– Может, угостишь, Матрос? – спросил Вовочка.

– Вещички бы только прибрать, – проговорил тот, перестав улыбаться.

Ребята обрадовались.

– Куда пойдем? – спросил Матрос.

– К тебе, – ответил Вовочка, соображая с опережением. – У всех были, а у Матроса пока что нет. Интересно, как живет Бушуев Василий Андреевич…

– Через полчасика подходите, – согласился тот, разворачиваясь в сторону своего дома.

Вскоре они действительно сидели на кухне в квартире Бушуевых. Двое детей спали. Супруга приготовила закуску и тоже легла. Судя по ее настроению, компания не очень-то ее беспокоила.

– Завтра опять сбегаем, пока менты не опомнились, – говорил Матрос. – Жеребец раздетый совсем. А скоро в школу…

Он хохотнул.

Посуда опять звякнула, и пьянка началась

– Я обстановку знаю, так что опять первым пойду. Вы там заблудитесь. – Матрос сморщил лицо. – Губа до сих пор болит. У-у-у!       Видишь, как разнесло?

– Рассосалось давно, – отвел глаза Садовский.

* * *

…Назавтра они вновь торчали на крыше. Матроса трясло после вчерашней выпивки. Обмотав себя веревкой по поясу, он стал опускаться к кухонной форточке. Именно она оказалась в квартире открытой. Предстояло изловчиться, чтобы попасть ногами на покатый жестяной подоконник.

С большим трудом Матрос опустился до подоконника и попытался протиснуться в форточку. Однако тело, заплывшее после пьянки, не хотело гнуться. Кроме того, мешал веревочный узел на животе. И Матрос, держась одной рукой за окно, другой рукой с трудом развязал веревку.

Избавившись от узла, он скакнул было в форточку, но вместо этого ударился головой в верхнюю перекладину и едва не потерял сознание. В мозгах плыло. Звезды разбегались в разные стороны. Матрос ругал себя: дурак, отвязал веревку…

Придя в себя, он боком протиснул плечи в узкую форточку, рискуя переломать о перекладину ребра. Форточка оказалась высокой, но узкой. Кожа и мышцы горели. С трудом протиснув плечи, Матрос вполз в помещение и, повиснув головой вниз, уперся руками в подоконник. Потом перенес туда ногу, затем вторую, ухватившись за ручку рамы.

Слава тебе… Приземлился, кажись.

Обессиленный, он сел на табурет и, едва отдышавшись, направился к двери. На площадке в полумраке стояли пацаны. Лампочку, естественно, выкрутили. Отблески света шли с нижнего этажа.

Матрос отворил дверь и тут же, не оглядываясь, возвратился на кухню. Распахнул холодильник, достал бутылку водки, распечатал, налил себе целый стакан и торопливо выпил. Затем опустился устало на табурет и так сидел, глядя в пол, и впитывая в себя алкоголь всеми клетками пищевода.

Мимо ходили чьи-то ноги. Но Матрос не обращал на них внимания, продолжая страдать. Напоролся на обстоятельство как какой-нибудь сумочник, едва не спикировав на асфальт.

Он сидел и молчал. Даже закусить ничем не хотелось.

Подошел Садовский и доложил: пора уходить. Все вещи сгребли. Денег не нашли.

Матрос поднялся и снова сел. Его вело. Тело сделалось пластилиновым. Вот неудача: голова соображает, а ноги нет. Не слушаются ноженьки.

– Идем, говорю, – ворчал Садовский. – Выйди хотя бы из квартиры, а там хоть упади под дверями. Меня это не касается.

– Я выйду… Сейчас выйду, – бормотал Матрос. – Ты мне только подмоги.

Вовочка, с узлом на спине, подхватил компаньона под мушку и потащил за порог. У того ноги тащились волоком. Тут, как говорится, хоть мордой об асфальт, но только бы уйти. Упился обмылок…

Щелкнули тихонько дверной защелкой – и дай бог ноги! С грузом – в лифт. И вниз без задержки.

Гена Коньков, стоявший в подъезде, подхватил Матроса себе на спину и потащил. Прочь от злополучного места! Можно было оставить Матроса на скамье или хотя бы под березой, но разве же бросишь товарища.

И Гена тащил, исходя потными струями. Через пятьсот шагов он обессилел и повалился на ближайшую скамью. Тащить предстояло в несколько раз больше.

Вовочка возвратился.

– Чё он?

– Как видишь. Не двигается…

– Тогда жди…

Проговорил и снова исчез.

Гена повесил голову. Легко сказать, жди, когда на руках такая недвижимость. Первый же экипаж заметет обоих – хотя бы за то, что один из них в невменяемом состоянии. Заставят на «рояле» сыграть – пальчики снимут. И считай, что кончена карьера молодого полузащитника. Отпрыгал возле подъездов.

Вовочка, как обещал, скоро явился. Да не один, а с носилками – легкими деревянными палками из корявой ошкуренной березы и тонкими поперечинами.

Вдвоем они ухватили Матроса за плечи и ноги и опустили на носилки. Ничего, что руки висят по бокам. Главное – чтобы голова не болталась.

Подняли и понесли ногами вперед, словно покойника. Потом до них дошло: что-то не так они делают. Развернули носилки и продолжили движение пустынными улицами.

Притащили домой к Вовочке. Нина от неожиданности принялась тихо выть.

– Глохни, – сказал ей сын и добавил: – Жертва Гиппократа…

– Не жертва я, а служанка. И то бывшая.

– Какая разница… Гуляй отсюда…

И бывший фармацевт – прапорщик в запасе по своей специальности – послушно удалилась к себе в комнату. Хорошо, что хоть не труп притащили в квартиру. Паразиты…

Вовочка тем временем выворотил у матери все карманы одежды, висевшей в прихожей, и не нашел ни рубля.

– Дай на бутылку! Завтра отдам. – Вовочкин голос не допускал возражений.

– Да что ты, Вова. Откуда у меня…

Мать решила ни за что не давать денег – сам пришел, этих за собой приволок… И еще на бутылку дай?

– Последний раз спрашиваю… – Глаза у Вовочки стекленели. – Парафинить надумала?

Он вошел к ней в комнату, поймал жесткими пальцами за тонкую шею. Мать вскрикнула от обиды и собственного бессилия. Ничего она не может поделать. Сейчас – разорвала бы гаденыша, а завтра опять будет жалеть. До самозабвения.

Рука у Нины скользнула за пазуху.

– Подавись ты… – Мятая пятисотка упала на пол. – Последняя, чтоб ты знал!

Лицо у матери дернулось, из глаз брызнули слезы.

– Подними и подай по-человечески, – куражился сын, не обращая внимания на уговоры товарища. Жеребец держал его за локоть.

– Ты еще тут! – толкнул его в плечо Вовочка и прошипел: – Не вмешивайся…

Подняв с пола деньги, он сунул себе в карман.

– Жди меня и я вернусь, – ощерился Садовский в улыбке и вышел из квартиры.

На кухонном диване лежал ко всему безучастный Матрос, рядом за дверью стояли носилки – Нина недавно притащила их с работы для дачи. Она никогда не думала, что на них принесут ей в квартиру сорокалетнего Матроса.

«Господи, что за жизнь, – рыдала, лежа на кровати, Нина. – Муж оказался дерьмом, и сын не лучше. Утопиться от такой жизни…»

Сынок буквально через десять секунд прискакал назад. Радехонек. Водки литр купил. Пить, так уж чтобы с копыт долой.

Вовочка полез в холодильник. Вытащил оттуда сковороду с жареной рыбой и поставил на плиту. Разогрел – и на стол. Ешьте, люди дорогие. А то ведь вы проголодались.

На стене часы показывали цифру три. Нина заглянула на кухню. Парень, что живет теперь с Вовочкой, запустил немытые пальцы в сковороду. Хоть бы ополоснул свои грабли под краном. Удалось же соткнуться двоим сумочникам. Тащат в квартиру всё подряд, начиная с женских трусов и кончая музыкальными центрами. Разошелся сынок не на шутку. Лучше бы уж действительно в армию ушел…

Мать развернулась и вышла.

Мужик храпел на диване, закатив глаза. Храп доносился до спальни. Нина не выдержала, встала с кровати и опять вышла на кухню.

– Слушай, ты, – обратилась она к сыну. – Сколько можно?! Мне утром на работу! С какими мозгами я пойду?!

Она заплакала, прислонив голову к косяку.

– Брось, прекрати!

Вовочка скакнул из-за стола к матери.

– Сейчас же перестань, иначе я выброшусь из окна…

Упрямый сын знал, на что давить в нужный момент.

– Заклейте ему рот, – вдруг предложила Нина. – И сами не орите…