощерил гнилые зубы, точно собирался укусить милиционера.
— Не имеете права. Это мое добро. И я хозяин. Что хочу, то и делаю.
— Добррро нарродное, — перебил его Максим. — Вами нагррабленное. Но об этом потом. А сейчас запротоколим. Вы не пррросто гнали самогон, а и занимались врредительством… — И приказал: — Одевайсь! Живо!..
Лапонин надел полушубок, на голову натянул треух, достал из кармана рукавицы. Я заглянул ему в запалые глаза.
— Где Дема и Миня?
Лапонин вздрогнул, весь напрягся, будто собираясь кинуться в драку.
— Их не тронь! — крикнул он. — Они ни при чем. Один я. Меня и берите. А их не тронь!
— Ладно, — согласился Музюлев. — Пока возьмем одного. Уважим. А до них потом. Не уйдут… — И, ткнув наганом в сторону котла, приказал мне: — Набрать месива. Для вещественного доказательства…
Придержав дыхание, я наложил опары в кружку, которую взял с полки, и тряпкой, валявшейся там же, обвязал ее. Максим показал Лапонину на дверь.
— Пошли!..
Мы с Илюшкой последовали за ними. Буран не утихал. Даже в замкнутом дворе бесновался как сумасшедший. А на улице с силой швырял в лицо колючим снегом. И чуть не валил с ног.
Мы двигались гуськом, прижимаясь друг к другу. Я думал о Маше. Теперь ей будет легче. Враг разоблачен и схвачен. Пресечена и обезврежена подлость.
Но самого это не успокаивало. Неужели Миня так-таки и ускользнет?
Из темноты выплыло бесформенное здание сельсовета. Своим ключом я открыл дверь, зажег лампу. Максим втолкнул Лапонина в «холодную». Так называлась комната для арестантов. Но она уже давно пустовала. И замок от нее куда-то исчез. Илюшка набросил скобу на петлю.
Составив протокол, Максим дал нам как понятым расписаться.
— Теперь вот что, братва, — сказал он, пряча бумагу в нагрудный карман гимнастерки. — Придется караулить арестованного. А утром я заберу его и препровожу в район…
Мы оба вызвались дежурить по очереди. Максим отстегнул кобуру с наганом.
— Возьмите. А то вдруг сыновья нагрянут. А их голыми руками не одолеть. Да осторожней, — предупредил он, наблюдая, как Илюшка целится в рыжее пятно на стене. — Самовзвод…
Проводив Музюлева, я закрыл входную дверь на замок и присел на табурет у двери в «холодную». А Илюшка, положив голову на руки, скрещенные на столе, уже посвистывал носом.
*
Вслед за Максимом и арестованным Лобачев и Апанасьев тоже отправились в район по какому-то делу. В сельсовете остался один я. Да в передней на табуретке тянул козью ножку сельисполнитель.
