Цепь была слишком короткой, чтобы Калли могла распрямить затёкшую шею, и всё же она чувствовала, как с каждым мгновением голова клонится вперёд.

Боль не прекращалась уже несколько часов, и как ни старалась Калли, она не могла выбрать позу, в которой та становилась слабей. Руки, сцепленные за спиной, затекли так, что Калли уже сомневалась, что они снова будут слушаться её.

– Рудольф… – прошептала она.

– Господин.

Спину Калли обжёг удар плети, и она издала усталый, полузадохнувшийся вскрик. Ей было уже всё равно – только бы прекратилась боль. Но назвать господином южанина, как ни старалась, она не могла.

– Я ненавижу тебя… – прошептала Калли, и ещё один хлёсткий удар пришёлся по обнажённым ягодицам вырывая из горла новый стон.

– В следующий раз придётся вставить тебе в рот кляп, чтобы ты меньше трепала языком.

Губы Калли исказила болезненная усмешка.

– Тогда… ты никогда… не услышишь… столь желанных… слов… Ах…

Калли задохнулась и проглотила остаток фразы, когда новая боль наполнила тело. Большие сильные руки южанина заскользили по обнажённому животу, пробуждая нежеланное возбуждение.

«Ненавижу тебя, – не переставала твердить Калли, но уже про себя. —Ненавижу тебя, Рудольф. И если когда-нибудь ты умрёшь – то знай, в этом будет моя вина».

– Подъём! – кованый сапог врезался под ребро, и Калли едва успела спрятать пальцы, по которым должен был прийтись следующий удар.

Больше всего она боялась, что повредят руки. Тогда она не сможет ни рисовать, ни писать. Тогда она станет никем – как и хотел Рудольф.

– Где мой… лорд?.. – Калли договорила с трудом, кашель рванулся из пересохшего горла, а ответом ей стал раскатистый смех обоих вошедших в камеру мужиков.

– Соскучилась по своему муженьку? Так хочешь, я его заменю?

Калли стиснула зубы, когда говоривший подцепил её за подбородок и потянул вверх, заставляя подняться с пола и встать перед ним на колени. Руки были скованы, но не за спиной, как во сне. Они не боялись её. Хорошо.

Калли с трудом заставила себя сдержать плевок. Из пухлых губ её экзекутора пахло чесноком, и когда он говорил – в лицо Калли летели маленькие капельки слюны.

– Тихо, Жольт, – другой положил руку спутнику на плечо, – король ещё не вынес приговор. Не торопись.

Свободная рука его скользнула Калли по плечу, будто изучая её.

«Что здесь изучать?» – билось у Калли в голове. Она отлично представляла, как выглядит в этот момент: в изорванных одеждах, дорогой шёлк превратился непонятно во что. Волосы чернели на голове вороньим гнездом. Губы потрескались, а правая половина лица так болела, что, должно быть, представляла собой один огромный синяк.

– Тебе, видимо, даже шлюхи в борделях не дают, раз ты решил поиметь такую, как я, – произнесла она раньше, чем поняла, что говорит это вслух.

Ярость исказила лицо кирасира.

«Ну, всё, – подумала Калли. – Сейчас меня будут бить».

Но логического завершения разговора так и не произошло.

Второй кирасир снова стиснул плечо напарника.

– Не сейчас, Жольт, – твёрдо сказал он, – время идёт. Если опоздаем, то поимеют тебя и меня, а не её.

Пальцы Жольта на подбородке Калли несколько ослабли. Он поймал цепь, удерживавшую её руки, и дёрнул вверх.

– Ладно, идём, – буркнул Жольт, но когда Калли, пошатываясь, поднялась на ноги и направилась было к двери, рванул цепь на себя, так что та едва ли не рухнула в его объятья. Снова губы кирасира оказались у самого её лица, и, проследив ими контур уха, Жольт произнёс: – Когда он прикажет колесовать тебя, как и твоего муженька, у нас с тобой будет целая ночь, перед тем как палач приведёт в жизнь приговор. И ты захочешь, чтобы она не кончалась никогда.

Жольт хрипло расхохотался и, больше не удерживая Калли, двинулся вперёд, волоча её на цепи за собой.

Приёмный зал дворца Авроры в самом сердце Вечного города больше походил на солнце, расстилавшее по небосводу свои лучи, чем на те скромные по здешним меркам аппартаменты, к которым Калли привыкла.

Она знала, что в Августии Остеррайх не скупятся на лоск. Свиты местных герцогов могли составлять несколько десятков человек, не считая охраны и слуг. И столько же, если не больше, вмещал в себя каждый дворец. Но даже по меркам Августии апартаменты Боренсхайтов преввосходили любой разумный размер. Это был скорее город в городе, чем просто дворец. Город, в который по приказу августа съезжалась не только вся семья короля, каждый со своим двором, но и все владетели провинций от Южного моря до Лазоревых гор. Многочисленные фонтаны били вдоль аллей, и ветер, всегда настолько сильный здесь, что чайки ломали крылья, пытаясь пересечь город от одной границы до другой, относил их в сторону, осыпая придворных мириадами брызг.

Тем смешнее на ухоженных зелёных аллеях смотрелась она, в изодранной нижней рубахе из грубого льна, перепачканной кровью и грязью – по обычаю Остеррайха прежнюю одежду сорвали, прежде чем отвести пленницу на суд. Тем больше взглядов устремлялось на неё.

Едва охрана пропустила сквозь ворота процессию из двух кирасиров и их подопечного, Калли попыталась воспользоваться возможностью и задрать голову вверх – но Жольт тут же рванул цепь с такой силой, что Калли оступилась и едва не уткнулась носом в лужу пролившейся из фонтана воды.

Оба стражника захохотали и потянули её вперёд, так что Калли оставалось лишь тащиться за ними следом, потупив взгляд, и стараться не замечать, как таращатся на неё все кругом.

Она и её провинция жили иначе – но они тоже знали, что такое позор. И Калли оставалось лишь стискивать зубы и думать о том, что придёт день, и она отомстит – если, конечно, завтра же утром её не прикажут колесовать.

Повинуясь движению стражей, Калли рухнула на покрытый мозаикой зелёных и белых мраморных плит пол. Она замерла на коленях, не пытаясь поднять головы, и стала ждать.

Август ещё не изволил занять свой трон. Зато любопытствующие уже собрались кругом и ожидали продолжения представления, распахнув рты.

– Говорят, Рудольф устраивал вечера в присутствии друзей, и каждый мог потрогать её, – услышала она женский голос немного вдалеке.

Калли лишь сверкнула взглядом, не поднимая головы, и в зрачках её отпечаталось отражение немолодой дамы с высоко поднятым коконом волос на голове, который украшала фигура крылатого корабля. Дама жеманно прикрывала веером лицо.

– А вы бы стали трогать эту дикарку, фрау Рац? Вам мало молоденьких пажей, которые развлекают вас?

– А вы, мсьё Вёрёш, как будто бы нет. Говорят, эти северяне в постели весьма хороши. Чувственны и отзывчивы. Вас, как мужчину, это должно привлекать куда более, чем меня.

– Потому я и удивлён.

– Может, попросим её у августа? Уверена, он не решится вам отказать.

Калли стиснула зубы и сосредоточилась на узоре мраморных плит, в шахматном порядке тянувшемся вдоль всего зала. Она разглядывала их с таким упорством, как будто намеревалась совершить подкоп, только бы не слышать новых и новых звучавших за спиной слов.

Но вот вдалеке послышались тихий звук шагов и шелест драгоценной ткани. Всё в зале стихло, так что Калли теперь слышала стук собственного сердца.

Края августской мантии пронеслись по полу мимо неё, и Калли увидела пару сапог, занявших мягкую скамеечку под троном.

– Вот ты какая.

Калли подняла взгляд, поняв, что обращаются к ней. Она молчала, не зная, что может сказать.

– Прав ли мой палач, утверждая, что ты помогала Рудольфу строить заговор против меня?

Истерзанные губы Калли надломила улыбка.

– Разумеется, нет.

Краешек губ августа тоже поднялся.

– Я был бы удивлён, если бы ты ответила что-то ещё.

Калли едва заметно наклонила голову вбок.

– Мой господин, – очень медленно произнесла она, тщательно подбирая слова. Она думала о том, что должна будет сказать, всю ночь, пока не уснула, и тягостный смутный сон, больше походивший на кошмар, не настиг её. – У моего народа не принято лгать и сдаваться в плен. Если я здесь, перед вами, если мои слуги ещё не закололи меня, то лишь потому, что я хочу доказать вам своё расположение и желание присоединиться к вам.